Лев Гурский - Перемена мест

– Сорри! – булькнул американец и выскочил за дверь. Даже для профессионала из Агентства увиденное оказалось тяжеловатым испытанием. Одно дело – просто знать и совсем другое – наблюдать самому. Я услышал, как за стеной, в ванной фальшивого мистера Макдональда буквально выворачивает наизнанку. Я тоже испытывал тошноту, но держался: злость помогала мне сохранять форму. У Жанны, как я и ожидал, нервы оказались покрепче, чем у ее американского бой-френда и коллеги. Мельком я заметил, как побелели костяшки ее пальцев, вцепившихся в спинку соседнего стула.

– Смотрите, – сказал я Жанне сквозь зубы. – Вы ведь ЭТОГО хотели?

Зрелище в самом деле было ужасным. Нечто подобное мне доводилось видеть только в кинохронике, посвященной Освенциму или Треблинке. Но то были черно-белые размытые и нечеткие кадры-документы, а здесь отличная японская оптика плюс видеопленка «Кодак» создавали невыносимый эффект присутствия. Казалось, что именно здесь, в нашей комнате на длинной полосе брезента, были разложены люди, перепачканные землей. Мертвые люди, мертвее не бывает. Некоторые из них, видимо, были закопаны недавно, и тление еще не скрыло черт их лиц. Ближе всего к камере лежало тело грузного человека в синем костюме. Возле него сидела овчарка со свалявшейся шерстью и уже не выла – наверное, выбилась из своих собачьих сил, – а только тихо поскуливала. Тоненько-тоненько, как ребенок.

– Узнаете? – спросил я в пространство. Голос у меня был хриплым, будто тоже чужим. – Это депутат Полуэктов. Настоящий. А это, – я щелкнул клавишей, и на экране возникла снова трибуна, – тоже Полуэктов. Доппельгангер… – Надо отдать должное мастерам из «ИВЫ». Двойник Полуэктова был буквально братом-близнецом оригинала, и это-то выглядело страшнее всего! Один и тот же человек, как в кошмарном сне без названия, одновременно лежал на брезенте, обратив к небу мертвое лицо, и важно разглагольствовал с трибуны. Думаю, что сейчас многие москвичи, как и я, не могли оторваться от экранов и в панике щелкали переключателями своих телевизоров. Щелк – и муха садится на зеленоватый лоб мертвеца. Щелк – и живой оратор отпивает из стакана глоток витаминизированного молочка. Одно и то же лицо: первое – и второе. Кто поймет, какое – где?…

– Мы обнаружили уже более полусотни захоронений вдоль всех магистралей, ведущих из Москвы… – произнес за кадром усталый милицейский голос. Кажется, это был мой бывший начальник майор Окунь. – На Можайском шоссе, на Варшавском, на Волоколамском, на Киевском… Несколько могил было на Окружной… работы продолжаются, мы задействовали армейских саперов и добровольцев из похоронной фирмы «Норд». Точное число погибших пока не…

Я щелкнул кнопкой пульта. Камера показала румяного кудрявого Яворского, капризно сжавшего губы. Щелк – и точно такие же кудри, только измазанные черноземом, возникли перед нашими глазами.

Щелк – депутат Крымов сосредоточенно чешет в затылке.

Щелк – мертвый Крымов с родинкой на шее неподвижно раскинулся на брезентовом ложе, задрав кверху кадык.

Щелк – отец Борис Карасев зевнул и раскрыл газетку с певицей Мадонной на обложке.

Щелк – у мертвого отца Бориса Карасева ряса нелепо задралась, приоткрыв простые цивильные брюки.

Щелк – мертвый.

Щелк – живой.

Мертвый-живой-мертвый-живой-мертвый. Живые и мертвые, серия последняя.

– Сорри, – еще раз извинился слабым голосом американец, входя.

Жанна, очнувшись, резко ткнула меня в бок и завладела дистанционным пультом. Хорошо, что не догадалась проверить крепость веревок.

Мелькание первых и вторых лиц прекратилось. На экране устойчиво возникла Дума, но в зале уже не было никакого порядка. Депутаты вскакивали с мест, что-то выкрикивали, бегали от микрофонов к президиуму, к дверям… Очевидно, весть о прямом эфире тринадцатого канала вызвала смятение в думских рядах. Полуэктов-доппель на экране изменился в лице, и зеленоватая бледность его лба страшно совпала с только что увиденным цветом мертвой кожи. Закадровый парламентский комментатор Костя, поняв, что происходит что-то не по программе, на пару секунд заткнулся. После чего пискнул: «По техническим причинам…» Картинка опять уплыла, звук заглох. Секунд десять на экране красовался безмолвный циферблат, у которого секундная стрелка двигалась в обратную сторону. Затем часы перевернули, стрелка пошла в правильном направлении, однако кадр тут же сменился. По экрану быстрым аллюром промчались в молчаливом танце несколько маленьких лебедей, а следом за ними появился поющий Кобзон, беззвучно раскрывающий рот. Судя по тому, что Кобзон здесь был молодой, запись была старая.

– Финита ля комедия, – проговорил я по-прежнему хриплым, чужим голосом. – Не бывать Авдеичу спикером. Вообще ничему не бывать.

Беззвучного Кобзона наконец-то сменил звучащий диктор. Уже не тот, что вел программу с самого начала.

– Приносим извинения за технические неполадки в прямом эфире, – произнес он дежурным тоном. – В Думе возникли небольшие проблемы. Наш корреспондент сейчас вникает в курс дела, и минут через пятнадцать мы опять дадим ему эфир для разъяснений. Продолжаем новости. Забастовка строителей храма Христа Спасителя продолжается, Патриархия по-прежнему не может согласовать с Минфином процент участия в ассигнованиях на строительство каждой из сторон… – В кадре появились хмурые дядьки в робах, покуривающие возле возведенного фундамента… – Премьер-министр России Степанов продолжает свой визит в Соединенные Штаты, сейчас его принимают фермеры штата Техас… – Камера показала премьера в огромной ковбойской шляпе и в окружении таких же ковбоев помельче…

Жанна выключила звук, но пульт из рук уже не выпустила.

– Ч-черт… – тускло произнесла она и добавила не мне, а Стивену: – Как вы понимаете, Стив, наше Управление к этому никакого касательства не имеет. Мы потрясены этой трагедией, и тех, кто виновен в убийствах, строго накажем…

– О'кей, – бросил в ответ фальшивый Макдональд, поспешно одеваясь и собирая вещи. – Наше Управление приносит соболезнование вашему. Надеемся, что мистер Иринархов не уйдет от справедливого суда… Но мне, извините, пора. Я решил вылететь обратно в Штаты сегодня же. Увы, посещение музеев придется отложить до следующего раза…

– Счастливо долететь, мистер… э-э… Стивен, – проговорил я. После того как страшные кадры исчезли, мой голос, кажется, начинал возвращаться к норме. – Надеюсь, что не вас сделают козлом отпущения за провал операции. В вашем Агентстве, я слышал, работают суровые люди, которые не любят проигрывать. Валите все на русских коллег, вам поверят… А вам, Жанночка, – обратился я к бывшей птичке, – придется обвинять во всем тупых американцев, наломавших дров. Никто ведь не поверит, что такой замечательный план разрушил какой-то посторонний агент-подставка. Тем более Штерн. Правильно я говорю?

– Благодарю за совет, – на ходу ответил американец. – Очень жаль, мистер Штерн, что вы были не с нами… Убейте его, – обратился он к Жанне уже на пороге дверей. – Или договоритесь с ним. Но меня уже тут нет. Андестенд?

– Убегаешь, Стив, – тоскливо сказала Жанна. Она вертела в правой руке пистолетик, словно раздумывая, не пустить ли его в ход немедленно.

– Отступаю, мэм, – с достоинством возразил американец. – И вам советую прислушаться к словам мистера Штерна. По-моему, сегодня выиграли не мы с вами…

Дверь хлопнула, и мы остались наедине с Жанной. И с молчащим телевизором в придачу. По экрану бегали какие-то камуфляжные солдаты по пустыне. Если не ошибаюсь, соотечественники сбежавшего Стивена. Скорее всего, передавали международные новости. Корреспондент Костя, стало быть, еще вникал в курс новых думских дел. Впрочем, первый канал ТВ меня на сегодня уже не интересовал. Чего бы я хотел – так это вернуться еще на тринадцатый, к «Чертовой дюжине». Сегодня был ИХ день.

Я вновь попробовал крепость веревок. Пока американец собирался, мне удалось оборвать еще несколько волокон о загогулину. Очень надеюсь, что Жанна не начнет стрелять в меня немедленно. Пожалуй, ее следует отвлечь.

– Ваш коллега вас покинул, – кротко заметил я Жанне. – Самое время уходить и вам самой. Но прежде – отпустить меня.

– Прежде я убью тебя, – спокойно ответила мне Жанна – Тебя, Яшенька, никогда не планировалось оставлять в живых. В любом случае ты бы слишком много знал. А теперь ты знаешь ну о-о-очень много. Без твоих показаний все эти милицейские гробокопатели смогут разве что похватать доппелей. Возможно, возьмут и Иринархова, хотя едва ли живым… Зато про участие, как ты выражаешься, Конторы в этом деле из посторонних знаешь только ты. Нет человека – нет и проблемы. У меня, конечно, теперь будут неприятности. Но за то, что я тебя все-таки убью, мне, надеюсь, будет сделано снисхождение…

– Не думаю, – твердо сказал я. – Скорее наоборот. – Веревки уже достаточно ослабели и, в принципе, их можно разорвать уже одним рывком. Но для страховки ликвидируем еще одно волоконце.