Брайан Гарфилд - Миссия выполнима

Но все это не играло большой роли – по-настоящему их беспокоила лишь фигура Уэнделла Холландера. Его старческая паранойя, его политическое безумие. Холландер обладал уникальной способностью внушать ужас почти каждому члену конгресса. И те, кто знали его лучше других, были напуганы особенно сильно.

По сравнению с этим страхом все аргументы против Брюстера, какими бы логичными и законными они ни были, не имели никакого веса. Да, Брюстер действительно узурпировал права электората: проиграв выборы, он фактически дезавуировал их результаты с помощью парламентского акта. Да, Фицрой Грант был прав, настаивая на том, что действия Брюстера бросают вызов всей системе гарантий и ограничений, предоставляемых Конституцией страны. Возможно, правы были и те, кто говорили, что стремление Брюстера к власти значительно превосходит его способность разумно ею пользоваться; по крайней мере, так утверждал Фиц Грант.

Однако то, что сделал Брюстер, не являлось ни незаконным, ни антиконституционным, ни технически недопустимым. Он воспользовался законом – или лазейкой в нем – и выиграл, потому что конгресс был к этому эмоционально подготовлен. Законодатели приняли чрезвычайный план в основном потому, что он устранял ту чрезвычайную ситуацию, с которой им не хотелось иметь дело. Как и все остальные, они убедили себя, что Фэрли будет возвращен живым. Ирония заключалась в том, что, по всей вероятности, они не стали бы голосовать за новый проект, если бы твердо знали, что Фэрли умрет, а Холландер станет новым президентом.

Оппозицию сената возглавлял Грант, которого уважали даже в том случае, если игнорировали; но в палате представителей поддержку Холландеру оказывала только кучка истеричных правых конгрессменов, которых в буквальном смысле освистали во время заседания. Бюджетная комиссия конгресса подготовила резолюцию в течение часа после запроса президента, и голосование в палате происходило в темпе блицкрига. Исполняющий обязанности спикера Филипп Крэйл из штата Нью-Йорк поручил Бюджетной комиссии сформировать подкомитет для кооперации с соответствующим сенатским комитетом, который будет образован сразу же после одобрения билля сенатом. Все делалось в стыдливой спешке, и, как только работа была закончена, большинство сенаторов предпочло поспешно удалиться.

Саттертуэйту не нравилась ни лунатическая самоуверенность Брюстера, ни болезненная подозрительность Фица Гранта. Из двух зол конгресс выбрал меньшее, отрицать это было трудно. Но, предотвратив одну тиранию, он сотворил другую.

Неожиданно Саттертуэйт остановился перед окном. Он издал несколько нечленораздельных междометий – звуковой аккомпанемент собственным мыслям. Потом уставился на распростертый внизу город с напряженным видом сластолюбца, который пожирает взглядом раздевающуюся женщину, хотя на самом деле он ничего не видел: все его внимание было направлено внутрь себя. В следующий момент он выбежал из комнаты и бросился по коридору к лифту.

Уборщики все еще возились в штабе. Саттертуэйт промчался через холл в конференц-зал и схватил телефон и федеральную адресную книгу. Он нашел номер Филиппа Крэйла и позвонил.

Сигнал прозвучал раз двадцать. Никакого ответа. Наверно, он попал в его офис. Сейчас час ночи. Саттертуэйт пробормотал проклятие и стал рыться в телефонной книге города. Номера конгрессмена Крэйла в ней не было.

Не включен в список. Чертов сукин сын; Саттертуэйт хлопнул кулаком по столу.

Наконец он набрал номер, который знал, – домашний телефон Лиэма Макнили.

Макнили ответил после второго звонка.

– Это Билл Саттертуэйт, Лиэм.

– Здравствуйте, Билл.

Голос Лиэма звучал совершенно отстраненно. Вполне понятно – Макнили был ближайшим политическим советником и другом Фэрли, и он узнал о его смерти два часа назад. В одиннадцать вечера президент выступил по телевидению с двумя заявлениями. Кто-то – возможно, Перри Хэрн – решил позвонить по этому поводу Макнили, а потом сам Макнили позвонил Саттертуэйту, спрашивая у него о деталях. Саттертуэйт сказал то, что у них было заготовлено: что Фэрли умер до начала спасательной операции от передозировки психотропных средств, которыми его накачали похитители.

– Лиэм, простите, что беспокою вас в такое время, но это очень важно. Мне нужен Филипп Крэйл. Вы не знаете его домашний телефон?

– Я…

Саттертуэйт подождал, пока Макнили сможет сосредоточиться на новой мысли. Наконец тот ответил все тем же отсутствующим тоном:

– Подождите на линии, я попробую его найти.

Спустя некоторое время Макнили снова взял трубку. Он назвал Саттертуэйту семь цифр, которые тот записал на обложке справочника, лежавшего рядом с телефоном.

– Это все, что вы хотели, Билл?

– Да, спасибо. Простите, что вас побеспокоил.

– Все в порядке. Все равно я не засну этой ночью.

– Погодите минутку, Лиэм… Я думаю, вы можете мне помочь.

– Помочь вам? В чем?

– Я не могу говорить об этом по телефону. Вы одеты?

– Да.

– Я в здании управления. В конференц-зале – в том, что в холле, напротив зала заседаний Совета национальной безопасности. Вы можете приехать сюда прямо сейчас? Мне нужен помощник на телефоне. Надо будет сделать много звонков.

– Не знаю, гожусь ли я сегодня на то, чтобы с кем-нибудь разговаривать, Билл. Не хочется вас разочаровывать, но…

– Это для Клиффа Фэрли, – перебил Саттертуэйт, – и это очень важно.

К тому времени, когда приехал Макнили – невероятно элегантный в своем костюме из шерсти ангорской козы и итальянских туфлях, – уборщики уже закончили свою работу. Саттертуэйт завел его в зал заседаний и закрыл дверь.

– Я рад, что вы пришли.

– Все это выглядит очень загадочно. Что у вас на уме?

Они не были настоящими друзьями, но много общались со времени последних выборов. Само собой подразумевалось, что в новой администрации Макнили займет место Саттертуэйта.

– Полагаю, вы думали о Фэрли.

– Да.

– Появятся слухи, что это Брюстер убил Фэрли.

– Возможно. Так бывает всегда, когда смерть одного человека выгодна другому.

– Эти слухи не имеют под собой никакой почвы, – сказан Сатттертуэйт. – Я хочу, чтобы это было ясно, прежде чем мы пойдем дальше.

Макнили вежливо улыбнулся одним уголком рта:

– Во время предвыборной кампании мы называли его разными словами, но среди них не было слова «убийца».

– Он на редкость честный человек, Лиэм. Если использовать устаревшее выражение – он человек добродетельный. Понимаю, что для вас он выглядит скорее политиком, находящимся в плену старомодных ценностей, но вы не станете отрицать его честность.

– Зачем вы мне все это говорите?

– Затем, что я все больше прихожу к одному определенному убеждению. Ситуация, при которой президент, потерпевший поражение на выборах, наследует собственную власть, совершенно недопустима.

– Значит, опять все сначала?

– Снимайте пальто и садитесь. Я постараюсь все как следует объяснить.

Крэйл – сутулый мужчина в помятом пальто – приехал без двадцати два.

– В чем дело, Билл?

– Полагаю, вы знакомы с Лиэмом Макнили.

– Конечно. Мы вместе вели кампанию.

– Я не специалист по деятельности конгресса, – сказал Саттертуэйт. – Меня интересуют факты, связанные с его работой: структура, схема организации, механизм управления. Главой палаты является спикер, не так ли?

– Совершенно верно.

Крэйл выглядел очень усталым. Он сел в кресло, потер руками лицо и поставил локти на длинный стол.

Саттертуэйт взглянул на Макнили. Худощавый ньюйоркец с большим вниманием смотрел на обоих.

– Это может быть чрезвычайно важно для всех нас, – сказал Саттертуэйт. – Скажите, когда погиб Милтон Люк, почему не был немедленно выбран его преемник? Почему вас сделали только исполняющим обязанности?

Крэйл покачал головой. Его губы слегка покривились.

– Я вижу, к чему вы клоните. Странно, что об этом меня спрашиваете вы, человек Брюстера.

– Продолжайте, – сказал Саттертуэйт.

– Что ж, наверно, потому, что я новичок в этой работе. Им было нужно назначить кого-нибудь временно на этот пост, и я оказался под рукой. На самом деле для такого поста у меня не хватает квалификации. Если смотреть по старшинству, то впереди меня стоит еще множество людей. В основном южан.

– Но почему они сразу не избрали Люку постоянного преемника?

– По двум причинам. Во-первых, у нас не было кворума. Мы потеряли много людей во время взрывов, если вы помните. – Крэйл произнес это очень сухо. Раньше он никогда не славился саркастической манерой разговора; вероятно, это была его личная защита, которую он выстроил против цепи трагических событий, обрушившихся в последнее время на каждого из них. – Наверно, вы не знаете всего, что произошло за последние двадцать четыре часа, – сказал Крэйл. – Нам пришлось срочно вернуть в Вашингтон около сотни конгрессменов. Многие из них разъехались по домам на похороны своих друзей. До сегодняшнего вечера в палате не было кворума. Мы потеряли семьдесят два конгрессмена. Четырнадцать все еще находятся в больницах. К счастью, их состояние нельзя назвать критическим. Но так или иначе, в палате не хватает восьмидесяти шести человек, причем большинство убитых были демократами. Понимаете, о чем я говорю?