Ант Скаландис - Новый поворот

«Космос — это огромный, запутанный лабиринт, но всё движение в нем подчинено строгому закону. Колесо космического порядка вращается само по себе, без создателя. У космического порядка не было начала и не будет конца, он существует вечно в силу самой природы взаимодействия причины и следствия», — так говорили древние.

Изменить правила игры? Подчинить космос иному закону? Но какому? Просто переставить местами причины и следствия? Или крутануть вселенское колесо в обратную сторону? А может, легонечко, совсем чуть-чуть наклонить ось этого колеса — и мир станет другим? А больше ничего и не надо….

Миллионы лет разные демиурги, следуя абсолютно непонятному Закону Случайных Чисел, из необъятной глыбы вселенского мрамора, отсекая все лишнее, ваяли прекрасную фигуру. Хорошо ли, плохо ли, но что-то у них получилось. У них получились мы. Так стоило ли теперь, в наивной попытке осчастливить всех живущих, небрежно похоронить великое творение в первозданном хаосе?

А ты ведь именно это задумал там, на Земле, много лет и жизней назад. Или ты мечтал совсем о другом?

Интересно, это я сам себя спрашиваю или?..

Я подошел вплотную к почти отвесной оранжевой стене и вначале робко потрогал кончиками пальцев ее теплую, пружинящую и чуть шероховатую поверхность. Касание было приятным, и я уже смелее прижал обе ладони к исполинскому телу.

«Наверно, — подумалось вдруг, — это лишь одна Скала, а есть еще другие, и вместе они будут похожи на горный массив, действительно розовый в утреннем тумане».

Я попытался вспомнить, такими ли видел Розовые Скалы в детстве, когда они в первый раз спасли мне жизнь. Но вспомнить не получилось.

Потому что это был не я. Какая нелепость!..

Я все стоял и поглаживал нагретую солнцем упругую поверхность нежно, ласково, как тело любимой женщины. И больше ничего не происходило. Ничего.

А потом мне в спину точно между лопаток вонзился чей-то острый, как кинжал, взгляд. И я не мог не обернуться.

По дороге, недавно совсем пологой, а теперь круто поднимавшейся в гору, прямо ко мне шли трое. Солнце отчаянно лупило в глаза, и я плохо видел их лица, но идущего в центре узнал сразу.

Это был Будда. Не тот, которому поклоняются в храмах исказившие его истинное учение, не тот, которого изображают в книгах по мифологии почему-то немыслимо узкоглазым противным коротышкой с огромным животом и вечно переплетенными ногами. Это был просто человек, рожденный в городе Капилавасту в пятьсот шестьдесят седьмом году до нашей эры матерью — Майей и отцом — Шуддходаной. Это был Сиддхартха Гаутама — наследный принц царства Шакьев, отказавшийся от всего ради Истины.

Разве мог я не узнать этого человека?

Гаутама подошел ближе, и я наконец разглядел его спутников: справа шла Алка Климова, а слева Веня Прохоров.

О, высшая мудрость! Почему же именно они? Неужели и эти бестолочи сумели пройти все восемь ступеней? А ведь кто-то клялся, что Закон Случайных Чисел не распространяется на уровни выше Второго.

— Я вижу недоумение на лице твоем, Бодхисатва, — проговорил Гаутама. Ты хочешь спросить меня о

чем-то?

— Да, Татхагата.

Но я уже застеснялся своих мыслей и спросил о другом, сбиваясь и нервничая:

— Скажи, Просветленный, тот мир, который я покинул на Земле… мне стоит в него возвращаться? Или правильнее будет остаться здесь?

И сказал Гаутама:

— В мире нет ничего такого, к чему стоило бы стремиться, ибо все, что существует, когда это приобретаешь, оказывается недостаточным.

— А могу я не верить тебе, Сиддхартха? Ибо сейчас мне не хочется верить тебе.

И сказал Гаутама:

— Мое учение основано не на вере. Оно означает: приходи и посмотри.

Гаутама всегда говорил чуточку больше того, о чем его спрашивали.

— Я пришел, Шакья Муни. Я посмотрел. Но я хотел взять с собой тех людей, которых любил и люблю. Я хотел, чтобы ты тоже освободил их.

И сказал Гаутама:

— Я не освобождаю людей. Я только учу их тому, как надо освобождаться. И люди признают истинность моей проповеди не потому, что она исходит от меня, а потому, что, разбуженный моим словом, в их умах загорается собственный свет.

— Так скажи, Достигший Своей Цели, почему же любимые мною люди остаются на Земле навсегда?

И сказал Гаутама:

— Не существует во Вселенной ни одного живого существа, которое не обладало бы моей мудростью, мудростью Татхагаты. И только по причине суетных мыслей и привязанностей большинство существ не сознают этого.

И теперь по обе стороны от Будды стояли Марина Ройфман и Валька Бурцев.

Валька подмигнул мне, как только он один умел подмигивать, а Мара скорчила умильную рожицу.

— То есть бессмертны абсолютно все люди, не только Посвященные? спросил я, надеясь, что правильно угадал его намек.

— Конечно, Бодхисатва.

— Почему ты зовешь меня Бодхисатвой?

— Потому что ты прошел девять уровней. Но Татхагатой становятся на следующем.

— А разве есть Десятый уровень, Учитель?

И сказал Гаутама:

— Две с половиной тысячи лет я учу вас правильно задавать вопросы. А вы по-прежнему интересуетесь глупостями и не видите истин.

Я снова застыдился и стал глядеть себе под ноги, а когда вновь поднял глаза, спутниками Будды были Юлька Соловьева и Майкл Вербицкий. Юлька томно закатила глаза и очень эротично показала мне язык. «Не обманул, стало быть, тесчим», — мелькнуло в голове. А Майкл, бросив свое обычное «приветик», веско добавил:

— Не встретиться здесь с тобою, Тим, было бы методологически неверно. Согласись, Миха.

Я согласился и тут же прикрыл глаза, гадая, кто будет следующим. Я уже понял, что сейчас увижу Вербу и Тополя, Симона Грая и Аню Неверову, Машу Чистякову и старика Базотти, Белку и Рюшика, Кречета и Булкина, а возможно, даже Лайзу Острикову и Валерия Лобачева из «Подземной империи»… Здесь могли ожить все кто угодно: Пушкин, Магомет, Мойдодыр, Мерлин Монро, чудовище Франкенштейна, Микки Маус, — они могли ожить, взяться за руки и вместе пуститься в пляс. Здесь было покруче, чем в точке сингулярности, потому что Будда не просто находился в самом центре всех феноменов — он этими точками жонглировал, и они роились вокруг него как пчелы, и гудели, и медвяный запах цветущего луга пьянил и будоражил память, и совсем не хотелось открывать глаза, и я слушал голос пророка сквозь этот летний звон в оранжевой дымке и тягучем приторном дурмане.

И сказал Гаутама:

— Глупо предполагать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным.

«Разве глупо?» — усомнился я в справедливости древнего буддийского тезиса. — А, по-моему, мы только для того и живем, чтобы делать друг друга счастливыми. Или несчастными.

Я вспомнил всех женщин, даривших мне счастье обладания, торжество победы и — счастье жертвенности, сладкую боль самоотдачи. А потом всех мужчин, которым мог доверять, на которых рассчитывал, как на себя. И еще других — которым завидовал, на которых равнялся, к которым ревновал. Дьявольский коктейль ощущений. Калейдоскоп лиц. Карусель мирового хаоса. Еще немножко, и укачает до тошноты. Захотелось остановиться.

И я открыл глаза.

Слева от Будды стояла Ланка Рыжикова. Справа стоял Эльф.

— Все, — услышал я голос Паши Гольдштейна, моего друга-челнока по Арабским Эмиратам, — этому больше не наливать.

И был вынужден согласиться.

Окружающий мир быстро растворялся в оранжевом тумане, но я еще успел увидать, как эти последние трое повернулись и стали уходить по дороге вверх, прямо на Розовую Скалу, все выше и выше, туда, где ее верхняя кромка упиралась в густое зеленое небо.

— Мишка, проснись, ну проснись же ты наконец, пьяная скотина!

Белка трясла меня за плечо, а рядом сидел кот Степан, и мордочка его выглядела уже совсем неплохо. Куда только подевалась страшнейшая гнойная язва?

— Проснись, Мишка, Степан будет жить. Лекарство подействовало. Видишь? Теперь он точно жить будет.

Я принял полувертикальное положение и спросил:

— Какое сегодня число?

— Пятое января, — ответила Белка.

— Ура! — выдохнул я. — Конец света не состоялся.