Васил Иванов - Час пик. Кто убил Влада Листьева?

Мент подходит, рука рыбкой взмывает под козырек. Есть такой закон: чем шикарней у тебя тачка, тем быстрей взмывает рука.

— Ваши документы…

Отдал — на, смотри, сука, подавись… Что, опять придерешься к чему — нибудь, чтобы деньги вымогать? Мало настриг за сегодня, парикмахер?

Нет, не к чему придраться — отдает назад. Обижен, наверное…

— Спасибо. По дороге никого не подвозили?

Обзреватель пожал плечами.

— Нет.

— Езжайте…

— Простите, товарищ лейтетант, случилось что?

— Ничего не случилось, езжайте…

Странно.

А если ничего не случилось, но машины тормозят — что же тогда?

Нет, точно труп.

Но чей?..

Главный встретил Обозревателя в прихожей. Халат, домашние тапочки, бифокальные очки с толстенными линзами. Никогда бы не сказал, что это — Главный. Похож, скорей, на комика, на эдакого хронического неудачника из старой комедии. Эдакий мистер Питкин или синьор Фантоцци.

Ну, против кого ты теперь, Фантоцци?

Опять против всех?

И опять — один, как всегда?

Или…

— Проходи на кухню…

Обозреватель зашел, уселся, растер руки — замерзли за рулем.

А настроение у Главного мрачно — решительное — не глядя на гостя, полез в огромный холодильник, достал початую бутыль водочки, от которой не бывает похмелья, две стопки на стол, без закуски…

Такое впечатление, что он чего — то боится. Чего, интересно? В свое время ни Чебрикова, ни Лигачева не боялся, по слухам Горбатого посылал (после августа 1991–го, разумеется), а теперь…

Нет, что — то тут не то.

Что он — пить сюда по телефону вызвонил?

— Выпьешь?

— За рулем я…

— Пятьдесят граммов.

— Машины на Садовом проверяют, — слабо отмахнулся Обозреватель и скосил глаза на бутыль.

— Значит, больше не проверят. — Поймал удивленный взгляд, пояснил: — Бомбы дважды в одну воронку не падают…

Что бомбу в кого — то бросили? Как на Грозный? Летчики — штурмовики, «в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ», Гринивецкие, Халтурины и Каракозовы? Ну — ка…

Налил себе и Обозревателю, опрокинул в глотку — не чокаясь, не закусывая, стараясь не встречаться взглядами. Словно на поминках по близкому человеку. Нет, точно труп…

Теперь, наверное, самое главное — для чего все это…

Ну?

Обозреватель прищурился, склонил голову набок и — Главному:

— Кого?

По тому, как задергалась у Главного щека, понял: направление мысли правильное.

— Уже знаешь?

— Догадываюсь…

— М — да. — Поставил стопочку на стол, сел напротив. — Ты Листьева знаешь?

— Из «ВиДа», директор ОРТ?

Да, знает Обозреватель Листьева, примерно в одно время в универе учились, только на разных курсах. Ну, здоровались иногда, пару раз выпивали вместе — кажется, года три или четыре назад, когда еще «Взгляд» был… Высоко залетел, Икар — смотри, чем ближе к солнцу, тем больше шансов вниз… Что, он — кого — нибудь? Или…

— Убили его…

— Листьева?!

— Да.

Ну, наверное шутит — если бы Иосифа Давьщовича или Аллу Борисовну… Хотя у Иосифа Давыдовича шансов больше; спирт, как известно, не только согревает, но и горит синим пламенем. «Папа», короче говоря.

— Да не может быть!

— Мне полчаса назад когда позвонили, я то же самое сказал: «Быть того не может!..» Ан — может, оказывается..

— Это не шутка?

— Какая шутка! Знаешь, что теперь начнется?

Да, кто — кто, а Обозреватель это прекрасно знает. Сам недавно писал о противостоянии «Банкир плюс Градоначальник» против «Политик плюс ВПК плюс автомобильное любби плюс Дума плюс правительство плюс…» Как выразился в «МН» Телохранитель Президента — «я люблю поохотиться на гусей…»

Однако в услышанное верится как — то с трудом — с какой стати его убивать?

— Убили, убили, — успокоил Главный, — в подъезде собственного дома, два выстрела. Видимо, наемный киллер, не иначе…

— А кто?

Глупей вопроса, наверное, и придумать нельзя, хотя, если разобраться, вопрос — то совершенно естественный.

— Киллер. Киллер убил. Наемный убийца так теперь называется.

Слово какое — то глупое, как и все эти «брокеры», «дистрибьютеры», «проперти», «презентации»…

— Понимаю, что не восторженная поклонница…

— Завтра на Останкино, вроде бы, забастовка намечается.

Обозреватель недоуменно посмотрел на Главного.

— Вот как?

— Точно, мне сказали. Уже решено.

Спорить бессмысленно — если уже «мне сказали» то, наверняка, точно. Решено. Главный вообще редко когда ошибается.

— Что — санкционированная?

— Пока неизвестно. Думаю, что почти все — и техники, и эти, — он сделал неопределенный жест рукой, — ну, творческие работники, и администраторы выходить в эфир откажутся. Но там, — Главный поднял вверх большой палец, подразумевая под соседями наверху весьма высшие сферы, — там уже все знают…

— И кому же это надо было — Листьева убивать? Зачем?

— Ну, кому нужен скандал, кому нужны остановка приватизации Останкино, кому надо вновь столкнуть Премьера и Градоначальника, Кремль и Москву, кому нужна забастовка — это я примерно представляю… Равно, как и все остальное. Версий много. Больше, чем может показаться на первый взгляд. — Главный тяжело вздохнул, закурил. — Есть так называемые коммерческие структуры, хорошо делающие бизнес на телевидении.

— Реклама?

— Нет, не только… Они настолько глубоко проникли в Останкино, настолько повязали всех деньгами и посадили крупных людей в такую глубокую долговую яму, что теперь им оттуда не выбраться.

Обозреватель с изучающим интересом посмотрел на Главного — что же он так разнервничался, бедный Фантоцци: щеки отекли, кровью налились глаза, задышал тяжело, как марафонец после дистанции…

Что это с ним?

Может быть, и за себя боится?

Дослушав, Обозреватель решил на всякий случай прикинуться шлангом и невинным голосом уточнил:

— Долговая яма? А как это? Что — деньги им в долг давали?

— Да, но не деньги, не только деньги. Объяснять долго, если кухни не знаешь. Но они там расплачиваются не деньгами, а эфирным временем… Долго, говорю, объяснять, и утомительно. Останкино, если быть честным, давно перестало распоряжаться собой. Оно не принадлежит себе. Есть люди, которые закупили все вперед, на много месяцев вперед, чтобы не сказать иначе.

Видимо, знал он куда больше, чем говорил сейчас; знал, но рассказывать не хотел, а то, что сказал — от растерянности…

И все — захлопнулся, как сундук. В те мгновения, когда Главный боролся со своим испугом, раскрылась невзначай крышка, и мелькнуло в дневном свете то, чего никому, в том числе и Обозревателю, знать не надобно…

Хотя он и так много знает.

— Не должно это нас волновать.

— А что должно?

— Значит, так: просто надо на событие откликнуться. Не откликнуться нельзя, сам понимаешь. Первая полоса, сверху — портрет, рядом — заметка. А ведь ты у нас мастер борзописи…

— Приму как комплимент, — ответил Обозреватель и почему — то улыбнулся.

— И вообще — редкостный циник, — тоном профессионала, беседующего с профессионалом, продолжил Главный, — помню, когда Белый Дом горел, ты под фотоснимком замечательную подпись придумал, из «ящика»: «Русская недвижимость всегда в цене!» Потом мне звонили и возмущались…

— Профессиональное, — ответил Обозреватель, втайне гордый собой, — я вообще заметил, что профессиональный цинизм ярче всего выражен у хирургов и журналистов. Так что еще раз спасибо за комплимент.

— Ну, вот и договорились. Только так: мне надо две статьи…

Что — сам решил одну на Запад, налево, то есть толкнуть? Кому там этот Листьев нужен… Своих журналистов едва ли не каждый месяц убивают.

— Одна — просто заметка, — пояснил Главный, — небольшая, вроде бы как отклик коллег, траурная, проникновенно — прочувственная, а другая — обзорная статья. Подробности: кому было выгодно его убивать, что и как…

— «Что и как» — это что и как?

— Ну, возможно надо будет к приватизации Останкино приплести и «высокую политику»… Ну, скользко, конечно же, я проконсультируюсь, как это сделать. Это что касается «что». А «как» — надо обождать.

— Повертев в руках пустую стопочку, Обозреватель осведомился:

— Обзор — когда?

— Неделя — хватит?

Значит, халтурку про корм для аквариумных рыбок доделать успеет. За обзор — то копейки заплатят, да и связываться, если честно, не хочется…

— Ну, об обзоре завтра в редакции поговорим. Я с утра созвонюсь кое с кем. Значит — завтра утром принесешь дискету. Две — три страницы, не больше, по тысяче восемьсот полиграфических знаков. Ну, договорились. Еще пятьдесят грамм — выпьешь?..

Первая задача была довольно простой: две страницы, три тысячи шестьсот знаков.