Ирина Мельникова - Ярость валькирии

Вера этой усмешки не заметила и продолжала с воодушевлением:

— Или Кострома. Вышла замуж за Купалу, когда же богам открылась истина, что Купала — родной брат Костромы, молодые взялись за руки и бросились с обрыва в реку. Купала погиб, а Кострома стала первой мавкой — прекрасным, но злобным созданием. В лунные ночи мавка принимала облик прекрасной девушки и караулила у берега молодых парней. Понимаешь, Кострома — это образ трагической, но искренней и нежной любви. Символ девичьей чистоты и природной женственности.

Супруг в этот момент оторвал взгляд от бумаг и устремил его вновь в направлении бара. Там ничего не изменилось. Бармен отсутствовал.

— Ты меня слышишь? — с негодованием спросила Вера. — Даже не смотри, денег на выпивку не дам!

— Ну хоть пару глотков! — Голос художника осип, и он едва сдерживал дрожь в руках. — Трубы горят!

— Ладно! — Вера неожиданно подобрела. — Определим фабулу росписи, и куплю тебе шкалик, но при условии, что выслушаешь меня внимательно! Учти, у нас совсем мало времени.

И забубнила снова:

— Смотри, вот Мара — богиня зимы и смерти. Жила во дворце из чистого небесного льда, и ей подчинялись все духи холода и зимы. Водила дружбу с Ягой, женой Велеса. Отдавала Яге души людей, а Яга взамен позволяла ей спускаться в Навий мир, в который, по Сварожьим законам, ни бог, ни живой человек не имели хода. Мара — одна из трех богинь, рожденных из искр, что сыпались от ударов молота Сварога о предвечный камень Алатырь…

Голос Веры звучал монотонно, за окном умирало серое утро, и Кречинского неумолимо тянуло в сон. Но строгий окрик жены вернул его в реальность.

— Что у тебя с лицом? Краше в гроб кладут! Ты понимаешь, идиот, это ж классная задумка! Просто чудо, а не задумка! Так что засунь своих валькирий в задницу и забудь о них на ближайшее время!

— Про валькирий я уже слышал! — огрызнулся Владимир. — Единственно, не тебе, а мне придется эту идею воплощать. Может, Ягу с твоей мамы написать?

— Оставь маму в покое! — взвилась Вера. — Если упустишь этот заказ, я порежу тебя на куски и выброшу собакам. Два миллиона на кону, а он ломается, острит! Не в вашем положении, сударь, разбрасываться такими деньжищами!

— Вера, — Кречинский молитвенно сложил ладони, — не будь наивной! Заказ уйдет в Союз художников. Наверняка к этим малярам Байлагашеву или Зиновьеву. Один — председатель Союза, другой — народный художник России! А я всего лишь заслуженный работник культуры в областном масштабе, да к тому же не член их Союза.

— Не член? — Глаза Веры чуть не вылезли из орбит. — С каких это пор? Почему ничего не знаю?

— Ну это еще со времен «Святогора»! — Кречинский отвел взгляд в сторону. — Они мне обструкцию устроили из-за той хвалебной статьи, что вышла в «Российской газете»! Ты ж сама ее написала под псевдонимом! А потом скандал с репродукцией на пачке пельменей…[3] Обвинили во всех смертных грехах! Словом, поругались, чуть не подрались, и я сказал, что больше моей ноги там не будет!

— То-то я смотрю, тебя перестали на официальные тусовки приглашать! — Вера презрительно скривилась. — Ничего, мы этот вопрос быстро уладим! Вот им вместо заказа! — и сложила крепенький кукиш из унизанных кольцами пальцев.

Затем посмотрела на часы:

— Еще с полчаса посидим и нанесем визит Сотниковой. Она в офис к одиннадцати приезжает.

— К Сотниковой? В автосалон? — поразился Владимир. — Зачем? Ты вздумала машину купить?

— Шутишь? — Вера покраснела от негодования. — Какая машина? Деньги будем просить на взятки чиновникам! Кто первым им триста тысяч в клюве принесет, тот заказ и получит!

— Триста тысяч? — Владимир поперхнулся слюной от неожиданности. — Кто ж тебе такую сумму за здорово живешь подарит?

— Подарит — не подарит, сейчас не это самое главное! Заказ получим, с одного аванса с долгами рассчитаемся! И не бери в голову! С мадам Сотниковой я сама договорюсь. Твое дело — сидеть и помалкивать в тряпочку! А пока слушай про богинь и кумекай, что в заявке напишешь!

Вера снова уткнулась в бумаги:

— Леля, Лада и Макошь — воплощения Живы, то есть самой жизни. Леля — молодая и беззаботная девушка, девочка-весна. Лада — образ женщины, которая готова к замужеству. Макошь — апофеоз женственности, материнства. Запомни, Кречинский, славянские богини наполняют мир теплом, добротой и любовью. Это возвышенные образы, в отличие от твоих похотливых баб — валькирий.

— Ну да, особенно образ Яги возвышенный, — не выдержал Кречинский. — Или этой, как ее, мавки Костромы, или Мары, подружки Яги. Ты думаешь, эти странные особи впишутся в интерьер Дома народного творчества? Они скорее для крематория подходят!

— Ничего, мозгами пошевелишь и впишешь! — рассердилась Вера. — У меня голова другим забита: как раскрутить Сотникову на деньги! — и посмотрела на часы. — Вставай, горе мое, пора ехать!

— А шкалик?

— У Сотниковой завсегда найдется и выпить, и закусить!

На этой бодрой ноте супруги покинули кафе, оставив под пустой кофейной чашкой смятую сторублевку.

Посетителей она не ждала и видеть их отнюдь не желала, но когда секретарь сообщила, кто сидит в ее приемной, Мария подумала, что само провидение подкинуло ей способ решить одну из проблем. По этой причине Веру Гаврилову и Владимира Кречинского она встретила радушно.

— Верочка, какими судьбами? — воскликнула она обрадованно.

Правда, из-за стола не поднялась. Не того поля ягоды заявились в ее кабинет, чтобы бросаться к ним с объятиями. Да и повод для визита журналистки и ее пропойцы мужа легко угадывался.

— Присаживайтесь, — кивнула Мария в сторону диванчика и двух мягких кресел.

Кречинский тут же плюхнулся на диван, откинулся на спинку и, закинув ногу на ногу, принялся с интересом разглядывать винтажный бар в форме глобуса.

Вера взгромоздилась рядом на кресло, пристроила большую сумку на колени и окинула кабинет жадным взглядом.

— Как тут стильно у вас! — сказала она и облизала губы. — И салон — просто загляденье. Все сверкает! И персонал, сразу видно, вышколенный! Чувствуется рука опытного руководителя!

— Мне очень нравится ваше лицо, — вдруг перебил ее Владимир. Мутный взгляд его несколько просветлел. — Я сейчас работаю над эпическим полотном, и прошу, даже умоляю вас о нескольких сеансах позирования…

— Володя невероятно талантлив, вы же знакомы с его творчеством! — торопливо вклинилась Вера, заметив, что губы Марии дрогнули в едва заметной усмешке. — Его полотно реально порвет прежние представления об изобразительном искусстве. Художественный мир встанет на дыбы!

«Уж сколько этих полотен упало в бездну! — подумала Мария. — А мир не перевернулся и на дыбы вставать не собирается. Господи, опять пришли, побирушки, деньги просить!»

Марии уже не раз приходилось сталкиваться с Гавриловой. Однажды она опрометчиво согласилась спонсировать выставку ее мужа, хотя считала его весьма посредственным художником, затем заказала ей рекламную статью, как оказалось, совсем неплохую, но, к сожалению, абсолютно бесполезную, а с полгода назад помогла проникнуть на одну закрытую тусовку, где собирались сливки общества. Вспоминать о последнем благодеянии Мария не любила. Гаврилова кружила над бизнесменами, точно канюк над курами, и в попытках вырвать кусок пожирнее набивалась к солидным людям в друзья, не к месту хихикала и кокетничала. Мария пришла в ужас от ее ужимок и смешков, поэтому весь вечер держалась на расстоянии и делала вид, что мелкую интриганку в нелепом наряде в приличное общество ввел кто-то другой.

Кречинский тоже пытался пару раз выжать из Сотниковой деньги, но в искусстве плести ловчие сети заметно уступал жене, клянчил приличные суммы крайне грубо, а получив отказ, бил себя в грудь кулаком и вопил, что плебеям гениев не понять. Последний раз, в стельку пьяный, выкрикнул это в лицо заместителю губернатора и тут же был выдворен из областной комиссии по охране культурного наследия и памятников архитектуры.

Не пребывай Мария в растрепанных чувствах, эта сладкая парочка не проникла бы в ее салон дальше порога, но именно сейчас пакостница Гаврилова была ей нужна позарез. Потому Мария подавила в себе желание вызвать охрану и скупо улыбнулась.

— Да, эпическое полотно — это очень интересно! — произнесла она и добавила голосу толику теплоты: — Чай, кофе или, может, чего покрепче?

— От коньячка не откажусь! — Кречинский выпрямился и довольно потер ладони. — С лимоном или без оного — никакой разницы!

Вера метнула на мужа негодующий взгляд и жеманно потупилась.

— Ой, право, не стоит беспокоиться!

— Какое ж тут беспокойство? — отмахнулась Мария, нажала кнопку вызова на телефоне и приказала: — Катя! Три кофе… Кофе, говорю, свари! Все по первому классу дорогим гостям!