Карло Фруттеро - Его осенило в воскресенье

— Сегодня ты, похоже, подала ему надежду, — усмехнулась Валь-д’Эльса. — Он прыгал от счастья, как обезьяна.

— Я тут ни при чем. Он вообще сегодня веселый был. А в прошлый раз я чуть было не разбила вот эту вазу о его башку. Представляете, вертит в руках банан и допытывается, какой у моего жениха…

— Насчет банана он и у меня спрашивал… — Валь-д’Эльса залилась смехом.

— Девочки, постыдились бы, — снова вмешалась хозяйка остерии.

Но тут подал голос низкорослый темноволосый молодой человек, который обычно торчал в ресторане до закрытия в надежде, что Альтопашо позволит ему проводить ее домой.

— Будь я женихом синьорины, — мрачно сказал он, — я бы этому вонючке вправил мозги…

Архитектор Гарроне вынул из кармана пачку «Муратти амбассадор» и положил ее на столик из черного пластика, рядом с двумя бокалами и бутылкой «реми мартин». Потом отошел на шаг и сразу увидел, что все выглядит неестественно, слишком «подготовленным».

Тогда он снял прозрачную обертку, вынул из пачки три сигареты и сунул их в карман пиджака. Непочатая пачка могла навести на мысль, что «Муратти» он купил специально, а вообще-то курит (так оно, кстати, и было) дешевые «Национали» с фильтром.

Рукавом Гарроне стер пыль с двух горбатых кресел, носком мокасин расправил коврик и зажег настольную лампу, которую сделал сам из средневекового копья, купленного у старьевщика, — вместо абажура он приладил пергаментный шар с разноцветными полосами в датском стиле; благодаря этой счастливой находке свет в комнате стал матовым, мягким. В довершение всего Гарроне потушил верхний свет — лампочку без абажура (надо бы достать еще один пергаментный шар, но эти бумажные безделушки стоят уйму денег) — и огляделся вокруг. Пожалуй, так будет неплохо.

Кушетка в углу утопала в полутьме, так же как и занавеска, скрывавшая раковину. Зеленый свет на столе придавал комнате вид кабинета в офисе, что, впрочем, не портило впечатления. На том же столе стоял ритуальный каменный фаллос. Это вносит элемент экзотики и свидетельствует о смелости, но отнюдь не о распущенности хозяина, подумал Гарроне и удовлетворенно улыбнулся. Сразу видно, что хотя у мастерской и скромный вид, но ее владелец — человек светский и, главное, высокоинтеллектуальный.

Вот только в стенном шкафу надо, пожалуй, навести порядок. На полках валяются книги, пожелтевшие журналы по архитектуре, рулоны старых чертежей, а рядом — самые разнообразные и невероятные вещи: спиртовка, выщербленный чайник, немытые чашки, военная скатка, пустые пыльные бутылки, мотки шпагата, полотенца и тряпки, старые номера журналов, которые еще несколько лет назад воспринимались как порнография, и другие издания, не имеющие к архитектуре никакого отношения, вдобавок там валяется сломанный вентилятор, надорванный пакетик ваты, поношенные туфли и даже деревянная рейка с крючками для ключей, сохранившаяся еще с той поры, когда в комнате жил швейцар.

Гарроне обогнул стол и подошел к стенному шкафу, прикидывая, можно ли тут навести хоть относительный порядок. Но потом отказался от этой идеи и лишь переложил туфли на нижнюю полку да наклонил настольную лампу, чтобы свет падал на каменный фаллос.

Ровно десять. Он закрыл узкое из тонкого стекла окно с решеткой, подошел к двери и снял крючок, заменявший ему задвижку. Пересек полутемный коридор, чтобы проверить, открыт ли подъезд. Он был, разумеется, открыт: никто из жильцов до самой ночи и не думал запирать входную дверь.

На миг Гарроне заколебался: не лучше ли подождать здесь, покуривая «Муратти», но все же нетерпение взяло верх над расчетом. Он вышел на улицу и посмотрел налево, в направлении По, и направо, в сторону площади Консерватории и пивной «Мадзини».

На площади было довольно оживленно, хотя из-за ремонтных работ она и была перегорожена. А вот тротуары на левой стороне были безлюдны. Лишь у бара на углу виа Каландра стояла группка молодых людей. Чуть погодя один из них сел на мотоцикл и с грохотом умчался. Прошло еще несколько минут; из боковой улочки выскочило такси; остановилась проехавшая мимо его дома машина, и оттуда вылез человек с чемоданом. Четверть одиннадцатого.

Гарроне вернулся к себе, снова накинул крючок, злобно пнул ногой загнувшийся угол коврика и с мрачным видом уселся на стул. Ждать, вечно приходится ждать… Он закурил «Муратти», глубоко затянулся, но не испытал никакого удовольствия: с годами он так привык к «Национали», что уже не воспринимал вкус дорогого табака. Мысль об этом подействовала на него угнетающе, он вдруг понял, что мечта его не сбудется. Неважно, что после назначенного срока не прошло и получаса — у человека могут быть причины и для большего опоздания. Архитектору Гарроне показалось сейчас нереальным, совершенно невыполнимым само предприятие. Он вдруг ощутил себя опустошенным, жалким, как лопнувший воздушный шарик. Он посмотрел на свои голубые носки, которые должны были по идее прикрывать убожество поношенных мокасин, и на потертые брюки с чересчур безукоризненной стрелкой. Потом стал яростно крутить пуговицу на вороте рубахи, всегда небрежно расстегнутом, как у юноши. Почему-то ему вспомнилось, как он мальчишкой, в родительском доме на виа Пейрон, сделав уроки, подолгу стоял у раскрытого окна, следя за полетом ласточек.

Да, жизнь проходит, с тоской подумал он.

Стук в дверь был такой тихий, что, вскочив со стула, Гарроне на секунду застыл, не поверив. Ведь он не слышал шагов в парадном. Он решительно подошел к двери и осторожно ее открыл. Он все еще боялся, что его ждет очередное разочарование. Руки дрожали, и в полутьме он не сразу различил человека, которого так нетерпеливо ждал. Но потом лицо его, испещренное мелкими морщинами, расцвело в улыбке.

Цветок, подумала Анна Карла, проснувшись.

Кажется, ей спились цветочки: фиалки, маргаритки. И еще маленький велосипед. Осталось ощущение беззаботности, легкости от каких-то незначительных радостей: брызг фонтанчика, щебетания птичек. И мотива веселой песенки. Еще что? Ах да, ей пригрезился женский монастырь на холме.

Она взглянула на часы, протянула руку к кнопке и позвонила. Лишь увидев, что завтрак ей принесла Жанин, она вспомнила.

— Они уже убрались?

— Да, синьора. Сегодня рано утром. Синьор Витторио сам с ними расплатился. Он просил вам передать, что вскоре пришлет Эмилио. Если хотите, я ему помогу. Я могла бы делать покупки, пока гуляю с девочкой.

— Спасибо, Жанин, вы моя спасительница.

Жанин просто ангел. Конечно, и у нее есть свои недостатки, но в трудную минуту она вдруг обнаруживает поразительную энергию. А Витторио? Он тоже ангел. Вчера вечером она, вернувшись домой, увидела, что он бледен как полотно. Обед с этими шведами или датчанами, бог их разберет, совершенно его доконал. Но когда она перед сном вместо ободряющих слов сообщила ему о своем решении уволить прислугу, у Витторио достало мужества улыбнуться.

— И хорошо сделала. Вся эта история стала настоящим кошмаром.

Между тем кошмаром двое наглых слуг были лишь для нее. Витторио домашним проблемам вообще не придавал значения.

Кофе был отличный, тосты превосходно поджарены. Жанин даже помнила, что сахарному песку она предпочитает кусковой сахар. Анна Карла отодвинула поднос, взяла с ночного столика нераспечатанную пачку «Муратти», положила пепельницу на простыню и почувствовала себя как на курорте.

Ne pas traîner au lit.[4] Иными словами, спи хоть до полудня, но, уж если проснулся, вставай сразу, не то тебя одолеют мрачные мысли. Это было одним из главных правил сестер-монахинь, у которых она проводила летний отдых. Ерунда! Дело не в том, когда ты проснулся, а в каком настроении. А она сегодня проснулась необыкновенно бодрой.

Анна Карла посмотрела на штору среднего окна, сквозь которую упрямо пробивалось солнце. Жанин по ошибке подняла не то жалюзи, подумала она без всякой досады. Но, потушив в хрустальной пепельнице докуренную до самого фильтра сигарету, нахмурилась. Внимание ее привлек желтый сноп света на обитом розовым бархатом диване в глубине комнаты. Пожалуй, сестры-монахини правы.

В районном комиссариате полиции все шло своим чередом.

— Хорошо, оставьте его мне, — сказал дежурный полицейский, прочитав заявление на гербовой бумаге. Взял карандаш и зачеркнул какое-то слово в первой фразе.

— Что это вы там вычеркнули? — подозрительно спросила толстуха.

— Не беспокойтесь, я ничего не изменил.

Но она по-прежнему смотрела на него мрачно и недоверчиво. Агент Руффо покорно протянул ей лист.

— Видите? Все как было.

— «Здесь проживающая». Совершенно верно, — сердито сказала женщина. — Почему же вы зачеркнули «здесь»?