Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ

— Ты считаешь, что у меня мания преследования?

— Поверь, это было бы лучше. Но у тебя такой тон… Уж не решил ли ты, что источник этой информации — я?

— Суди сам. Ты звонишь мне и предлагаешь встретиться. Я приглашаю тебя к себе домой. То есть я нахожусь дома и никуда уходить не собираюсь. Через десять-пятнадцать минут ко мне является какой-то вежливый хлыщ и делает некое предложение. При этом он демонстрирует такой уровень осведомленности о моей жизни, какого у него быть просто не должно. А сразу после него являешься ты со своим коньяком и своим склерозом. Как это все тебе нравится?

— Да, логика железная, — задумался Мещеряков. — И ты, значит, решил, что главный злодей — это твой покорный слуга.

— Ну, если бы я и в самом деле так решил, разговор у нас был бы другой. Но ведь не в газете же он все это про меня прочитал!

— Я этим займусь, — пообещал Мещеряков. — То-то я смотрю…

Он осекся, не желая посвящать Иллариона, который, как ни крути, был теперь лицом сугубо штатским, в дела службы.

— Послушай, — вскинулся он вдруг, — так это же, наверное, была его машина!

— Какая машина? Где? Ты видел его машину?

— Шестисотый «мере», не машина — песня, просто слюнки текут. Правда, фару он себе в твоей подворотне все-таки раскокал. Я, грешным делом, позлорадствовал: не мне одному такое счастье. А что он тебе предлагал?

— То, от чего я отказался. Ты лучше скажи: номер его ты не запомнил?

— Номер? Что-то такое вертится… Нет, так сразу не вспомню. Если всплывет, я тебе сразу сообщу. Да что там номер, совсем в голове все перепуталось, огорошил ты меня… Я тебе прямо имя владельца назову.

— Ладно. И вот что, Андрей. Есть еще одна зацепка, правда, слабенькая. У этого типа пистолет не из простецких — «кольт» сорок четвертого калибра.

— Ого, — уважительно сказал Мещеряков и украдкой оглядел комнату, словно искал следы разрушений, оставленных крупнокалиберной пулей.

— Вполне возможно и даже скорее всего что он носит оружие нелегально, но чем черт не шутит…

— Понял. Проверю и позвоню.

— Ну и хватит об этом. У тебя ведь было ко мне какое-то дело?

— Дело… Давай-ка мы сначала все-таки выпьем, капитан. Насухую все это трудновато проглотить.

Они выпили, не чокаясь, и Мещеряков снова наполнил рюмки. Забродов закусил, искоса поглядывая на полковника. Да, тот явно был чем-то сильно озабочен — брови сошлись к переносице, на скулах перекатываются желваки.

— Ты Алехина помнишь? — спросил он наконец.

— Алехина? Подожди, что-то знакомое…

— Кабул, — напомнил Мещеряков.

— Ну конечно! Алехин! Симпатичный такой парнишка из армейской разведки… Лейтенант.

— Капитан. Был капитан.

— Что значит — был?

— Убили его.

— В Чечне?

— В Подмосковье. Ножевое ранение в горло. Кроме того, он был сильно избит. Сломано три ребра, гематома на затылке, выбиты зубы…

— Сволочи, — сказал Илларион и залпом опрокинул свою рюмку, не дожидаясь тоста.

— Так вот, Илларион, дело это какое-то темное. Труп обнаружили грибники в полукилометре от дачи генерал-лейтенанта Рахлина.

— Это который в Думе?

— Он самый. Тут вот какая штука получается: Алехин в Чечне служил под его началом, они были лично знакомы. В Москву Алехин приехал в отпуск. Как попал в окрестности дачи, непонятно: ни машины, ни мотоцикла поблизости не нашли, а принадлежавший Алехину «опель», между прочим, исчез, как в воду канул.

— Интересно получается, — сказал Илларион. — Подчиненный навещает своего бывшего командира, а потом его находят мертвым в полукилометре от дачи этого самого командира. Выходит, били его на даче, а потом отвезли в сторонку и зарезали. Судя по тому, что я слышал о Рахлине, на него это мало похоже.

— Сыскари эту версию уже отработали, — покачал головой Мещеряков. — Соседи по даче ничего подозрительного не слышали, хотя и легли очень поздно — говорят, соловьев слушали. На генеральской даче было темно и тихо, и главное — никто оттуда не выходил, никто не входил.

— Получается, что шел он не оттуда, а туда?

— Именно! И кто-то очень не хотел, чтобы он дошел. Но есть и еще кое-что. Машину, по описанию похожую на алехинскую, накануне видели в… черт, опять из головы вылетело! В общем, городишко один километрах в трехстах с небольшим к югу от Москвы. Там одному местному эфэсбэшнику кто-то сунул бомбу под капот. Когда опрашивали свидетелей, кто-то и припомнил «опель» с московскими номерами. А на сто восьмом километре обнаружили пустую ПМГ, приписанную к одному из московских райотделов. А чуть в сторонке, в кустиках, отыскались и гаишники. Убиты пулями калибра 9 миллиметров. Вокруг полно крови, и знаешь, Илларион, кровь не их.

— Алехина, — с уверенностью сказал Забродов.

— Группа крови, во всяком случае, совпадает. Еще там нашли стреляные гильзы немецкого производства…

— От «парабеллума», — сказал Илларион. — Был у Алехина «парабеллум», это точно. Там, в Афгане, точно был. Хотя, возможно, это и совпадение. Чем же это ему гаишники не потрафили?

— Кто знает. В ГАИ, между прочим, за головы берутся: за каким чертом их на сто восьмой понесло? Да еще и пьяных…

— Пьяных?

— А ты что, пьяных гаишников не видел? Судя по содержанию алкоголя в крови, незадолго до смерти они выпили как минимум бутылку водки на двоих.

— Кстати, а откуда тебе все это известно? Впрочем, можешь не отвечать. Доблестная московская милиция обгадилась и прибежала к вам за помощью.

— У них это называется «обратиться за консультацией», — невесело усмехнулся Мещеряков. — Наши решили провести служебное расследование…

— И поручили это гнилое дело тебе, — закончил за него Илларион.

— А я пришел к тебе. Может, подскажешь что-нибудь по старой дружбе? Ты ведь его знал.

— И вправду, какая-то каша… Куча данных, а получается какая-то ерунда, скачка с препятствиями, боевик про Рэмбо. Стоило ехать в отпуск, чтобы взрывать эфэсбэшников и расстреливать ментов…

— Кстати, оружие убитых гаишников пропало. Два автомата и два ПМ.

— Нашли?

— Нет. Ни оружия убитых, ни орудия убийства, ни машины Алехина — ничего.

— Выходит, был там кто-то еще, и вот этот «кто-то» тебе и нужен, полковник.

Забродов привычно вывел «лендровер» из узкого жерла арки, бросив мимолетный взгляд на выбоину в оштукатуренной стене, оставленную «мерседесом» его вчерашнего гостя. Выбоина эта почти перекрывала две другие, имевшие сходную форму и происхождение: Мещерякову пришлось дважды сменить фару, пока он не оставил привычку с шиком въезжать во двор забродовского дома на автомобиле. Теперь полковник парковался исключительно на улице и требовал того же от водителя своего служебной машины — пуганая ворона, как известно, куста боится.

«Лендровер» влился в транспортный поток, в этот ранний час еще не набравший полную силу. Асфальт мокро блестел, в выбоинах стояли лужи: ночью опять лило как из ведра, да и сейчас в небе подозрительно клубились низкие серые облака, в просветах между которыми лишь изредка мелькали клочки ослепительной летней голубизны. Затормозив на светофоре, Илларион без особого желания закурил первую в это утро сигарету, привычно подумав при этом, что пора, давно пора бросать. В поле, на задании, он мог обходиться без табака неделями — как, впрочем, и без многого другого, — но возвращаясь, неизменно возобновлял свое пагубное пристрастие. Однажды кто-то из товарищей сказал ему после тяжелого рейда по горам, во время которого им пришлось питаться преимущественно змеями и ящерицами: «Ведь ты же две недели не курил, Илларион. Может, стоит бросить?». На это Забродов ответил: «Мы с тобой, Вася, две недели ящериц ели и нахваливали. Так, может, стоит продолжить?» Любящего плотно, со вкусом закусить Васю передернуло от воспоминаний, и больше он воспитательной работой не занимался. Хотя, подумал Илларион, Вася был, безусловно, прав, а я тогда сыграл не по правилам. Про ящериц — это в тот момент был удар ниже пояса.

Мысли его опять невольно свернули в извилистое русло, проторенное в мозгу событиями вчерашнего дня. Разговор с лощеным Петром Владимировичем; долгий, изрядно затуманенный алкогольными парами и совершенно, до безобразия бесплодный разговор с Мещеряковым за ночь сплелись в сознании в какой-то невообразимый клубок, из которого там и сям торчали несуразные, ни к чему не привязанные, корявые занозы фактов.

«Черт бы вас всех побрал, — подумал Илларион, — я ведь не сыщик. Я ведь, если разобраться, самый что ни на есть разбойник, и специальность моя — как раз запутывать следы, а вовсе не распутывать то, что кто-то до меня напутал. А напутано от души, со вкусом, хотя, если присмотреться, как-то уж очень непрофессионально. Гаишники эти пьяные… Геройски погибли на посту, причем, заметь, не на своем. Что у них там вышло с Алехиным? Если, конечно, кровь на дороге его, а не чья-то еще. Гангстера какого-нибудь доморощенного, страдающего сильными носовыми кровотечениями… И, главное, лежат они не возле машины, а в сторонке, и, если верить Мещерякову, вся разборка происходила тоже не около машины, а в сторонке, в двух шагах от канавы, в которой их нашли».