Николай Леонов - Юрколлегия разыскивает...

Председательствующий объявляет:

– Слово предоставляется адвокату. Прошу.

– Закон обязывает меня, как представителя интересов подсудимого, предложить вашему вниманию все те обстоятельства и доводы, которыми опровергаются возведенные против подсудимого обвинения и смягчается его ответственность. Заранее предупреждаю суд: я не могу облегчить вашу задачу, наоборот, я боюсь ее затруднить.

Адвокат выходит из-за стола.

– Только что мы слышали речь прокурора. Он был справедлив и логичен. И пусть меня не сочтут алогичным, но я, полностью принимая все его доводы, считаю возможным не согласиться с его выбором меры наказания. В своем выступлении хочу ответить моему уважаемому процессуальному противнику. Товарищ прокурор, вы зря отсекали мне возможность искать оправдание обвиняемому в пагубном влиянии его воспитания и сегодняшнего окружения. Я ни слова не скажу о его покойных родителях, школе, комсомольской организации и товарищах. Мой подзащитный шел к своему сегодняшнему положению самостоятельно, сознательно и не находился, насколько мне известно, ни под чьим влиянием. Поэтому он несет ответственность за содеянное единолично.

Речь прокурора – сплав гнева и презрения, гнева и возмущения образом жизни подсудимого.

Не гнев, не презрение, а обыкновенная человеческая жалость наполняет меня с того дня, как я познакомился с делом и жизнью подзащитного. Жалость и боль, потому что с черствостью, цинизмом и равнодушием этого человека может сравниться только его несчастье. Возможно, что в моем выступлении излишне много эмоций, но я не скрываю, что моя цель – причинить вам боль. Когда вам станет больно, нестерпимо больно, когда вам станет жаль обвиняемого, когда вы заглянете в бездну его падения, поймете все его ничтожество и несчастье, то не сможете вынести приговора, которого требует представитель обвинения. Нельзя убить мертвеца!

Компетентная судебно-психиатрическая экспертиза дала заключение о полной вменяемости подсудимого. Я не оспариваю этого заключения. Более того, я уверен, что оносоответствует последнему слову науки. Не уверен, что завтрааналогичный случай наука оценит так же. Грань нормального и ненормального в человеческой психике – область еще не изведанная. Сегодняшние медицина и закон справедливо считают моего подзащитного человеком, полностью ответственным за свои поступки. Но существует еще человеческая логика, к которой я и обращаюсь в своей речи. Каждый человек от природы наделен определенными качествами. Одни имеют музыкальный слух, другие его не имеют. Одни могут любить сильнее, другие от рождения люди сухие и неэмоциональные. В данном конкретном случае мы имеем перед собой человека, который лишен чувства любви совсем. Он никого не любит, совсем никого. У него нет друзей, жены, близкой женщины. Как вы уже слышали, он не любит Родину. Я вас спрашиваю: это нормально? Обвинитель назвал моего подзащитного зверем, но звери живут парами, у них есть инстинкт продолжения рода, привязанности, своеобразная любовь. У моего подзащитного этого нет. Он нормален? Люди рождаются слепыми, и мы не осуждаем их, что они не видят красоты голубого неба. Мы их жалеем. Этот человек не умеет, не может любить. Для него нет понятия добра и зла, он, как слепой, не различает цветов. Вы презираете его? Ненавидите? Простите, я не верю этому.

Разбудил Марину телефонный звонок. Она заспанно сняла трубку и услышала веселый голос Семина:

– С добрым утром. Как вы относитесь к завтраку?

– С добрым утром, Валентин Петрович. – Она проснулась окончательно, взглянула на часы и села на постели. – Значит, вы не уехали? Очень мило с вашей стороны, – говорила она, застегивая халат и стараясь ногами найти домашние туфли.

– Мне за вами зайти?

– Не стоит. – Она надела туфли и, взяв телефон, подошла к зеркалу. – Я немного зачиталась и не совсем готова.

– Что же вы читаете? – спросил Семин. – «Преступление и наказание»?

– Журнал «Наука и жизнь», – Марина кончиками пальцев разглаживала кожу под глазами, – статью с интригующим названием «Время – важнейший фактор нашего века».

– Важнейший, – повторил он. Марина услыхала еще чей-то голос, затем Семин сказал: – Вам привет от Михаила Алексеевича. Мы вас ждем завтракать.

– Спасибо, скоро спущусь. – Марина поставила телефон на тумбочку и отправилась в ванную принимать душ.

В столовой было все как обычно. Семин с Мироновым завтракали молча, Марина давно заметила, что без нее Валентин Петрович с актером не разговаривает. Зотов, сидя за соседним столиком, зарылся в газету. Когда Марина подошла, Миронов встал. Семин кивнул и отодвинул для нее стул. Зотов ее не заметил и продолжал читать газету. Со стороны можно подумать, что эти люди почти незнакомы.

– Без шампанского и коньяка мужчина теряет половину привлекательности, – сказала Марина.

– Манесса, уважаемая Марина Сергеевна, – ответил Миронов и подвинул к себе творог Семина.

– Что такое манесса?

– Угнетенное состояние после выпивки или праздника, – растягивая слова, пояснил актер, и Марине послышалась в его словах двусмысленность.

Марина посмотрела на Семина и спросила:

– После праздника бывает плохое настроение? – Она положила ладонь на руку Семина.

– У человека всегда плохое настроение после того, как он совершил ошибку.

– Неверно или даже неточно, уважаемый Валентин Петрович. – Миронов отодвинул пустое блюдце и осмотрел стол. Марина подвинула ему свою порцию творога. – Спасибо. У человека всегда угнетенное состояние «после». Моя мысль ясна? И после неудач и ошибок, и после удач и побед. – Он взглянул на Марину и покровительственно улыбнулся. – Плоды, уважаемая Марина Сергеевна, оказываются всегда преснее, чем мы ожидаем. А усилия, которые мы затратили, всегда слаще. Мы фантазируем и обольщаемся, когда карабкаемся к цели, и расплачиваемся после достижения ее. Секрет заключается в том, чтобы накопить больше, чем придется вернуть. Иначе становишься банкротом.

Миронов смущенно улыбнулся и хотел закончить разговор, но Марина быстро спросила:

– Но люди достигают, – она запнулась и хотела помочь себе жестом, – не знаю, как выразиться, штампы в голову лезут. Больших высот, великих целей? Простите, Сергей Иванович, но мысль понятна?

Миронов долго и нерешительно смотрел на Марину и мигал рыжими ресницами.

– Я пойму, Сергей Иванович, по крайней мере постараюсь понять.

Актер наклонил голову и нехотя проговорил:

– Я не о том, Марина Сергеевна. Впрочем, извольте. Чего бы человек ни сделал, достиг, он всегда мечтал о большем. Результат всегда конкретен и прозаичен. Деньги. Пресса. Улыбка. Зависть. Усталый человек на пьедестале растерян и обманут. Он летел за своей сказкой... свершилось, и он победил! – Миронов поднял к лицу ладони и растерянно посмотрел на них. – Сказки нельзя брать руками.

Зотов, который сидел сзади Миронова, повернулся, взял его за плечо, и актер перекосился, как вешалка, с которой сдергивают платье.

– Следовательно, Сергей Иванович, вы рекомендуете не добиваться своей мечты? – Зотов посмотрел на Марину и на Семина.

Марина еще при первом знакомстве обратила внимание на неприятную манеру Зотова заглядывать в глаза. Он никогда не смотрел рассеянно, между прочим, его взгляд был всегда внимателен, конкретен и требователен. Он держал собеседника взглядом, словно рукой, пока не получал ответа на одному ему известный вопрос. Были в этой манере бесцеремонность и почти насилие. В такие минуты Марина чувствовала полную беспомощность: заглянул в нее доктор, что-то забрал взглядом и уже забыл про тебя. И неловко Марине, и злость разбирает: почему доктор считает своим правом забирать без разрешения чужие мысли? Если бы еще знать, что именно он взял?

Зотов убрал руку с плеча Миронова, и актер облегченно выпрямился.

– Я не газета и не журнал. Я ничего не рекомендую, милейший. – Он поднялся. – Почему мы, русские, в каждом высказывании стремимся видеть указание или рекомендации?

Он гордо поднял голову и пошел из столовой.

– Неприятно. – Зотов поморщился. – Я совсем не хотел его обидеть. Ох уж эти мне защитные рефлексы слабых людей.

– Вам не нужны защитные рефлексы, и мне вас... жаль! – сказала Марина и, не давая ему ответить, обратилась к Семину: – Валентин Петрович, съездим на часочек в Москву? К обеду вернемся. – Она решила не смотреть на Зотова, но не удержалась. Он сидел вполоборота и о чем-то думал.

Неожиданно Марина увидела здание «Известий» на Пушкинской площади и бегущие электрические буквы: «Глупая, Семин никуда не поедет. Глупая ты, глупая». Марина зажмурилась, взяла Семина за руку и твердо сказала:

– Поехали, Валентин Петрович.

– Что? – Семин провел ладонью по лицу. – Ах да, в Москву? Простите, Марина Сергеевна, давайте завтра.