Ян Мортенсон - Убийство в Венеции

— К слову, о ворах и кражах, — сказал Свен Лундман. — А не рискованно оставлять дом пустым, пока ты в отъезде? Он все-таки на отшибе стоит.

— Ничего страшного, — улыбнулся ему Андерс. — У меня совсем поблизости есть сосед, кантор из церкви, он приглядывает за Баккой. Да и никаких ценностей здесь пока нет, ни предметов искусства, ни украшений. — Андерс заговорщицки подмигнул Свену, но выглядел при этом совсем не весело. Совершенно не весело, и я задумался, почему.

Солнце уже опустилось за озером. Легкие ленты тумана, змеясь, словно в танце эльфов, поползли от края тростника через лужайку. Туманом дело не кончилось — за ним последовало нашествие комаров, которые роились над нашими головами и подобно истребителям атаковали наши лодыжки и затылки. Мы ушли в дом и расселись в просторном салоне, где для спасения от наползавшей с озера вечерней прохлады Андерс развел огонь в изразцовой печи.

За кофе, который, слава богу, был подан в настоящих, а не в пластиковых чашках, и за коньяком в стаканах Андерс отвел меня в сторону. Мы уселись в угловой комнате на стареньком канапе, видавшем лучшие времена, а это было давненько. Он взял с собой бутылку с коньяком и поставил ее на пол у себя в ногах. Я вспомнил о количестве потребленного им спиртного в самолете, по дороге из Франкфурта. Неужели Андерс фон Лаудерн испытывает такие проблемы с алкоголем?

— Юхан. — Он поднял стакан. Глаза его блестели, а взгляд был не совсем ясен. — Знаешь, ты — мой лучший друг. Мой самый старый друг, во всяком случае. Один черт. Сколь!

— Сколь!

Мне было интересно, к чему он ведет, зачем утащил меня от остальных.

— Ты помнишь, как мы летели из Франкфурта?

Я кивнул.

— А то, что я рассказывал о картине, о Рубенсе?

Я снова кивнул и пригубил коньяку.

— Забудь все это. — Он улыбнулся. — Я тогда просто-напросто здорово набрался. Знаешь, как бывает. У меня тогда были очень напряженные дни в Италии, пришлось еще читать лекции в университете в Падуе. А когда опускаешься в самолетное кресло и напряжение спадает, по дороге домой не грех позволить себе пропустить несколько рюмашек.

Я смотрел на него с сомнением. Насколько я помню, он тогда не был так уж пьян. Хотя, впрочем, он мог это скрыть.

Андерс наклонился за бутылкой, наполнил свой стакан до краев и вопросительно посмотрел на меня. Однако я помотал головой — не хотел просыпаться с больной головой. Кроме того, рано утром мне надо было садиться за руль.

— У меня просто был период депрессии, — сказал он. — В музее был завал, да еще вопрос о замещении должности висел надо мной как черная туча. От всего этого сон расстроился. Я начал порядком выпивать перед тем, как лечь, да еще принимал снотворное. У меня появились самые фантастические сны. Жуткие, отвратительные сны, к тому же похожие на явь. Знаешь, как это бывает: кричишь, кричишь во сне, не издавая ни звука, и просыпаешься мокрый от пота.

— Хочешь сказать, что картина Рубенса тебе просто приснилась?

— Именно. Сочетание снотворного, спиртного и пустых мечтаний.

— Пустых мечтаний?

Он улыбнулся.

— Ты должен понимать. Специалист по Рубенсу находит неизвестную картину мастера. Сенсация, мое имя — на первых полосах всех мыслимых музейных изданий мира. И можешь понять, как такое могло бы повлиять на мои шансы занять место Свена.

— Ты всю жизнь витал в облаках. Хотя, когда ты рассказывал о картине, звучало очень даже убедительно. Но я обещаю все это забыть. Ты никогда не рассказывал мне о людях в масках и о ночных поездках. И кто такой Рубенс — я ни малейшего представлений не имею.

Андерс с облегчением посмотрел на меня, нагнулся и похлопал меня по щеке.

— Спасибо, — тихо сказал он. — Я знал, что могу на тебя положиться.

— А зачем же иначе друзья? Тем более, забыть — ничего не стоит. Скажи мне только одну вещь. Элисабет — что она собой представляет кроме того, что она жена Лундмана?

Он с подозрением уставился на меня.

— Ты что имеешь в виду? Какое тебе дело?

— Дело, дело, — сказал я слегка оскорбленно. — Нет мне до нее никакого дела. Просто считаю, что она красивая и, кажется, интересная. Я во время ужина заметил, что ты тоже так считаешь.

Он взглянул на меня и улыбнулся:

— Глаз у тебя острый и наблюдателен ты, как прежде. Да, я с тобой согласен — она красивая. И я…

Но он не успел договорить, нас прервали.

— Сидите, плетете заговор.

Гуннар Нерман притащил с собой из кухни стульчик и уселся перед нами.

— Еще не решили, кто займет место Свена? У вас такой таинственный вид, а мне в каждом углу интриги мерещатся.

— Интриги, интриги, — сказал Андерс и посмотрел на него. — Я смотрю, ты неплохо разбираешься в закулисной политике. Быть на побегушках в министерстве образования — тоже метод, который может себя оправдать. Теперь ведь не только академические заслуги ценятся.

— А ты не сдавайся, — просто сказал Гуннар. — Вступи в какую-нибудь интересную партию. Попробуй к «зеленым», ты же у нас теперь крестьянин и вообще.

— Пользуясь случаем, с удовольствием поздравляю комиссара Бергмана и его коллег из отдела по борьбе с наркотиками. Вы сделали огромное дело.

Министр юстиции Виола Грен улыбнулась седому мужчине, сидевшему напротив нее за длинным столом для совещаний. Через толстые каменные стены с улицы доносился гул транспорта, похожий на глухой, слабый шум моря; летнее солнце, пробиваясь сквозь высокое окно, освещало половину стола и пускало ослепительные зайчики в стаканы и бутылки с минеральной водой «Рамлеса». За столом сидели серьезные господа из руководства полиции, комиссии по социальным вопросам министерства социального обеспечения и сотрудники министерства юстиции.

Харри Бергман откашлялся, бросил нерешительный взгляд на шефа государственной полиции, и тот поощрительно кивнул.

— Благодарю за дружеские слова, — наконец произнес он. — Я передам все сказанное моим коллегам. У них ведь не самая благодарная работа. Слишком мало средств. Нам нужно больше людей, больше оборудования и больше полномочий для срочной работы в особых ситуациях. Я имею в виду подслушивание и прочее.

Бергман замолк, увидев складки на лбу шефа полиции и мрачные взгляды коллег всех званий и должностей. Он понял: подслушивание и большая гибкость в следственной работе, по всей вероятности, были не самыми подходящими темами для беседы с новым министром юстиции.

— Получать похвалу всегда приятно, — продолжил он, — но у этой медали две стороны. То, что мы сейчас конфисковали большую партию наркотиков, означает и возросший на них спрос. Но даже с учетом того, что на этот раз конфискация обнаруженного возросла на 50 процентов по сравнению с прошлым годом, у нас на виду — лишь вершина айсберга. По самым грубым подсчетам, обнаруженное нами составляет в лучшем случае 10 процентов от имеющегося на рынке.

— Нас беспокоит преобладание сильнодействующих наркотиков, — вставил начальник управления из комиссии по социальным вопросам Ханссон. — Насколько я могу сделать вывод на основании доступной статистики, конфискация героина увеличилась на 50 процентов, а кокаина — в четыре раза по сравнению с прежними цифрами.

— Верно, — кивнул Харри Бергман и прикурил. Министр с неудовольствием посмотрела на него, но не стала напоминать о табличке «Курить воспрещается», прислоненной к батарее бутылок с минеральной водой. Она ведь только что поздравляла полицейских с проделанной работой. Замечания подождут.

— В самом деле, в этом году нам удалось обнаружить на 120 процентов больше конопли; но основной проблемой все же остаются сильные наркотики, даже если учитывать тот факт, что гашиш и марихуана часто служат в качестве «входных билетов» для тяжкого злоупотребления.

— Развитие событий вызывает беспокойство, — сказал шеф государственной полиции и посмотрел в свои бумаги. — Могу констатировать, что, например, кокаина в 1986 году был конфискован один-единственный грамм, а данные на 1988 год — 2500 граммов. Хотя, если смотреть с точки зрения мировой статистики, серьезных оснований для торжества нет. В Канаде на днях конфисковано 500 килограммов кокаина. На улице это стоило бы больше миллиарда. Похоже, возвращается и один из опаснейших препаратов — ЛСД. В 1987 году мы взяли одну порцию этого наркотика, годом позже — 1650.

— В данном случае не стоит забывать, что речь идет всего об одном факте конфискации ЛСД нашими силами, — прервал его Харри Бергман. — Дело было в Валлентуне, где мы прижали крупного оптовика. В отношении же кокаина настораживает другой аспект — то, что он распространяется не только в традиционных группах.

— Что вы имеете в виду? — спросила министр юстиции и поправила свои мощные очки. Раньше она пользовалась контактными линзами, но на новом посту, где любой ценой нужен был авторитет, она перешла на очки, придававшие ее лицу выражение воли и уверенности. Во всяком случае, она так думала, глядя на себя в зеркало в ванной комнате.