Ежи Эдигей - Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями

Кристиан что-то знает, я в этом уверен. Он не хочет рассказать это ни мне, ни Карлу-Юргену. Но я уверен: если Кристиан что-то знает, значит, он знает правду. Почему же он не хочет сообщить ее ни мне, ни Карлу-Юргену?

Кажется, я понял, в чем дело. Кристиан не хочет, чтобы мы сделали неверные выводы из того, что ему известно. Он боится помешать нам с Карлом-Юргеном в нашей работе.

Работа — вот в чем вся загвоздка! Вот в чем разница между нами тремя — в профессии. Карл-Юрген — полицейский, я — филолог, Кристиан — врач.

Врач!

Стало быть, Кристиан рассуждает с точки зрения врача. О чем же он думал, что имел в виду, на что надеялся, когда спрашивал меня, не обронил ли кто-нибудь каких-нибудь на первый взгляд незначащих и как бы случайных слов? Иначе говоря, кто произнес важные слова, смысл которых от нас ускользнул?

Я вывернул пачку с сигаретами наизнанку — она была пуста. Я взял другую, распечатал ее, высыпал из пепельницы окурки в корзину для бумаг и принялся уничтожать эту новую пачку.

Кристиан рассуждает с точки зрения врача. Это очень существенно. Так кто же и что сказал?

Моя мать! Наша с Кристианом родная мать!

И вдруг, сопоставив то, что сказала моя мать, с тем, что сказал еще кое-кто, я подумал о фрёкен Лунде. Она тоже кое-что сказала. На первый взгляд совершенно незначащие слова. Но в них была правда.

Слова матери заронили во мне подозрение.

Слова фрёкен Лунде натолкнули меня на догадку!

Я посмотрел на часы. Было далеко за полночь. Мне хотелось поговорить с Кристианом — и немедля.

И тут вдруг я понял: я должен проделать опыт. Ведь теперь я знаю, что подозревает Кристиан.

Но для этого опыта у меня должна быть совершенно ясная голова. А я внезапно почувствовал, что смертельно устал. Ведь я не спал всю прошлую ночь. Придется подождать до утра.

Я опустил штору на закрытом окне. Подошел к двери и проверил, хорошо ли она заперта. Еще раз убедился в том, что она заперта изнутри мною самим.

Потом я лег в постель.

Подозрение и догадка сверлили мой мозг.

Я должен был как-то увязать одно с другим.

В конце концов я все-таки уснул.

Кристиан делает обход в Уллеволской больнице.

Я прождал два часа и позвонил снова.

Кристиан читает лекции студентам.

Я подождал еще два часа.

Кристиан принимает пациентов, Я подождал еще.

Кристиан уехал к больным.

Мне казалось, что я теряю рассудок. Не могу же я целый день названивать в Уллеволскую больницу и вызывать заведующего третьим терапевтическим отделением. Не помню уж, сколько раз я звонил, и не знаю, кто из домочадцев слышал, как я звоню.

Будь что будет. Отступить я не мог.

Когда я позвонил в последний раз — уже после обеда, мне ответили, что Кристиан работает у себя в кабинете.

Я ворвался к нему в кабинет.

— Ты забыл надеть галстук, — сказал Кристиан.

Я схватился за воротник — галстука не было.

— Стало быть, я так хожу с самого утра, — сказал я.

— Ради всех святых, Мартин, что с тобой? У тебя совершенно безумный вид!

— Можешь дать мне чашку чаю? — спросил я.

— Чаю?

— Да, и притом очень сладкого.

Кристиан больше не задавал вопросов. Он просто на мгновение куда-то исчез.

— Через пять минут будет чай, — сообщил он. — Сестра удивилась, потому что я обычно пью кофе.

— Чай будешь пить не ты, а я.

Я сел.

— Где у тебя шкаф с лекарствами, Кристиан?

Он снова посмотрел на меня. Уж не решил ли он, что я всерьез потерял рассудок?

— У меня в кабинете нет шкафа. Он стоит в комнате дежурной сестры. У нее же хранится ключ.

— Я хочу взглянуть на шкаф, — сказал я. — И сейчас же.

Должно быть, в моем лице было что-то необычное, потому что Кристиан немедля встал. Я вышел следом за ним. Дежурная сестра сидела за маленьким столиком и что-то вписывала в журнал.

— Где шкаф? — спросил я.

— Вот он.

Это был самый обыкновенный белый шкаф. Примерно метр в высоту и столько же в ширину. Шкаф был заперт.

— Отопри его.

Впервые в жизни я верховодил братом. Не знаю, какой у меня при этом был вид. И не знаю, что при этом думал Кристиан.

— Будьте добры, сестра, отоприте шкаф.

Она встала, вынула из кармана связку ключей, отперла шкаф и открыла дверцу.

На полках аккуратными рядами стояли пузырьки и бутылки, Я окинул их взглядом — не то. Но внутри шкафа был еще один шкафчик, поменьше, он тоже был заперт.

— Откройте его, — сказал я.

Сестра отперла шкафчик, открыла маленькую дверцу.

Я пробежал глазами все этикетки на пузырьках, бутылках и коробочках.

— Этот, — сказал я, ткнув пальцем в один из пузырьков. — Достань его, Кристиан.

Тут наши глаза встретились. И я понял, что правильно угадал ход его мыслей.

Он вынул пузырек.

— Заприте шкафчик, сестра, — сказал я. — Пузырек понадобится мне всего на пять минут.

Сестра заперла оба шкафа. За все время она не проронила ни слова.

Мы вернулись в кабинет Кристиана — там на маленьком подносе уже стояли чашка чаю и сахарница с песком.

Я положил в чашку четыре, а может, и пять ложечек сахарного песку и тщательно размешал.

— Дай мне пузырек, Кристиан.

Он протянул мне пузырек.

— Какая доза опасна, Кристиан?

— Опасна?.. Она, собственно, неопасна. В общем, я думаю, пяти таблеток будет достаточно.

Он понял, какое подозрение у меня родилось, а я понял, что он все время подозревал.

Я вынул из пузырька пробку, взял пять таблеток, бросил их в чай и размешал.

Кристиан не сводил с меня глаз. Казалось, будто он под гипнозом.

Прежде чем он опомнился, я взял чашку и осушил ее двумя большими глотками. Но я успел распробовать вкус этих двух глотков.

— Мартин!..

Я вынул из кармана пачку сигарет, извлек из нее одну и закурил. Рука у меня не дрогнула. Потом протянул пачку Кристиану. Он тоже взял сигарету. Я следил за его рукой. Она дрожала.

— Что… что ты хотел выяснить, Мартин?

— Я хотел выяснить, дают ли таблетки привкус.

— Понимаю. Как я сам не догадался!.. Ну и что? Есть у них привкус?

— Никакого, — ответил я. — Я почувствовал только вкус чая.

Слышно было, как в кабинете Кристиана тикают часы.

— Как ты додумался до этого, Мартин?

— Ты спросил меня, не обронил ли кто-нибудь каких-нибудь на первый взгляд незначащих слов. И я вспомнил слова матери. Она рассказывала об отце. О том, как он безропотно принимал свои таблетки… Иной раз она даже забывала, что он болен…

— Верно, — сказал Кристиан.

Он внимательно смотрел на меня.

— Теперь ты должен быть осторожен, Мартин.

— Знаю. Я знаю, чего мне нельзя. Например, выбивать локтем стекло. Или порезаться во время бритья. Как долго действуют таблетки?

— Два дня.

На письменном столе Кристиана зазвонил телефон. Брат снял трубку.

— Слушаю. Да, Понимаю. Мартин у меня. Хорошо.

Я спокойно сидел и курил. Кристиан положил трубку.

— Это Карл-Юрген. Ему только что позвонил сержант Эвьен. Сержант просил, чтобы мы немедленно приехали… Говорит, «что-то происходит». Карл-Юрген заедет за нами.

— Происходит? Или произошло?

— Он сказал — происходит.

У входа в третье терапевтическое отделение Уллеволской больницы стояла большая черная машина. На щитке, укрепленном на крыше, крупными буквами было написано: «Полиция». Позади щитка вращался и мигал синий огонек. Мотор не выключали.

За рулем сидел сержант в полицейской форме. Рядом с ним Карл-Юрген Халл. Мы с Кристианом поместились на заднем сиденье.

Сначала я удивился, почему Карл-Юрген приехал не в своей собственной, а в большой черной полицейской машине, но вскоре сообразил почему. Ему нужна была сирена, Но неужто и в самом деле надо было так спешить? Впрочем, тем лучше — я и сам не мог дождаться минуты, когда мы окажемся на месте.

Сирена пошла в ход, едва мы отъехали от больницы. Водители уступали нам дорогу, стрелка спидометра колебалась между 60 и 80 километрами все время, пока мы двигались по улицам города.

Миновали Киркевай, справа осталась Блиндервай. Когда въехали на Холменвай, стрелка спидометра подскочила к 90 километрам. Пересекли Трокка и стали подниматься на Грессбанен. Когда Грессбанен осталась позади, сирену выключили, Но в боковом стекле я видел отражение синего огонька на крыше нашей машины — он по-прежнему вращался и мигал. Только когда проехали Бессерюд, синий огонек погас. Но ехали мы все с той же бешеной скоростью.

Шофер в полицейской форме затормозил перед самым входом в угрюмый дом полковника Лунде, и мы трое — Кристиан, Карл-Юрген и я—одним прыжком выскочили из машины.

В дверях стоял сержант Эвьен.

— Тише, — сказал он.

Мы вошли в холл.

— Слушайте, — сказал сержант Эвьен.

И мы вчетвером, точно каменные изваяния, застыли у входа и стали прислушиваться.