Галина Романова - Я – его алиби

Мое предположение оправдалось. Дважды щелкнув выключателем, я по-прежнему осталась в кромешной темноте.

«Сейчас я его напугаю!» — мелькнула шальная мысль в моей несерьезной голове.

Прижав ладонь ко рту, чтобы, не дай бог, не захихикать, я осторожно двинулась на шорох в надежде застать своего любимого врасплох.

И я его застала…

Он стоял на стремянке и открывал дверцы антресолей.

— Ах, ты! — задохнулась я, холодея от догадки. — Что тебе там нужно?!

Кирилл стоял, опасаясь шевельнуться, и молчал. Я подлетела и принялась колотить его по ногам, больше причиняя боль себе.

— Гадина! — сквозь слезы вырывалось у меня. — А я-то думала, что нравлюсь тебе! Ты обманул меня!

Отчаянно всхлипнув, я принялась тянуть его за брюки вниз.

— Уже и одеться успел! — прорыдала я.

Это была моя последняя фраза, потому что старая стремянка жалобно затрещала и рухнула на меня всей своей тяжестью и вместе с тяжестью стоящего на ней человека.

От дикой боли я задохнулась и в следующее мгновение потеряла сознание.

Я перевернулась и громко застонала. Открыв глаза и непонимающе обведя вокруг взглядом комнату, я попыталась приподняться, но тут же дикая боль пронзила лодыжку. В темноте проведя по ней рукой, я обнаружила, что нога сильно распухла и отказывалась слушаться.

«Неужели я сломала ее? — испугалась я, лежа одна в полумраке прихожей. — Вот так и умру здесь, на полу, никому не нужная…»

Я едва не задохнулась от жалости к себе, вспомнив о вероломстве моего новоиспеченного любовника. В том, что я влюбилась в него, я не сомневалась ни минуты. Со мной такого не случалось со школьных времен. Невзирая на мое легкомыслие и так называемый бзик в отношении красивых мужиков, я очень долго держала дистанцию. Им приходилось изрядно попотеть, прежде чем я на что-то решалась. Кирилл же пленил меня с первого взгляда. С той самой встречи, на лестнице…

Припомнив эту встречу, я опять расстроилась. Что он мог делать в нашем доме в столь позднее время? А ведь именно в тот вечер погибла Валентина.

«А выстрел у универсама! — назойливо шепнул мне внутренний голос. — Опять случайность, что он оказался поблизости?..»

Я горько заплакала…

Неизвестно, сколько бы продолжались эти душевные терзания, но мне стало вдруг холодно. Что и говорить, лежать на полу в чем мать родила — занятие не из приятных, поэтому я кое-как доползла до комнаты. С трудом взобравшись на диван, я взяла телефонную трубку и набрала 03.

Словоохотливый дежурный, внимательно выслушав мои жалобы, пообещал подъехать через пару минут. Я заковыляла в ванную, сорвала с вешалки халатик; плотно запахнувшись в него, уселась на табуретке у двери и принялась ждать обещанной помощи.

Очевидно, понятие о времени у дежурного несколько отличалось от моего, потому что «Скорая» подъехала лишь спустя сорок минут. Все это время, невзирая на боль в ноге, я боролась с искушением подставить табуретку к открытому зеву антресолей и посмотреть, успел ли поживиться мой возлюбленный.

Как оказалось впоследствии, сделать этого он не успел…

С перемазанной йодом ногой я сидела на диване и с умилением наблюдала за умелыми руками молодого врача. Следует заметить, что, тронутый моей признательностью, он превзошел самого себя. Вправив мне лодыжку и наложив тугую повязку, он не забыл обработать мои ссадины и синяки, заработанные при падении.

— Спасибо!.. — выдохнула я, тепло улыбаясь. — Уж не знаю, как вас и благодарить!

— Работа у нас такая… — зарделся он от смущения. — Как же это вас так угораздило?

— Полезла на антресоли, — начала я. — Стремянка сломалась, я и полетела вниз.

— Что же, попросить было некого? — удивился он.

— Нет, — печально изрекла я.

— А может, я могу чем-нибудь помочь? — предложил доктор.

Я обрадованно вскинулась и принялась объяснять, что и где нужно достать.

Уже стоя у двери и прижимая к груди газетный сверток, я без устали бормотала слова признательности. Очевидно, с последним я переборщила, потому что, потоптавшись на пороге, он неожиданно брякнул:

— А может, встретимся завтра?..

Мысленно застонав, я принялась вдохновенно врать о том, что уже обещала завтрашний вечер одной из своих подруг. Если доктор и обиделся, то не подал вида.

Захлопнув дверь и проковыляв в гостиную, я положила в центр стола злополучный сверток и пристально на него уставилась.

— Что же там такое?.. — бормотала я вполголоса, разглядывая его со всех сторон.

«Чем гадать и мучиться — взяла бы и посмотрела!..» — прошептал изнутри гаденький внутренний голосок.

— Нет!.. — шарахнулась я от стола. — Меньше знаешь — лучше спишь!

Запрятав сверток подальше, я улеглась и проспала большую часть дня.

Разбудило меня яркое солнце, беспрепятственно блуждающее по подушке.

— Опять шторы не задернула, — пробурчала я спросонья и тут же поскучнела, вспомнив, при каких обстоятельствах вчера укладывалась спать.

Мрачное течение моих мыслей было прервано настойчивым стуком в дверь.

— Сейчас!.. — громко крикнула я, хромая к выходу, и уже тише добавила: — Кто же это такой нетерпеливый?..

Нетерпеливыми оказались мои подруги. Обнявшись, они стояли на пороге и смотрели на меня полупьяными глазами.

— Ну, и что это должно означать? — фыркнула я ревниво. — Где подзависли?

— Сказать — не поверишь! — хихикнула Ксюха.

— А ты скажи! — буркнула я неприветливо, пропуская их в прихожую.

— А что это у тебя здесь происходит? — Милка царственным жестом указала на погром, учиненный мною среди ночи.

— Упала со стремянки… — туманно пояснила я.

Только тут подруги заметили мои перебинтованные ноги и сразу насторожились.

— Лерка, что случилось? — трезвея на глазах, требовательно спросила Милка. — Давай по порядку…

— Ой, только не надо вот этого!.. — Я изобразила ее нахмуренные бровки, и подруги опять захихикали. — Сначала я упала на улице, ободрала колени. Потом полезла на антресоли, стремянка подо мной сломалась, и я упала на пол.

— О господи! — Милка страдальчески заломила руки. — Ну, почему с тобой все не так?! Если ты идешь по улице, то обязательно упадешь! Если ты лезешь в реку, то обязательно начинаешь тонуть!..

— У меня ногу свело, ты же знаешь! — задохнулась я от возмущения, припоминая наш выезд за город в начале лета.

— Пусть так… — согласилась она. — Но стремянка!.. Как ты могла ее сломать?

— Это не я ее сломала, она подо мной сломалась сама! — повысила я голос. — Неужели непонятно?

— Непонятно! — тоже перешла на крик Милочка. — Почему подо мной она не сломалась, а под тобой сломалась?!

Отупевшими глазами я уставилась на подругу и не могла вымолвить ни слова.

— А когда это ты на нее лазила? Ты же высоты боишься?

— Нужда приперла, и полезла… — Подруга со всего размаху плюхнулась в кресло, отчего старенькие пружины жалобно запели. — Недели две назад я взяла из ремонта свои кроссовки и оставила у тебя. Помнишь, когда от тебя мы поехали с Олежкой в ресторан ужинать? Он забросил их к тебе на антресоли, и мы про них забыли. А позавчера, когда мы на природу собрались, вспомнила, что они у тебя. Пришлось забегать, лезть на стремянку и забирать.

— Так вот кто похозяйничал в моем жилище? — прищурила я глаза. — А я, понимаете ли, прихожу, а дома сплошной разгром. Дверцы — настежь… Трубка телефонная на полу валяется…

— Извини, Леруся… — виновато пробормотала Милочка. — Спешила очень. Олежа торопил. Я птичкой вспорхнула наверх, сверточек схватила, в пакет швырнула и бегом. Даже записку не успела тебе оставить.

— Понятно…

— Что тебе понятно?

— Кто стремянку мою расшатал, — ехидно обронила я, устраиваясь поудобнее в кресле напротив. — Где же ей, горемычной, такую тяжесть выдержать? Ты сколько бутербродов в прошлый раз слопала?

— Ну, не знаю, — растерянно пробормотала подруга. — Штук пять, наверное, я не считала…

— Вот, вот! — удовлетворенно заухмылялась я. — Ты же на глазах расползаешься.

— Что, правда?! — Ее глаза трагически расширились от ужаса. — Утром взвешивалась, четыреста граммов только и набрала.

— Лерка, прекрати над ней издеваться! — Ксюха нависла надо мной и, потрясая перед носом клочком бумаги, спросила: — Это кто тебе желает добрых снов? Кто такой заботливый, можешь ответить?

Игнорируя мою протянутую руку, Ксюха подошла к Милочке и сунула ей записку. По мере того, как та ее читала, мое настроение становилось все хуже.

— Та-а-ак!.. — протянула она, позеленев. — Мы, можно сказать, уже выдали ее замуж, вовсю печемся о ее будущем, причем безбедном, хочу заметить, а она…

И тут началось такое…

Они принялись носиться по комнате, потрясая кулаками и выкрикивая упреки в мой адрес. К подобным проявлениям гнева я давно привыкла. Зная, что продиктованы они были исключительно привязанностью ко мне, я не очень-то расстраивалась. В этот момент меня больше волновало другое — кем и зачем была оставлена записка?..