Анна Данилова - Пожиратели таланта

– Да, конечно...

– Вот и все. Итак. Игра начинается... Хотя, знаешь, я бы не стал употреблять это слово. Просто попробуем пожить вот так – по-другому.

Лицо его на какой-то миг стало очень серьезным, вероятно, то настоящее, чем он жил еще недавно, напомнило ему о себе какой-то визуальной деталью или внутренним ощущением приближающейся катастрофы. Ведь он этой ночью, возможно, с трудом подавил в себе желание убить человека. Или сразу двух людей. Испугался и принял решение радикально изменить свою жизнь. Пусть даже и таким вот нелепым образом.

– Попробуем, – слабая улыбка осветила лицо Валентины.

– Вот и замечательно! А теперь разбери мой чемодан, погладь мне, если тебя это не затруднит, пару рубашек, – говоря это, он чудесным образом улыбался, – чтобы я был готов к понедельнику, к работе. А сегодня мне бы хотелось съездить в город и купить спиннинг. Ты как? Поедешь со мной?

Дверь открыла маленькая полная женщина с аккуратно уложенными золотистыми кудряшками. Гладкий лоб, незначительное количество мимических морщин, маленький нос и очень характерный разрез широко поставленных глаз. Перед Лизой стояла, кутаясь в желтый шелковый халат, известная на весь город травести – Лора Брит.

Это имя всплыло в ее памяти вместе с шелестом цветных слайдов прошлого: синий полумрак зрительного зала, освещенная сцена, маленький мальчик с женскими глазами странным тоненьким голоском разговаривает с дамой в черном; нежные бисквитно-кремовые пирожные в тесном буфете старого ТЮЗа, пузырьки на внутренних стенках тонкого стакана с дюшесом... И еще это слово, хрупкое, как яичная скорлупа, – травести. Сколько же тайн в этом слове! Сколько природной интриги.

Неужели эта маленькая женщина – мать самобытной поэтессы Любы Гороховой?

– Здравствуйте, меня зовут Елизавета Сергеевна Травина. Я вам звонила.

– Да-да, проходите, пожалуйста.

Это была старая большая квартира, слегка захламленная, как это бывает в домах, где хозяева не спешат расставаться с дорогими сердцу вещами. В прихожей, к примеру, в коричневом полумраке сонно поблескивал спицами старый велосипед, а вся стена была просто увешана огромным количеством вешалок, и на каждом крючке висела какая-то одежда, начиная от пижамной куртки и заканчивая меховой горжеткой.

– Проходите, проходите, – увядшая Лора Брит как-то смешно семенила по направлению к гостиной, то и дело оглядываясь, и руками, головой, всем телом как бы подзывая гостью, чтобы та следовала за ней. – Сейчас будем пить чай. С мелиссой. Вы любите чай с мелиссой? Люба, я надеюсь, нашлась?

– Вы же Лора Брит? – спросила Лиза, обращаясь к спине женщины.

И сразу стало как-то очень тихо. Женщина повернулась, и ее маленькие глазки расширились, словно одним из многочисленных талантов актрисы, ее природным свойством было умение так распахивать глаза.

– Вы знали меня? – спросила она, затаив дыхание.

– Конечно! Вы же играли все ведущие роли в нашем ТЮЗе! Да вы почти не изменились! Стоит вам только сменить халат на джинсы и рубашку, как вы тотчас превратитесь в мальчика. Я, кстати говоря, долгое время и не знала, что мальчиков играет женщина... Правда.

– Пусть уже много лет прошло, но все равно, мне, знаете ли, приятно. Проходите, дорогая. Усаживайтесь вот сюда, – Лора провела Лизу в гостиную с длинным, покрытым кружевной скатертью столом, на котором стояла ваза с апельсинами, и села напротив. И тотчас, словно очнувшись, метнулась, забыв про свой возраст, по-мальчишески резко, к двери, на ходу объяснив: – Мне же надо приготовить чай!

«И вот как я скажу ей сейчас о смерти ее дочери?» – думала Лиза, дожидаясь возвращения хозяйки.

Наконец она вернулась с подносом, на котором стояли фарфоровый чайник, чашки, сахарница. И принялась все это расставлять на столе.

– Знаете, у вас такое сейчас нехорошее лицо... – вдруг сказала она, не глядя Лизе в глаза. – Вы же пришли ко мне не для того, чтобы поговорить о Любе как о поэтессе. Это вы могли бы сделать и раньше. Думаю, с Любой что-то случилось. Что-то страшное. И вы просто не знаете, как мне об этом сообщить.

– Я не уверена...

– Она пропала. Не звонит, ничего о себе не сообщает. При том что у нас с ней были очень сложные отношения и я не разделяю некоторые ее взгляды на жизнь – в частности, не люблю я все эти сомнительные группы, клубы, тусовки, как это сейчас принято называть, – тем не менее у нас с ней была какая-то внутренняя, что ли, договоренность: мы всегда должны знать друг о друге все. И уж конечно, где кто находится. Я тоже не сижу дома, постоянно куда-то езжу, чаще всего в Крым, у меня там сестра. И в Москве бываю часто, у своих друзей. Покупаю самый дешевый билет – и вперед! Ту-ту! И Люба всегда знает, где я. И я всегда знаю, точнее, знала, где она бывает. Но ее нет уже третий день подряд!

– Вы знаете все места, где она бывает? – Лиза не рискнула произнести это в прошедшем времени, по той простой причине, что сейчас, находясь в квартире Лоры, подумала, а что, если все-таки в подвале погибла другая женщина?

– Вообще-то, она очень любит.. любила... Уф... Любит свой дом. У нее на Пушкинской маленькая квартирка. Это ее мастерская, студия, будуар, гнездо, называйте как хотите. Там она сочиняет свои стихи, принимает своих гостей, там у нее ночует всякий сброд. Вот так.

– Как это понимать?

– Да так и понимать: что пьют эти писатели, поэты, художники по-страшному. А потом просто не могут подняться с места, вот и ночуют у Любы. Вы не представляете себе, сколько постельного белья я отправила на ее квартиру! А сколько посуды? И куда все это девается? Непонятно. Посуда бьется, а постель? Простыни-то куда исчезают? Я уж не говорю про одежду. У нее прошлым летом пропали новые зимние сапоги. Прекрасные, на меху. Я связала ей два свитера – они тоже куда-то делись.

– У нее не было такого пестрого вязаного платья... оно зеленое с оранжевым, красным, желтым?..

– Да. Она очень любит это платье. И носит... носила даже летом... Может, хватит меня мучить? Она была в нем?! Где ее нашли?!

– Вам придется поехать со мной на опознание, – дрогнувшим голосом проговорила Лиза, чувствуя себя – почему-то – виновной в смерти Любы. – Нашли женщину... девушку... Очень похожую на Любу. В пестром вязаном платье. У женщины рыжие волосы. Очень белая кожа. И верхний резец обломан...

– Что, извините, обломано? Я не поняла?

– Верхний зуб.

– Где ее нашли? Что с ней?

– Ее нашли в подвале, здесь, в центре, на Аткарской улице...

– Ее изнасиловали? – спросила Лора Брит (скорее всего, ее настоящее имя было Лариса Горохова или что-нибудь в этом роде) неестественно высоким голосом.

– Нет-нет! От нее чего-то хотели. Я поэтому-то и пришла к вам, чтобы расспросить, что такого могла знать ваша дочь, чтобы ею так... заинтересовались?

– Быть может, она знала какую-нибудь волшебную рифму? – Она издала нервный хохоток. – Или не пожелала сказать своим друзьям-собутыльникам, где прячет бутылку коньяку?

– Я понимаю, вы сейчас в таком состоянии... Но, пожалуйста, попытайтесь вспомнить: когда вы последний раз видели свою дочь, когда разговаривали с ней? Может, у нее появились новые знакомые – или знакомый, мужчина. О чем вы с Любой говорили, что она рассказывала вам? Может, у нее появились деньги? Или, наоборот, вы почувствовали, что она отдает кому-то деньги... Сами понимаете, в жизни случается всякое. И если люди, составлявшие окружение Любы, знали о ее душевной доброте и пользовались ею, то, возможно, появился кто-то новый, кто воспользовался этим в большей степени...

– Вы полагаете, что ее могли заставить подписать документы на продажу ее квартиры? – вдруг оживилась Лора.

– О какой квартире идет речь?

– Да о Любиной квартире я и говорю! Дело в том, что на той улице, где она жила, какие-то богачи выкупили все эти маленькие одноэтажные квартиры в старых, еще купеческих домах. Там все выкупали, ремонтировали и продавали под офисы. Или сдавали внаем. Место тихое, но престижное – все-таки самый центр!

Лиза с трудом представила, что в предполагаемой ситуации люди, заинтересованные в том, чтобы Люба продала им свою квартиру, стали бы ее пытать! Да ее в два счета заставили бы подписать все, что угодно...

– Скажите, Люба боялась боли?

– Да. Очень. Поэтому-то и к зубному не ходила.

– Как вы думаете, если бы люди, перед которыми поставили цель – получить подпись Любы на продажу ее квартиры, – надавили бы на Любу, ну, я имею в виду, стали бы ее запугивать, ударили бы ее пару раз...

– Она бы все подписала. Она в этом плане слабая... Физическая боль для нее – почти что смерть. Возможно, потом бы она и обратилась в полицию, но терпеть боль не стала бы. Она и горчичники-то не терпит... Боже, неужели Любочка умерла?!

Лиза подумала, что Лора еще не осознала сам факт смерти своей дочери. Возможно, это произойдет лишь в ту минуту, когда она увидит Любу мертвой. А так, пока что, Лора словно бы репетировала роль для нового спектакля, вживалась в образ безутешной матери, у которой убили дочь.