Андрей Кивинов - Танцы на льду

— Это удивляет. На такую должность первого встречного не возьмут.

— Конечно, конечно. Кажется, ей помогла какая-то сокурсница с института.

— Надо ж! Кто б мне помог стать начальником ГУВД? Собчака прошу-прошу, а он — молод, Юра, молод, пойми. Зарабатывала Ирина хорошо?

— Да, очень хорошо. Мы и не мечтали о таком.

— А личная жизнь?

— Вы знаете, Ирочка почему-то считала, что с первым мужем у нее не получилось из-за меня. Я, мол, между ними встала. Хотя никак я им не мешала, никак. Это она чтоб себя как-то успокоить… Я ее понимала.

Мать выдержала паузу.

— Ну, и после этого со мной никаких разговоров о мужчинах. Боялась, что я снова сглажу. Но кто-то у нее был. Не так давно появился. Где-то в августе. Я сама почувствовала. Цветы, духи дорогие, да и ожила девочка, Ирочка моя. Сама, правда, ничего не говорила. Кстати, я, когда вещи ее разбирала, нашла кое-что. Пойдемте.

Я отлепил руки от батареи и направился следом за матерью.

Зайдя в небольшую, аккуратно прибранную комнату, она выдвинула ящичек зеркального бюро.

— Вот, смотрите. Наверное, Ирочка купила это в подарок к Новому году.

Женщина протянула мне прозрачную коробочку. В ней лежала изящная и несомненно дорогая заколка для галстука.

— И еще. Это она, наверное, раньше подарила.

Я увидел рекламную открыточку мужской туалетной воды «Пако рабанне», утверждающую, что это лучшее изобретение французских парфюмеров за последние четыреста лет.

— Скажите, фамилия Блюминг вам ничего не говорит? Аркадий Андреевич?

— Нет, никогда не слышала.

Ага, тайная любовь. Сопли в томате. Знаю я эти штучки. Сам не так давно занимался. Чья только идея сделать ее тайной? Блюминга или Рябининой? А может, совместная? Оптовая? Давай, дорогой-дорогая, любить тайно. Чтоб другие не завидовали и не разбили нашего хрупкого счастья. Да хранит Господь нашу любовь!

Блюмингу-то было что скрывать. Человек женатый, занимает серьезную должность. А Ирочке? Чтобы не сглазили? Чепуха. А все-таки скрывала. Интересно, а она сама-то знала, что Акакий Андреевич немножко женат? Вот уж вряд ли. Чего ради ему тогда «Пако рабанне» и заколки дарить? Обычному любовнику вообще ничего дарить не полагается, кроме, собственно, самое себя. Пусть он, жеребец, дарит.

— Еще один вопрос, — перебил я свой внутренний голос голосом внешним. — Накануне аварии у Ирины было все в порядке? Она выглядела как всегда?

Мать села на диван.

— Да, вы правы, она вернулась сильно расстроенной. Со мной почти не разговаривала, прошла сюда и заперлась. Никому не звонила и даже не смотрела «Санта-Барбару». Когда она вышла на кухню, я заметила, что у Ирочки припухли глаза. Она плакала. Потом взяла снотворное из аптечки и опять заперлась в комнате.

Мать достала из кофты белый платочек. Бог мой, неужели Ирина переживала по поводу разбитого лба любимого Блюминга? Можно, конечно, влюбиться до чертиков, но не так же! Ладно, гадать не будем. Главное, есть факт — пришла домой злая. И не просто злая, а до слез злая. Кто ж до слез-то довел? Да он, наверное, и довел. Блюминг. Если в трамвае-троллейбусе обзовут козлом-верблюдом, через полчаса забудешь и к аптечке за снотворным не побежишь.

А на следующий день в «Стикс» заявляется сам обидчик. Да еще с букетом роз. Ага, извиняться пришел. Явку с повинной притаранил. После которой Ирина напивается вдрызг и попадает под машину.

— Вера Сергеевна, а на похоронах Ирины этого неизвестного жениха не было?

— Нет, кроме Саши, бывшего мужа, никто не пришел.

— И с работы?

— Никого не было.

— Заботливый коллектив.

Уж Блюминг мог бы навестить любимую. Верблюд.

Я замечаю на бюро медную фигурку Стрельца.

— Ирина — Стрелец по гороскопу?

— Да, это ее знак.

Юпитер, похоже, не такой сильный дядька. Тут же на трюмо женская сумочка.

— Это Иры?

— Да.

— Можно я взгляну? Меня интересуют только записи.

— Какая теперь разница?… — устало соглашается мать. — Не пойму, зачем вам все это надо?

Я тактично замалчиваю историю со стеклом и произношу домашнюю заготовку:

— Тот, кто сбил Ирину машиной, скрылся. Понимаете? Его надо искать. Любыми способами.

Женщина безразлично кивает. Я выкладываю из сумочки обычные дамские штучки — косметику, платочек, кошелек. Связка ключей, пара авторучек, таблетки аспирина. Записной книжки нет. Несколько телефонов на клочках бумаги.

В боковом кармане меня ждет необычная находка. Тоже бумажки, тоже с записями типа «17.00. Таня». Бумажки, да не совсем. Водочные этикетки. Одна от водки «Распутин», вторая — от «России». Миленько. Записи сделаны небрежно, явно наспех. Надо было срочно записать, а под рукой ничего другого не оказалось. Кроме этикеток.

Я поворачиваюсь к женщине:

— Скажите, Вера Сергеевна, цветы, духи и прочее стали появляться в августе. А когда Ирина стала управляющим «Стикса»?

Мать отрывает от глаз платочек и, уже не сдерживая слез, едва слышно произносит:

— На работу?… На работу Ирочка устроилась тоже в августе… В самом конце.

Наставник, не снимая своего черного пальто, сидел в кабинете и читал газету. Рабочее время в расчет не принималось.

— Как интригующе. Раздел объявлений. «Группа молодых, хорошо подготовленных людей, обладающих всеми необходимыми навыками, предлагает ряд высокооплачиваемых услуг — постоянную охрану фирмы, решение всех спорных вопросов фирмы, а также выполнение разовых поручений». Телефон. Спросить Вадика.

Наставник поднял глаза.

— Ну, что проститутку через газету можно снять, это еще куда ни шло, но чтоб «крышу» бандитскую?… Дожили. Куда РУОП смотрит? Интересно, если нам кого задержать приспичит и мы позвоним, этот Вадик приедет? Фиг вам. Он высокооплачиваемый. Придется нам как-нибудь самим. Во, блин! А дальше-то послушай. «Высококлассный специалист быстро и недорого произведет ликвидацию». Телефон. Спросить Алика. Та-а-ак. Это киллер, что ли? Куда убойный отдел смотрит? Не, я не знаю, что тут можно сказать. Тут, тут ничего нельзя сказать. Кроме одного — «все у нас получится».

Затем Витька хватает трубку и набирает номер.

— А Алика можно? Это насчет ликвидации. Сколько вы берете за работу? Сколько-сколько? Это в баксах? В рублях? По-моему, вы дешевите. Ах, в зависимости от объекта? Интересно. И что, вы действительно можете ликвидировать кого угодно?

По мере выслушивания ответа Витькино лицо вытягивается, как дыня. Через минуту он, не ответив, кладет трубку и вытирает рукой вспотевший лоб.

— Фу ты… Я уж думал, окончательно народ спятил. Этот Алик тараканов и крыс ликвидирует. Идиот, нормального объявления дать не может.[4]

В кабинет заглянул помдеж с бумажкой в руках.

— Мужики, в Офонаревск кто телетайп стучал?

Я отвечаю.

— Держи ответ. В следующий раз ставь инициатора запроса, чтобы не бегать и не искать.

Последних слов я уже не слышу, весь поглощенный чтением телеграммы. К завершению процесса лицо мое превращается даже не в дыню, а возможно, в южный фрукт авокадо. Объявление по поводу ликвидации просто детская шалость по сравнению с только что прочитанным…

Все у нас получится… Все у нас получится… Все у нас получится…

Все у нас получится… Маэстро! Вот так! Я сказал!

— Да, Юрок, это сильно. Надо же. Так накопать слабо и ФСК, и ГРУ, не говоря уже о Министерстве внутренних дел. Попыхтят, попыхтят и бросят. Или лет пять копать будут. Но чтоб за неделю?… Ты — будущая звезда мировой контрразведки. Того и гляди, замычишь от удовольствия.

— Да я не специально, Валь. Михалыч всего десять дней дал. Все из-за стекла этого. Не упади Блюминг, и не было б ничего.

— С этим я целиком и полностью. Вся их деятельность глубоко законспирирована, потому что дорого стоит. Это не дань с ларьков выколачивать и не машины грабить. Здесь порядка на три-четыре выше. И людишки завязаны о-очень большие. Блюминг явно не авторитет. Он где-то на третьей ступени снизу. Да, чудеса.

— Валь, а меня не убьют?

— В общем, запросто. Сам виноват. Не лезь куда не ведено.

— Кто ж знал?

— Можешь сказать мне свою последнюю волю. Бля буду — выполню.

— Спасибо, Валь. Ты хороший мужик.

— Все это прекрасно, но что нам с информацией делать?

— Как что? Михалыч же сказал. Положим перед Блюмингом и пусть думает. Либо стекло в универмаге на себя берет, либо мы доводим информацию до мировой общественности.

Я уверен, что он с радостью согласится на первое, и мы записываем в баланс раскрытое хулиганство.

— Слова не мальчика, но мужа! Ты взрослеешь с каждым днем. Блюмингу принципиально надо влепить двести шестую. Потому что привлечем ли мы его за такое, — Валька ткнул пальцем в телеграмму, — это еще вопрос. И люди крутые, да и состава преступления вроде как нет. Ну, получил незаконным путем лицензию, ну и что? Какой состав? Ничего, по двести шестой-второй тоже срок приличный. Попервости мало не покажется… Вызывай этого ухаря на завтра. Потолкуем. Каждому Мориарти своего Холмса, каждому Блюмингу — Иванова.