Терри Хейз - Я Пилигрим

Это была Библия короля Якова[28]. Я отыскал Евангелие от Марка, главу шестнадцать, стих шесть. Эти слова до сих пор звучат прекрасно, что невозможно отрицать даже атеисту. Я долго сидел, размышляя о Бэттлбо и Рэйчел. Было бы преувеличением сказать, что я молился, но в душе я благодарил Небеса: по крайней мере одно доброе дело стало результатом этой ужасной миссии.

На следующий вечер, несмотря на боль и усталость, я вновь прошелся по не ведающим жалости сельским улицам. Потом совершал эту прогулку еще две ночи подряд. Ни разу никого не встретил, ни с кем не разговаривал. Я был словно тень во тьме, но сила моя крепла.

Через месяц я стал уходить все дальше от дома и наконец подверг свою ногу экстремальному испытанию – десятимильной прогулке по тропинке вдоль моря и вниз, отправившись в редко посещаемую посторонними рыбацкую деревушку, по словам доктора, одну из самых красивых на побережье.

– Обязательно посетите лодочную мастерскую, – сказал он. – Там по-прежнему практикуют старинные ремесла, эта мастерская – последняя, где еще изготовляют лодки из дерева.

Я вышел в путь ранним холодным утром и долго бродил по пустынным холмам Южной Турции. Никого вокруг не было, только пахнущие смолой сосны и беспокойное море. К моему удивлению, ходьба давалась мне относительно легко. Я все еще хромал, приходилось время от времени отдыхать, но прежней ужасной, изнурительной боли я уже не испытывал. Мое пребывание у доктора Сиднея подходило к концу.

Вьющаяся вдоль берега тропинка в конце концов привела меня в деревню, никогда не посещаемую туристами, состоящую из беспорядочно разбросанных домиков и эллингов, – пристанище мужчин и женщин, чья жизнь мало изменилась за последние несколько столетий.

Пообедав в сонной таверне порцией только что выловленных даров моря, я отправился в лодочную мастерскую на краю спрятавшейся среди скал бухточки. Доктор оказался прав: я насладился замечательным зрелищем пылающих печей, висящего в воздухе дыма и ремесленников, которые обрабатывали куски древесины, придавая им нужную форму. Они ремонтировали низкие и широкие лодки, готовясь к новому рыболовному сезону. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, а я все бродил среди груд сохнущего дерева, размышляя о том, как много ремесел потерял мир, сколько ценностей безвозвратно ушло, а мы этого даже не заметили. Эти пожилые мужчины со стамесками и ручными пилами некогда были наиболее высокооплачиваемыми членами берегового сообщества. А кто пришел на их место? Финансовые махинаторы и юные торговцы валютой.

Я завернул за угол и остановился. В задней части мастерской, где просела брезентовая крыша, на высоких деревянных подставках стоял кеч – небольшое двухмачтовое парусное судно длиной семьдесят футов, с корпусом из древесины, изготовленное, вероятно, полвека назад. Хотя парусник не был окрашен, а мачты отсутствовали, я сразу понял: когда-то это судно было невероятно красиво.

Владелец кеча использовал почти забытые методы этой мастерской для его реставрации, но по пыли, скопившейся на транце, было видно, что у хозяина парусника или потерян к предприятию интерес, или закончились средства. Подойдя ближе, я оттянул в сторону брезент, чтобы свет падал на судно более равномерно. Мне всегда казалось, что нет ничего более печального, чем заброшенная лодка, но даже то, что успели сделать с этим парусником, было удивительно: он обладал каким-то внутренним достоинством, опровергавшим его нынешнее плачевное состояние.

Благодаря урокам, полученным мною от Билла в проливе Лонг-Айленд, я многое узнал о парусниках и теперь, глядя на это судно, понимал, что оно способно выдержать сильные бури.

– Кеч продается, – раздался сзади голос на прекрасном для такого захолустья английском.

Обернувшись, я увидел человека, в котором угадал владельца мастерской. Ему было за тридцать, он любезно улыбался, наверное желая получить хоть какой-то доход от своего бизнеса, который не давал умереть этой деревушке.

– Один богатый русский нашел это судно и пригнал его сюда, – сказал хозяин. – Когда-то оно с успехом участвовало в международных парусных регатах, таких как Фастнет, Транспак, Сидней-Хобарт. К нам этот кеч попал совершенно прогнившим, после того как долгие годы стоял брошенным на одном из греческих островов. Пришлось начинать ремонт с самого киля.

– А что случилось потом?

– Русский перестал звонить, но, что гораздо важнее, не оплатил счета. Думаю, он или разорился, или был убит по заказу другого олигарха.

«Последний вариант более вероятен, – подумал я. – Именно так в России решается большинство конфликтов между бизнесменами».

Владелец мастерской кивнул на старую лесенку, прислоненную к борту кеча:

– Поднимайтесь!

Взобравшись на широкую палубу из тикового дерева, я увидел, что каюта расположена сзади и достаточно низко, а штурвал, наоборот, высоко, что давало хороший обзор моря. Легко было догадаться, почему русскому захотелось спасти это судно.

Я зашел в рулевую рубку, спустился вниз, неспешно осмотрел спальные помещения и камбуз. Когда я занимался парусным спортом, то слышал, что якобы один раз в жизни корабль разговаривает с моряком. Я уже знал: что бы ни случилось, это судно будет моим.

Хозяин поднялся вслед за мной на борт. Я вылез из носового люка и столкнулся с ним около лебедок.

– Сколько времени уйдет на покраску? – спросил я.

– Неделя.

– Будет нелегко подобрать паруса.

– У нас сохранились оригиналы, они с заплатами, но их вполне можно использовать. Зайдем в офис, я покажу вам документацию.

Через каких-то полчаса я обговорил цену, добавив двадцать тысяч долларов для модернизации навигационного оборудования и снабжения судна провиантом, топливом и водой. Попросив у владельца сотовый телефон, я вышел из мастерской и позвонил Финбару Ханрахану в Нью-Йорк, попросив, чтобы он перевел деньги на счет хозяина мастерской.

Старый адвокат даже не спросил, на что я хочу потратить эти деньги. Услышав, что я в Турции, он, наверное, предположил: у меня там очередное правительственное задание. Прежде чем закончить разговор, я также попросил его отправить тридцать тысяч доктору Сиднею в благодарность за все сделанное для меня. Я решил, что не вернусь в дом Сиднея, а ночевать буду на судне, следя за ходом работ. Со мной был рюкзак, в нем «SIG» и письма, а больше мне ничего не было нужно. Да и прощаться я никогда не любил.

Вернувшись в офис, я вспомнил, что забыл уточнить одну важную деталь. И спросил:

– А как называется это судно?

– «Странник», – ответил хозяин.

Я кивнул. Теперь отпали последние сомнения: этот кеч предназначен именно мне. Кажется, я упоминал уже, что в старину слово «пилигрим» означало «странник», «кочевник».

Я вышел в море рано утром в понедельник, и, хотя судно было слишком велико для одного человека, навыки, полученные когда-то от Билла, очень пригодились. Скажу без хвастовства: я быстро научился вполне прилично управлять своим кораблем.

Он, наверное, имел странный вид: свежевыкрашенный корпус, выцветшие паруса и залатанный спинакер. Однако у меня не было нужды беспокоиться из-за этого: надвигалась зима, и если я и видел другие суда, то где-то далеко на горизонте.

Навыки судовождения вернулись ко мне, и уверенность в себе росла с каждым днем. «Странник» с годами не утратил великолепной скорости, и через три недели я уже приближался к итальянскому «сапогу», намереваясь двигаться в Адриатическое море, в хорватский Сплит.

Добравшись до западного побережья Греции, я остановился в крошечном селении, состоявшем главным образом из ветхого причала и универсального магазина, чтобы пополнить свои запасы горючего и съестных припасов. Пожилой грек, владелец магазина, заправил топливом дизель «Странника», уложил мои покупки – молоко и фрукты – в картонные коробки, а сверху бросил ворох нераспроданных в предыдущие месяцы номеров «Интернэшнл геральд трибюн».

– Возьмите эти газеты, иначе я просто сожгу их.

Пару дней спустя, попивая кофе в лучах заходящего солнца, я уже собирался отправиться на прогулку по пустынному берегу моря, как вдруг обнаружил среди финансовых новостей на последней странице одного из номеров газеты любопытную статью. В ней говорилось, что греческая полиция не обнаружила ничего подозрительного в смерти молодой женщины, упавшей в воду с борта собственной роскошной круизной яхты у берегов острова Миконос. Как сообщали репортеры, эта женщина была вдовой богатого наследника автомобильной фирмы. Неужели речь идет о Додже?

Я сел и бегло просмотрел статью, отыскивая имя погибшей: так и есть, Камерон мертва. По данным полиции, она свалилась с палубы, находясь в состоянии интоксикации: местный судебно-медицинский эксперт обнаружил в ее крови настоящий коктейль из наркотиков и алкоголя.