Ростислав Самбук - Коллекция профессора Стаха

- Чем была вызвана необходимость командировки? - спросил Козюренко.

- Мы планируем организовать выставку мастеров портрета. Должны были договориться с администрацией нескольких московских музеев. Я сам предложил товарищу Иваницкому поехать в командировку.

Говоря это, директор не кривил душой: он не знал, что Омельян Иванович перед этим звонил знакомому московскому искусствоведу. Они поговорили несколько минут, Омельян намекнул, что хотел бы побывать в Москве, провести вечер где-нибудь в "Метрополе". Знакомый обещал позвонить начальству Омельяна, организовать командировку и сдержал свое слово.

Все факты, сообщенные директором, свидетельствовали в пользу Иваницкого, и все же Козюренко попросил директора устроить ему встречу с глазу на глаз с Омельяном Ивановичем. Тот предложил ему свой кабинет.

Омельян Иванович вошел в кабинет через несколько минут. Очевидно, шеф сказал ему о том, кто именно хочет поговорить с ним, и Иваницкий приготовился к встрече, но все же не ожидал увидеть здесь своего экскурсанта - растерянно остановился на пороге.

Козюренко молча смотрел на Иваницкого, умышленно не говоря ни слова. Это было невежливо, но очень необходимо. И Иваницкий сразу понял всю неопределенность своего положения: переступил порог, доброжелательно улыбнулся и приветливо сказал:

- Вы?.. Вот не думал... Мне говорят - из прокуратуры, а это - вы... Хотя, - улыбнулся еще приветливее, - почему прокуратура не может поинтересоваться искусством? А вы еще так красиво сказали о портрете Ганса Гольбейна Младшего!

Он непринужденно произнес слова и улыбнулся почти развязно, однако в его глазах Козюренко заметил глубоко спрятанный страх. Это придавало лицу Иваницкого странное выражение - он как бы надел маску клоуна, который должен веселить публику в минуты своего душевного смятения.

- Мы не хотели вызывать вас к себе. Это прозвучало бы как-то официально, - начал Козюренко. - Собственно, вы не можете быть даже свидетелем по этому делу, но все же нам интересно знать ваше мнение, вот я и осмелился побеспокоить вас...

- Прошу! - бодро воскликнул Иваницкий, и искра удовлетворения мелькнула в его глазах. - Чем могу быть полезен?

- Речь идет об ограблении коллекции профессора Стаха...

- Мне говорили, что его убили... - Иваницкий сокрушенно склонил голову. - Такой человек, и у кого-то поднялась рука! Но, - он бросил взгляд на следователя, - какое я имею отношение?..

- Конечно, к убийству - никакого... - ответил Козюренко. - Нас интересует ваше мнение как специалиста. Незадолго до убийства вы были в доме профессора, и Василь Федотович показывал вам свою коллекцию...

- Не мне, - счел нужным уточнить Иваницкий. - Я был гидом-переводчиком, если хотите, но профессор чудесно владеет... простите, владел английским, и мои функции свелись фактически к наблюдению.

- Как вы лично оцениваете коллекцию профессора Стаха - Козюренко решил выглядеть этаким простачком. - Недавно в какой-то газете я читал о любителях-коллекционерах икон, и точка зрения автора статьи...

- Я читал эту статью, - перебил Иваницкий, - автор, безусловно, прав. Но коллекция Стаха - не дилетантское собрание мазни посредственных иконописцев, у него в собрании есть даже Рублев!

- Это икона, которая висела в центре коллекции?

- Неужели ее украли?

- К сожалению. И мы разыскиваем ее.

- Найдете! - категорично заявил Иваницкий. - У нас продать Рублева невозможно.

- Я тоже придерживаюсь такого мнения. Однако, как вы считаете, эти иностранцы, что были с вами, не могли?..

Козюренко не договорил, но все и так было понятно. Выжидательно смотрел на Иваницкого.

- Исключено! - уверенно ответил Омельян Иванович. - Американцы, которых я водил к профессору, уехали из Советского Союза через три дня.

- Справедливо. Но вы не ответили на вопрос: икона Рублева висела в центре коллекции?

- Какое это имеет значение? Ведь уже не висит.

- И все же?

Иваницкий немного подумал.

- В центре, третий ряд снизу... Нет, простите, второй.

- А слева от Рублева?

- Кажется, какой-то старообрядческий образ. Да, он. Профессор говорил, времен патриарха Никона.

- Коллекция ограблена квалифицированно, - заметил Козюренко. Украдены ценнейшие иконы.

Иваницкий чуть покраснел.

- Думаете, - спросил он, - не обошлись без профессиональной помощи?

- Уверен. Я и пришел к вам, чтобы выяснить некоторые вопросы. Вот вы, например, человек, прекрасно разбирающийся в живописи, смогли бы в течение нескольких минут отличить шедевры от ординарных полотен?

Иваницкий как-то растерянно улыбнулся: кажется, этот следователь начинает прижимать его к стенке. Ответил неопределенно:

- Все зависит от обстоятельств... профессиональных способностей, если хотите... - Немного поколебался и уверенно прибавил: - Думаю, что отличил бы подлинное искусство от подделки.

Козюренко кивнул. Это и волновало его: грабитель забрал лучшие экземпляры коллекции и еще две иконы, имевшие только относительную художественную ценность. А может, он сделал это, чтобы сбить с толку следствие - точно рассчитанный и дальновидный ход?..

Все может быть, но пока что все факты за Иваницкого. У Козюренко ничего нет к нему, кроме неприязни, а неприязнь противопоказана следователю.

Роман Панасович встал.

- Я благодарен вам, - сказал он, - и просил бы об одном: если вы услышите что-нибудь об украденных из коллекции профессора Стаха иконах, проинформируйте нас. Преступники попытаются продать иконы, возможно, обратятся за консультацией к искусствоведам.

- Не думаю, - Иваницкий ответил ослепительной улыбкой. - Но, конечно, в случае чего сочту своим долгом...

В здании, которое в городе привыкли называть Домом проектов, размещались не только проектные организации. Несколько этажей правого крыла было отведено, например, управлению местной промышленности. Однако преобладали в доме все-таки различные научные и научно-исследовательские организации, связанные с проектированием всего, что можно проектировать, начиная с городов и кончая какими-то геологическими работами.

Козюренко постоял немного у главного подъезда, читая вывески:

"Государственный институт инженерно-технических изысканий".

"Научно-исследовательский институт планирования и нормативов".

"Производственно-полиграфическое предприятие "Патент".

"Гипропром".

Он поднялся на предпоследний этаж. Длинный коридор был заставлен щитами с разной наглядной агитацией. На одном из них висела старая, еще первомайская, стенгазета. Козюренко взглянул на статьи об успехах коллектива и направился к завхозу, отрекомендовался инспектором противопожарной охраны и долго и нудно отчитывал завхоза за то, что в коридоре нет ни одной таблички с призывом звонить по "01" в случае пожара. Завхоз пообещал заказать даже несколько таких табличек, лишь бы только избавиться от занудливого пожарника. Но, видно, не так легко было от него отделаться. Инспектор принялся рассказывать о разных случаях пожаров, сказал, между прочим, и о том, что в молодежном кафе задержали нескольких хулиганов.

Завхоз, любивший от нечего делать поболтать, оживился. Он похвалил решительные действия оперативных работников и начал сетовать, что молодежь теперь не та: ведет себя развязно, не хочет признавать авторитетов и не слушает старших.

Козюренко понял, что завхоз, так сказать, созрел для серьезного разговора, и пожаловался на компанию молодых людей, пьянствовавших в середине мая рядом, в кафе "Эврика". Мол, пренебрегая всеми правилами противопожарной безопасности, подожгли на столе спирт и чуть не устроили пожар. Поговаривают, что компания была именно из этого НИИ. Не может ли завхоз узнать, кто был в "Эврике" двенадцатого мая? Если посчастливится выяснить, пусть позвонит ему, и они выпустят в институте листок, в котором осудят этих молодчиков...

Козюренко поднялся на этаж выше, тут тоже прошелся вдоль плакатов и лозунгов на щитах, заглянул в какую-то заставленную письменными столами комнату, но, увидев вопросительные взгляды сотрудников, не вошел.

В конце коридора сладко пахло табачным дымом. Возле дверей в туалеты большая табличка уведомляла, что тут можно курить. Козюренко вынул сигарету и присоединился к компании мужчин, оживленно беседовавших в углу.

Никто не обратил на него внимания, видимо, разговор интересовал всех. Только совсем еще молодой парень в канареечной тенниске смерил Романа Панасовича отсутствующим взглядом, но сразу же и отвел глаза, бросив какую-то реплику высокому черноволосому мужчине. Тот страстно говорил, забыв о сигарете, почти обжигавшей ему пальцы:

- Этот комплекс не имеет никакого ни архитектурного, ни исторического значения, - услышал Козюренко, - его надо снести, поставив вместо этих, я бы сказал, ужасных сооружений светлые здания из стекла и бетона. Представляете себе: над рекой высятся стекло и бетон и солнце отражается в окнах!