Алекс Норк - Четыре с половиной

— Но вот куртка, с которой я начал. Да еще застегнутая на все пуговицы — ну, никак она не вяжется с такой погодой. И кто бросил горящий платок?.. Любопытная деталь — оставшийся от него кусочек пахнет не гарью, а чем-то ароматическим. Алексей, подойди сюда.

Все увидели, как тот сначала положил что-то у зеленого кустика, а с другим предметом в руке направился к публике.

Говоривший продолжил:

— В каждой ванной комнате в большом флаконе хороший одеколон. Не заметили?

— Я даже успел попользоваться, — радостно почти ответил Аркадий.

— Ты немного попользовался, как и Владимир. Я не пользовался вообще, — человек вдруг коснулся рукой подбородка и с укором себе качнул головой, — да, а у вас, Олег, флакон опустошен... насколько, Алеш?

— Больше чем наполовину.

— Ну, куда столько, вы к тому же небриты.

Если и не паника, то близкое к этому, мелькнуло в его светлых глазах.

— Я... я Христом Богом... не видел я даже этот флакон, — он вдруг торопливо полез в карман, — платок носовой... вот... вот он, пожалуйста.

Аркадий здравомысленно решил продемонстрировать тоже свой — он даже повернул его в разные стороны — засмарканный слегка, но целенький.

— Вижу, — кивнули с той стороны стола, — и у Владимира в кармане был платок.

Женщина расстегнула небольшую рядом с ней сумочку.

Но вынула не платок, а мобильник, пальцы нажали две кнопки.

Разговор был очень коротким.

— Они уже в городе, — сухо прозвучал ее голос.

И стало ясно — она не собирается больше обращать внимание на происходящее.

Человек, тем не менее, после небольшой паузы заговорил именно с ней:

— У вас есть снотворное, сударыня?

Красивая голова не двинулась в его сторону, но стиснулись и отчетливо скрипнули зубы.

Человек повторил свой вопрос.

— Да, у меня есть тазепам.

Олега словно укололо слегка, он вздрогнул, но промолчал.

— А куртка, — обратился теперь к нему человек, — не ваша?

— Не моя, — тот мотнул головой и показал пальцем наверх, — у меня там свитер легкий и дождевик.

Это вызвало одобрение:

— Достаточная для лета экипировка.

Хотя и новый вопрос:

— Вы дверь в комнату при выходе запираете?

— Зачем... прикрываю просто.

Человек встал из кресла и проговорил никому или самому себе:

— Я ведь все проверял — может быть, что-то не так. Нет, так оно, так.

Он сделал пару шагов от кресла в сторону сада.

— Вот, отсюда, — он присмотрелся, — видно окно диспетчерской в доме охраны. А ночью, когда там горит свет, легко различить дежурного у окна за пультом. — Он помолчал, глядя в ту сторону. — Или увидеть, что там временно никого нет. Преступник правильно рассудил — контроль за территорией уже ослаблен, а дежурный может отойти ненадолго «по надобности» или хоть за стаканом чая. Тем более выяснилось, я туда с бутылками отправился.

Человек вдруг быстро вернулся на свое место, лицо стало жестче, а речь — быстрее.

— Думаю, камеры на горящий платок были проверены еще в начале вечера. Ближе к ночи Олег крепко спал, и должен был, в случае чего, сыграть роль основного подозреваемого. Там на фабричной этикетке шпагата указана его длина. Мы с Алексеем не поленились проверить — отрезан двойной по высоте размер. Так что не удивляйтесь, сударь, если найдете в своих вещах темный свернутый шпагат.

Тот и так смотрел в стол, а теперь ниже еще опустил голову.

— Ну вот, заканчиваю. Преступнику в подходящий момент оставалось только проскочить к боковой части дома и потянуть за конец шпагата. Но другой конец нужно было крепко, и не одним узлом, привязать к петле куртки. А как потом развязывать? Время! Преступника всегда время торопит. Мы стали искать в хозблоке, там ведь порядок — в чехлах все, в фирменных упаковках. — Он легко хлопнул ладонью об стол. — Нашли. Пустое место в одном инструментальном наборе. Алексей, продемонстрируй, пожалуйста.

Теперь молодой человек поднял то, что раньше оставил у кустика, и через несколько секунд все увидели прозрачный пакет, в котором... через темную обмотку серебрился какой-то предмет.

— Эти кусачки легко режут даже тонкий металл, а шпагат — тот, что привязан был к куртке. — Он показал Алексею, чтобы прекратил демонстрацию. — А куда это добро девать? Естественно, выкинуть за забор. Не в сумочку же?.. К жене. Потом, Аркадий, ты прошел под окном и к нам ввалился, изображая пьяного. В карманах джинсов у тебя инструмент выпирал бы, верно? А за забором если кто и найдет когда, ни с чем это не свяжет. Пальчики твои наверняка там имеются. Отрицать будешь, или как? Добавить теперь могу — сговора с супругой по преступлению не было. Иначе б она скрыла про тазепам и, уж конечно, не дала жечь свой платок, опасаясь улики.

Тихо.

Олег было повернул к Аркадию голову, но расхотел.

Человек поднялся из кресла.

— Остановитесь, Сергей Петрович.

— Сударыня, я закончил.

— Подождите... шпагат, кусачки... подождите.

— Чего, собственно?

— Могло быть совсем по-другому. Ссора на балконе. Из-за наследства, да. Пьяное состояние, Аркадий пустил в ход руки...

— О, интересный поворот какой.

Она посмотрела на сводного брата:

— Олег?!

Тот чуть поднял голову, но глаза остались опущенными.

— Не знаю я ничего. Спал.

— Сергей Петрович?!

А в ее глазах засветилась настоящая боль.

Алексей стоит рядом — что-то потупленно-просящее и в его выраженье лица. Ну да, благодарность наперед уже сделана — расписочки... а за что тут винить?

— Отрабатывайте эту версию с адвокатом. Но улики до признательного заявления попридержу. Пошли, Алеш, спать.

За спиной он услышал тихий голос Аркадия:

— Спасибо, Лен.

По дороге уже решили, что затею со сном придется отставить — скоро нагрянет милиция, все равно всех поднимут для показаний.

Присели на лавочку за углом.

Алексей велел третьему охраннику разбудить Макара, чтоб проинструктировать — а то ненужное ляпнет.

— Мастерски вы, Сергей Петрович, сработали, только Елену спрессовали совсем.

— Нет, Леша, когда она после этого пресса не скрыла о тазепаме, я окончательно убедился — не соучастница.

— А странный у них вариант какой-то.

— У кого?

— Не смотрятся они вместе, Аркадий с Еленой.

— Ох, много странного в этом мире, Алеша. А хочется мне, знаешь, сейчас на большую донскую воду. Смывает она странное и ненужное из памяти и из души. Приезжай на несколько деньков вместе с Макаром.

— Да с радостью, сдадим тут дела.

Вскоре явилась и белобрысая голова — поднятая в начале сна, с непросохшими градусами — глазам с опухшими веками нет мочи смотреть на свет божий.

Старший товарищ, взглянув, спросил очень конкретно:

— Жопно тебе, Макар?

— ... д-а...

— Ну, хлебни кисленького, там осталось еще.

— ... н-ет...

Приходилось лишь пожалеть:

— Непривычный ты благородные вина-то дрызгать.

Человек расположился на заднем сиденье такси, от аэропорта предстоял путь минут в сорок, если не больше, потому что двинулся уже утренний поток машин.

— Против музыки не возражаете?

Клиент, раздумывая, не успел ответить, и музыка бесцеремонно полилась в салон.

Он как раз собирался сказать, что музыка нежелательна, но услышал не очень громкие звуки гитары.

Не дурацкой — ритмической, а концертной.

Гитара, сделав вступление, начала разговор — грустный и мелодический.

Пассажир раздумал «быть против музыки». Звучавшее попало под настроение, подходило к мыслям сейчас о неожиданной кончине близкого человека, которой могло и не быть, хотя чувство с некоторых пор стало подсказывать, что нечто черное нависает. И к себе относилось тоже — обострилось ощущение времени в последние года два, словно внутреннее зрение видело его уже малый кусок, сравнивало с предыдущим большим и не находило в этом сравнении ничего правильного или должного.

— Родриго, — проговорил с переднего сиденья водитель.

— Испанец?

— Да, крупный композитор испанский.

Гитара вдруг стала возражать своей грусти, протестно даже, пытаясь раздвинуть пространство, найти в нем большое и важное.

Тот опять произнес:

— Радость яростная у них, а печаль безысходная.

Сзади фраза понравилась, но человек прикинул что-то внутри себя.

— До такси где работали?

Водитель, будто на чем-то пойманный, слегка вобрал голову в плечи.

— Преподавал в музыкальной школе. Но, знаете, в девяностые переключился, вот, на баранку. Доходы другие. И привык уже.

— Да, — согласился клиент, — вся страна привыкла. Черт-те к чему.

Алексей забрал чемодан, говорит полагающиеся слова соболезнования.

В такси все-таки подукачало, и вокруг все нестойкое, уходящее из внимания.