Иван Лазутин - Сержант милиции (Часть 2)

Два часа пролетели, как одна минута. Говорили об Урале, о старых друзьях, о работе, об Илье Филипповиче, о Ленчике. Но в течение всего разговора оба чувствовали какую-то недосказанность. А какую - каждый не мог и боялся понять. "Это всегда так бывает, - подумала Наташа, - после долгой разлуки друзья говорят о пустяках".

Пришла Елена Прохоровна.

Ее приход в первую минуту несколько смутил Николая, но выручила Наташа. Она обратилась к матери так, как будто между ними никогда не происходило никаких размолвок.

- Мама, как ты находишь - Коля изменился?

Николай подошел к Елене Прохоровне, пожал протянутую ему руку, и по ее взгляду, в котором можно было прочитать и скрытую радость и чувство собственной вины, понял, что это уже не та чопорная и горделивая женщина, которая не хотела подпускать его к своей дочери на пушечный выстрел.

- Очень, очень изменились. Еще больше возмужали, а главное... - Елена Прохоровна замялась, подбирая подходящие слова. - Главное, что совершает головокружительную карьеру! - пошутила Наташа. - То есть не карьеру, а рост. Ты это хотела сказать?

Всякий раз, когда Николая хвалили, он чувствовал себя неловко. Эту неловкость он испытал и сейчас, когда Наташа принялась рассказывать матери о его успехах.

Елена Прохоровна засуетилась, поставила на стол графинчик с вином, вазу с конфетами, достала из буфета праздничный дорогой сервиз и зачем-то две одинаковые нераспечатанные банки с вишневым вареньем.

Беседа за чаем была скованной. Елена Прохоровна избегала встречаться с гостем взглядом. Он это понимал и, насколько мог, разговором старался смягчить ощутимое напряжение. Меньше всего Николай говорил о себе.

После чая Наташа и Николай пошли гулять.

Дорогой, когда они проходили Столешников переулок, Николай вначале хотел хоть косвенно намекнуть о том, о чем не имел права молчать, но, вспомнив письмо Лены, решил пока не говорить.

Как всегда по вечерам в субботу, улицы были полны народа. У памятника Пушкина Николай и Наташа свернули к скверику и подошли к фонтану, напоминавшему гигантский костер, в котором языки огненных струй через каждые две - три секунды меняли цвета и оттенки.

С минуту они стояли молча, не сводя глаз с фонтана.

- Вот так бы всю жизнь! Не хочется даже уходить, - тихо проговорила Наташа.

Николай промолчал.

- Коля, тебе это не нравится?

- Наташа, у меня сегодня тяжелый день. Уже рябит в глазах.

- Тогда пойдем.

- А куда мы пойдем?

- Пойдем к тебе.

Николай замялся.

- Ты даже не сказал, где теперь живешь. Неужели ты не хочешь пригласить меня в гости?

- Вон мой дом. Видишь? - Николай показал в сторону нового десятиэтажного дома. - Всегда рад твоему приходу.

- Тогда пошли.

Напрасно Николай ссылался на то, что в квартире полный беспорядок и что ему будет стыдно, если Наташа все это увидит. Она настояла на своем и, взяв его под руку, почти потащила по направлению к облицованному розоватой керамикой дому, который виднелся за несколько кварталов.

Массивные дубовые двери с медными резными скобками, бесформенные гранитные глыбы первого этажа, громадная люстра, заливающая своим светом весь вестибюль, гранитная мозаика пола - все говорило о том, что дом построен на века.

Рассматривая высокий потолок вестибюля, Наташа не заметила, как двери, у которых они стояли, раскрылись. Они вошли в просторную кабину лифта. Молоденькая лифтерша, не спрашивая, нажала кнопку против цифры 10 и уткнулась в книжку. Быстрый подъем Наташе был непривычен. Особенно неприятной ей показалась остановка. Почувствовав, как сердце опускается куда-то вниз, она прижала руку к груди.

- Ой! Я даже захлебнулась.

- Отвыкла, - улыбаясь, сказал Николай и вслед за Наташей вышел из лифта на залитую дневным светом лестничную площадку.

- Как у вас здорово!

Николай вставил ключ в замочную скважину, но Наташа остановила его:

- Обожди. У меня что-то кружится голова. Бессовестная, я даже не спросила, как здоровье твоей мамы. И потом... Я не знаю, как она отнесется к моему приходу. Ведь тогда я была так неправа.

- Ее нет дома, - ответил Николай, не в силах оторвать глаз от лица Наташи. В эту минуту она его любила так, как может быть, не любила никогда. И он это видел.

- А где она?

- Я отправил ее в деревню.

Квартира была отдельная, из двух небольших комнат. Вся обстановка в ней состояла из круглого стола, покрытого белой скатертью, книжного шкафа рижской фабрики, кровати, тахты и трех стульев. В комнатах еще пахло краской и олифой.

С этой еще необжитой обстановкой Наташа освоилась быстро, а через несколько минут она уже, точно хозяйка, ходила из одной комнаты в другую, забегала на кухню, рассматривала шкафы в стене, открывала мусоропровод, выскакивала на балкон. Ей все здесь нравилось. А от ванной она пришла в восторг.

- Коля, иди сюда. Иди скорей!

- Я переодеваюсь, обожди, - донесся из спальни ответный голос.

Звонкий смех Наташи разносился по квартире.

- Что ты смеешься?

- Иди скорей, скорей. Я что-то вспомнила. Когда Николай вошел в ванную, Наташа, глядя в зеркало, вытирала кулаком выступившие от смеха слезинки.

- Моя бабушка была очень суеверная. Когда я с мамой приезжала к ней в деревню, она боялась, чтоб меня не сглазили, и всегда спрыскивала с уголька. Тогда я была маленькая, и мне это ужасно нравилось. Сейчас мне так хочется, чтоб ты тоже спрыснул меня с уголька.

- Зачем?

- Я самая счастливая! Я снова тебя нашла и теперь боюсь потерять.

Николай тоскливо посмотрел на Наташу, и ему стало не по себе. В сердце что-то незнакомо заныло. "Как ей сказать?.. Ведь Лена просила не расстраивать ее. Да и потом - разве это мне хочется ей сказать?"

- Меня потерять нельзя, Наташа, - сказал он с горечью. Я не иголка. А вот тебя твоему мужу придется закрывать на ключ, чтоб ты снова не убежала на Урал. А чтобы не спустилась на простынях, придется закрывать и окна.

Наташа стыдливо покраснела.

- А ты разве знаешь?

- О чем?

- О цыганке.

- О какой цыганке?

Наташа снова разразилась смехом и незаметно для себя стала крутить кольцо, перекрывающее холодную воду душевого зонта, который она нечаянно сдвинула с его обычного места. Холодный дождевой веер хлынул во всю силу. От неожиданности они оба присели, как приседают в степи путники, когда над ними внезапно проносится гром.

- Ну, вот теперь нас никто не сглазит, - мокрая с ног до головы, сквозь смех проговорила Наташа.

- Что ты наделала? Где я достану тебе сухое платье? Как ты пойдешь домой?

- А ты чего меня гонишь? Я еще не собираюсь уходить. Ступай принеси мне свои спортивные брюки и какую-нибудь рубашку.

Наташа была счастлива. Ей, как ребенку, хотелось дурачиться. Чувство, которое, как ей казалось, Николай сдерживал где-то в глубине, у нее вырывалось наружу, Вся мокрая, повернувшись к зеркалу, она тихо запела:

Можно ль наше прошлое

Замести порошею?..

Что с тобою, девочка,

Нежная, хорошая?

Расскажи мне, милая,

Плач, но не таи,

В мои руки сильные

Положи свои.

Я тебя согрею

Голубиной лаской,

Расскажу хорошую,

Неземную сказку...

Что с тобою, девочка,

Нежная, хорошая...

Можно ль наше прошлое

Замести порошею?..

Увидев в зеркале вошедшего Николая, Наташа оборвала песню и, зло прищурив глаза, спросила:

- А за клевету по вашим уголовным кодексам что дают?

- Ты опять о своем Ленчике?

- Да, о нем.

Николай посмотрел на часы.

- Через двадцать минут он будет арестован, а дней через десять его будут судить.

- Судить?

- Да, но только не за клевету, а за убийство.

- Убийство? - со страхом, почти шепотом, спросила Наташа.

- Да. После кутежа в "Астории" он и трое его друзей угнали чужую машину и задавили человека. За рулем сидел Ленчик.

19

Ленчик стоял перед раскрытыми окнами в своей комнате и не сводил глаз с нового многоэтажного дома, который еще не был полностью заселен.

Виктория Леопольдовна, усевшись в кресле, рассматривала журнал мод.

- Сплошная безвкусица! Никакой фантазии! То, что в Париже уже сдали в архив, у нас выдают за крик моды! Ох, эти Нюшки!

Виктор не слушал матери. Он думал о своем, но сказал, как бы отвечая на ее слова:

- Да! С тех пор как перед нашими окнами вымахали это здание, мне кажется, что мы живем в колодце.

- Полно тебе, Витенька. Как-никак, мы занимаем больше пятидесяти квадратных метров. Лифт, ванна, телефон, холодильник. Чего тебе не хватает?

- Дикари тоже радовались, когда научились в своих пещерах разводить костры. Но дикарям это простительно, они не знали, что жилища можно делать из дерева и обогревать их специальными печами. А я - человек, и радость дикарей меня не утешает!

- Об этом ты говори с отцом.

- Что с ним говорить? Разве он сам не понимает, что мы очутились на задворках у этого дома? Может ли тут родиться светлая мысль, когда взгляд закован в бетон? Вот уже два года, как я не написал ни одной светлой поэтической строки.