Стиг Трентер - Скандинавский детектив

— А связь между тем самая прямая, — беспощадно продолжал Кристер. — Вы уже слепили две разные версии происшедшего в тот вечер. А сейчас я расскажу вам третью. Ваша ссора с Вероникой возникла на почве вашей неверности, а не ее. Иными словами, вашей связи с Марией. Вероника угадала или знала, что вы должны встретиться с Марией, и последовала за вашим такси сюда, на Кунгсхольмен, чтобы застукать вас вместе и призвать к ответу. И когда ее впустили сюда — вы или Мария, это все равно, хотя Жак не понял этой простой вещи, — она в ярости накинулась на Марию, которая отступила в свою комнату. А там, на видном месте лежали ножницы.

— Вы имеете в виду, что это Мария…

На лбу у Хенрика Турена выступили капли пота. Ни он, ни Кристер Вик не смотрели на женщину, о которой шла речь, словно ее и не было в комнате.

— Да, — спокойно ответил Кристер. — Она ненавидела Веронику задолго до того, как повстречала вас. В тот самый вечер, когда произошло убийство, ваша супруга оскорбила и унизила ее в присутствии всех нас. Для дочери Карла Эрика Меландера это было, как соль на рану. А теперь Вероника накинулась на нее чуть ли не с кулаками. Убийство было отчасти вызвано рефлексом самообороны, но только отчасти. Подсознательно она давно стремилась совершить нечто в этом духе.

— Значит… значит, вы обвиняете Марию в непреднамеренном убийстве, а меня — в том, что я стоял рядом и пассивно созерцал всю эту сцену?

— Нет, — неожиданно ответил Кристер. — Я с трудом могу себе представить, чтобы вы вели себя подобным образом. Я скорее допускаю мысль, что вас в тот момент вообще здесь не было.

— Послушайте, комиссар! Я приехал в ателье около половины восьмого…

— Да, вы так говорите. Вы и Мария.

В этот момент самообладание внезапно изменило Хенрику Турену, и он прорычал:

— И мы, конечно же, лжем! А этой женщине вы верите! Хотя она явно была здесь, на месте преступления, и в тот вечер, когда была убита Вероника, и вчера. И если у кого-то были веские причины ненавидеть Веронику, так это у нее. Ее муж, который покончил с собой, долг, который ей пришлось выплачивать за него в течение многих лет, а теперь еще… Ульф!

— Затем примешивать сюда Ульфа? — спросила Гунборг ледяным тоном.

— Не делайте вид, что ничего не понимаете! Он повадился одалживать у Вероники деньги — пока что по мелочи, но долги становились все больше и больше, и она с удовольствием наблюдала, как они растут. И вот в один прекрасный день инфантильный дурачок Ульф очутился бы в том же положении, что и его отец. Однако вы, фру Юнг, оказались достаточно хладнокровной, чтобы этому помешать. Примите мои поздравления!

— Хенрик! — взмолилась Мария.

Он так вздрогнул от ее голоса, что стало совершенно ясно, в каком ужасном состояния находятся его нервы.

Кристер холодно посмотрел в лицо Марии, становящееся все печальнее, и собрал силы для того жестокого удара, который вынужден был нанести.

— Вы втроем нагородили тут массу всякого вранья. Иногда для того, чтобы спасти собственную шкуру, иногда — чтобы защитить кого-то другого. Фрекен Меландер, например. Ведь это вы впустили в ателье в тот вечер фру Турен, не так ли?

Легкое движение светлой головы было похоже на кивок.

— Что произошло потом?

— Мы… мы поругались. А потом появился Хенрик. Он уговорил ее уйти. Это совершенно точно. Никто из нас ничего ей не сделал.

— Совершенно точно? Как вы можете быть настолько в этом уверены? Ведь вы были в своей комнате, одевались и причесывались. И он далеко не все время находился с вами. Он пошел в туалет — тот туалет, который находится возле вашей комнаты. Вы не могли знать, что там происходило. А затем он сказал, что она ушла, и вы поверили, хотя должны были понимать, как нелепо предполагать, что Вероника послушно убралась восвояси.

— Нет, о нет! — шептала Мария, едва шевеля губами. — Только не Хенрик! Зачем ему было убивать ее. Ему не нужно было… Он… он собирался разводиться, а потом мы с ним…

— Милая моя, — вздохнул Кристер, — ему нужно было именно убить ее, если человеку вообще может быть «нужно» прибегать к таким зверским методам. Он отвратительно вел ее дела, запустил управление недвижимостью и земельными участками. Он очень боялся ее — ее реакции на все это, если бы она узнала обо всех его обманах и фальсификациях. Ему совсем не хотелось отчитываться перед ней. На самом деле он хотел жениться на вас и унаследовать восемь миллионов.

После короткой напряженной паузы он перевел взгляд на Хенрика.

— Отпираться бесполезно. Видите ли, мы нашли ножницы.

— Ножницы? — Зеленовато-карие глаза расширились в глупом удивлении. — Но… но это невозможно! Ведь я их бросил…

Краткий миг, когда он задержал дыхание, был почти незаметен, но в него вместилась вся его покорность судьбе, когда Хенрик понял, что игра кончена.

— Они погребены на дне Меларена, на двадцатиметровой глубине.

Его признание было жестким и лаконичным и во многом совпадало с догадками Кристера Вика.

— Я пригласил Марию на ужин еще утром, когда мы были здесь, в ателье. Вероника что-то заподозрила и закатила мне дома жуткую сцену. Я схватил портфель, сказал, что еду на деловую встречу, и уехал, как уже было сказано, в город на такси. Но едва я приехал в ателье, как она тут же ворвалась следом, словно ураган, и мы начали с того же места. Я велел Марии поскорее одеваться, а сам затолкал Веронику в комнату, которая чуть в стороне от остальных, и пообещал, что сверну ей шею… Но… да вы знаете, что на самом деле это произошло немного иначе… с помощью ножниц.

— А затем вы ополоснули их в туалете и забрали с собой. Зачем?

— Я был настолько потрясен случившимся, что не очень соображал, что делаю. Но у меня возникла какая-то смутная мысль насчет отпечатков пальцев, так что я завернул их в полотенце и сунул в портфель. А поздно ночью я отправился в Мальме, выехал на лодке на середину озера и утопил эти трижды проклятые ножницы.

— Однако до того вы провели несколько часов за столом в «Ла Ронд» с Марией. Вы действительно хотите убедить меня, что она ничего не знала?

— До сегодняшнего дня — нет. Но если бы не случайность, она узнала бы обо всем вчера вечером. Она была простужена и плохо себя чувствовала, когда я распрощался с ней в гостинице «Континенталь», но очень волновалась, что оставила в ателье включенный утюг. Тогда я взял у нее ключ и пообещал заехать сюда по дороге домой. Я не думаю, что бы я открыл дверь очень уж тихо, но Жак и фру Юнг так кричали в комнате портних, что совсем не слышали, как я вошел. Но я-то слышал, что он говорил. И я понял, что он опасен, смертельно опасен для меня, — он видел, когда Вероника приехала в ателье, и он мог бы разрушить мое алиби и алиби Марии, если бы сообщил об этом полиции. Так что я спрятался и подождал, пока фру Юнг уйдет. Что было дальше, вы знаете.

Неизвестно откуда вдруг вынырнул инспектор криминальной полиции Дэвидсен, и Хенрик Турен, поняв, что это значит, поднялся со стула. С минуту он стоял и смотрел на Марию. Желваки у него на лице напряглись, но он сказал только:

— Ты меня дождешься?

Ее «да» прозвучало твердо, разрыдалась она, только когда за ним закрылась дверь.

— Я уложу ее в постель и посижу с ней, — заверила его фру Гунборг, но отчаянный безутешный плач Марии преследовал Кристера весь день и весь вечер.

К десяти часам он вновь вернулся в ателье, движимый своим неутомимым стремлением к правде.

— Она поспала, — сказала фру Гунборг Юнг, которая все это время просидела на стуле, оберегая сон Марии.

— Вам тоже надо пойти домой и отоспаться, фру Юнг. Я посижу здесь и позабочусь, чтобы она не осталась одна.

Он уселся возле узенькой койки в маленькой комнате за кухней, и когда Мария открыла глаза, то сразу поняла причину его присутствия.

— Вы боитесь, что я выпрыгну в окно и вы потеряете главного свидетеля еще до суда? — угрюмо спросила она.

— Я хотел немного с вами поговорить.

— О чем?

Она поднялась с постели и уселась перед маленьким квадратным зеркалом. В комнате горело лишь бра над кроватью, так что он не видел ее лица — только светлый овал в зеркале.

— О шелке и бархате. О лоскутьях и лохмотьях.

— Вы имеете в виду детскую считалку? — угрюмо спросила она спросила она, рассеянно расчесывая щеткой свои длинные волосы. — К чему это вы ее вспомнили?

— Когда я впадаю в депрессию, — сказал Кристер, — мне кажется, что эта считалка про людей. Шелк снаружи и лохмотья внутри.

Она возразила ему — точно так же, как раньше Гунборг Юнг:

— Нет, не про всех!

— Исключения встречаются очень редко.

— Кто угодно может ошибиться.

— Да, разумеется. И если у человека хватает сил и мужества взять на себя ответственность за свой поступок — как это сделал ваш отец, — ошибку можно исправить. Но на самом деле я думал совсем не об этом.