Чингиз Абдуллаев - Мистерия эпохи заката

Об учебе я говорить не буду. Это были лучшие годы моей жизни. Пять лет пролетели как одно мгновение. Если я начну описывать эти времена, то получится три толстых тома похождений московского студента начала восьмидесятых. И хотя при Андропове нас стали немного проверять и пытались притеснять, в общем, все эти годы я вспоминаю как самые радостные. Прекрасные товарищи, красивые девушки, масса свободного времени, умные педагоги, веселые перелеты в Баку и обратно… Пять замечательных лет. На последнем курсе меня вызвали в организацию, которая называлась «Контора Глубокого Бурения». Нет, это, конечно, шутка. Так в узком кругу друзей мы называли Комитет государственной безопасности, три заглавные буквы которого наводили страх и ужас на весь мир. Но только не дна меня. У меня дядя был большим чином в этой организации, генералом и одним из руководителей местного Комитета в нашей республике. Может, поэтому меня и вызвали? Я подозреваю, что мой дядя составил мне протекцию. Как бы там ни было, но меня пригласили в эту организацию и объяснили, что хотят предложить мне работу.

Я недолго думал. Ведь это же была сплошная романтика, хорошо нам всем известная по фильмам и книгам. Все тогда были влюблены в Штарлица-Тихонова и обожали Абеля-Баниониса из «Мертвого сезона». Можете себе представить, как мне повезло? Я сразу согласился. Да и сами подумайте, какой у меня был выбор? В советские времена историков после окончания университета отправляли на кафедры истории КПСС в качестве лаборантов. Там я просто загнулся бы от тоски и отсутствия перспективы. Или могли послать воспитателем в общежитие иностранцев. При распределении выпускников случались и такие казусы. Или я мог стать заведующим каким-нибудь кабинетом политического просвещения. Так что мне крупно повезло. Начиналась перестройка, к власти в стране пришел Михаил Горбачев. И весной восемьдесят шестого года я решил мою судьбу.

После окончания университета меня сразу отправили на учебу в Краснознаменный институт имени Феликса Эдмундовича Дзержинского, где я проучился еще два года. Заодно меня обучили двум иностранным языкам, правилам рукопашного боя, умению наблюдать и уходить от наблюдений, умению прятаться и находить спрятавшихся, умению убивать и не быть убитым. В общем, научили нормальным вещам, которые впоследствии мне очень пригодились. Правда, эти два с лишним года были гораздо более сложными и трудными, чем предыдущие пять. Если оценить по десятибалльной шкале коэффициент личного счастья и свободного времени, то в первые пять лет учебы я поставил бы девятку. А вот в следующие два года только единицу или двойку. Вот так серьезно нас готовили. Вы, наверное, уже решили, что я буду рассказывать о шпионских историях и приключениях в стиле Джеймса Бонда? Как я хотел бы вам это рассказать! Но тогда моя жизнь была бы всего лишь иллюстрацией очередного шпионского боевика, а не той какой она оказалась на самом деле.

Я получил диплом и звание старшего лейтенанта уже в двадцать четыре года. В двадцать пять стал капитаном. Но меня не отправили работать за рубеж, не стали переводить на работу в Министерство иностранных дел, не разрешили даже остаться кадровым офицером в каком-нибудь местном управлении где-нибудь в Москве или в Баку. Вместо этого мне предложили работу «вольного стрелка». Не знаете, что это такое? Я вам скажу. Это было самое засекреченное подразделение КГБ СССР. Самое секретное. Настолько закрытое, что о нем не знало даже большинство офицеров, работающих в центральном аппарате КГБ.

На самом деле «вольные стрелки» есть в каждой крупной спецслужбе, почти в каждом известном центре разведки. Но об их деятельности очень мало кому известно. Как и о тайных агентах в уголовном розыске. Понятно, что большинство преступлений раскрывается с помощью платной и негласной агентуры среди уголовников. Причем часто сотрудники милиции должны покрывать своих «агентов», разрешая им некоторые преступления, чтобы они выдавали им те, которые необходимо раскрыть. В общем, существует система не гласных договоров между сотрудниками милиции и их «агентами». Нигде и никто не имеет права об этом писать, тем более выдавать сведения об агентах посторонним. Это самая строгая служебная тайна.

Примерно такая же тайна — и наличие «вольных стрелков». Все знали, что существует Первое Главное управление. Это была элита КГБ — ее внешняя разведка. За тем было Второе Главное управление — контрразведка. Третье управление занималось военной контрразведкой. Четвертое — транспортом. Пятое — вопросами идеологии и защиты конституционного строя. Шестое — вопросами экономической контрразведки и промышленной безопасности. Седьмое — наружным наблюдением. Восьмое — связью и шифровальной службой, в общем, можно долго перечислять управления и отделы. Девятое управление занималось охраной членов Политбюро и правительственных объектов.

Но в каждой службе есть своя система безопасности. Или своя «специальная инспекция». Существовала она и в КГБ, подчиняясь непосредственно высшему руководству организации. А еще было мобилизационное управление, которое тоже занималось различными вопросами, связанными с возможными действиями КГБ в нестабильный период агрессии противника или объявления войны. На стыке мобилизационного управления и специальной инспекции и был создан отдел, о существовании которого знали только высшие сотрудники КГБ СССР. О нем не докладывали даже в Политбюро, о нем не могли знать даже руководители разведки или контрразведки, не говоря уже об остальных высших офицерах.

Разведчики вообще, как правило, действуют под прикрытием различных организаций. Например, МИДа, что, в общем, понятно. В любом посольстве работают представители спецслужб под дипломатическим прикрытием. Работают они также и в различных представительствах разных зарубежных компаний, занимающихся экспортом и импортом. Ничего нового я не открываю. Среди служащих Интуриста, Внешторга, посольств, среди собственных корреспондентов газет и журналов всегда было до пятидесяти процентов сотрудников спецслужб. Иногда даже больше. И учтите, что в СССР была еще такая очень «уважаемая» организация, как ГРУ, о существовании которой вообще старались не упоминать.

Таким образом, во многих организациях сидели негласные офицеры КГБ. Они могли работать под любым прикрытием. Например, кадровый офицер разведки мог руководить Домом дружбы в какой-нибудь стране или быть проректором университета по связям с иностранцами. В общем, все, что хотите. Но «вольный стрелок» — это совсем другое. Это офицер без связей и без агентуры. Этот человек формально предоставлен сам себе, но устроен на работу в какую-то определенную организацию. Он может быть кем угодно — ученым, врачом, инженером, строителем, партийным работником, даже сотрудником полиции или прокуратуры. Может быть талантливым художником или писателем, актером или режиссером. Но никто не должен знать, что параллельно он еще и сотрудник спецслужбы, готовый в любой момент применить свои профессиональные навыки. Это как заряженный пистолет, готовый выстрелить в любую секунду. Самое важное, чтобы там оказался полный магазин. В решающее время и в решающий момент. Я знал одного преподавателя в нашем институте, который всю войну проработал дворником. Moжете себе представить? Кадровый офицер, орденоносец, подполковник. И четыре года работал дворником в ГУМе. Знаете почему? Он должен был фиксировать появление любого неизвестного и находиться среди работников ГУМа, где мог оказаться и немецкий шпион. Четыре года трудиться дворником. Можно сойти с ума! Он не сошел. Получил после окончания войны звание полковника и орден Красного Знамени. Вот так. И не говорите, что его труд никому не был нужен.

«Вольный стрелок» — это засекреченный агент, о существовании которого никто не подозревает. Ни один человек, даже его собственная жена и дети, его родители и друзья, его любовницами и его начальник. Никто. Ни один человек, кроме него самого. Он должен быть готов работать всю свою жизнь «дворником» без права быть узнанным или выдать себя каким-то другим образом. Он может выйти на пенсию и никто не узнает, чем он занимался на самом деле всю свою жизнь. Если хотите, это особая психология нелегала, когда ты внедрен на всю свою жизнь не в чужую среду, а в свою собственную. И я не знаю, что тяжелее. Вернее, я уверен, что одинаково трудно работать и за рубежом, и в собственной стране.

Одним словом, в конце восемьдесят восьмого года я получил диплом и распределение на работу. И знаете, куда я попал? В жизни не поверите. Меня решили оформить сотрудником одного из музеев Москвы. Вот так. И я отправился на работу, где мне платили сто девяносто рублей. В конце восемьдесят восьмого. И еще четыреста как офицеру КГБ. Этих денег мне не хватало. Очень не хватало. Тогда начали открываться первые кооперативы, и люди зарабатывали уже тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч рублей. А я даже не мог предполагать, что со мной произойдет и как изменится моя жизнь. Она изменилась скоро, уже через несколько месяцев. Но обо всем по порядку.