Кэти Райх - Уже мертва

Гран-Семинер — серые мрачные замки окружены обилием зелени, ровными газонами и каменной крепостной стеной со смотровыми башнями. В море цементных гигантов города местечко это — зеленый островок, безмолвное напоминание о некогда влиятельном и важном образовательном учреждении.

В дни, когда церковь переживала свои лучшие времена, сюда приезжали тысячи молодых людей из разных семей, чтобы выучиться на священников. Есть здесь семинаристы и сейчас, но их очень мало.

Здания покрупнее сдаются теперь в аренду, в большинстве других Священное Писание и теологические беседы заменены факсимильными машинами и Интернетом. Возможно, метафора сия прекрасно подходит для описания современной жизни. Мы слишком увлечены общением друг с другом, чтобы задумываться о всемогущем Творце.

Я остановилась на небольшой улочке напротив Гран-Семинер и посмотрела на восток, в сторону Шербрука, туда, где стоят семинарские здания, которые теперь занимает Монреальский колледж. Не заметив ничего необычного, высунула в окно руку, спокойно свесила ее и посмотрела в противоположную сторону. Почувствовав боль от соприкосновения с разогретым на солнце пыльным машинным металлом, я тут же втянула руку обратно, как краб, до которого дотронулись палкой.

И тут мое внимание привлекло нечто бело-синее. Патрульная машина с надписью «Полиция города Монреаль» на боку, загородившая западный вход на территорию семинарии, на фоне средневековой каменной крепости выглядела по меньшей мере неуместно. Прямо перед машиной темнел серый грузовик «Гидро-Квебека». Из его кузова торчали лестницы и трубы, так что машина походила на космический корабль. Рядом с грузовиком стояли, о чем-то разговаривая, офицер полиции и двое рабочих.

Я свернула налево и влилась в поток двигавшихся в западном направлении на Шербруке машин, радуясь отсутствию репортеров. В Монреале столкновение с прессой — двойное испытание, ведь здесь в ходу и английский, и французский. Когда на меня давят при помощи одного-то языка, я не отличаюсь особенной любезностью. А отбиваясь от двойной атаки, становлюсь прямо-таки грубой.

Ламанш был прав. Прошлым летом я принимала участие в работах именно тут. Теперь я вспомнила все в подробностях. Тогда здесь обнаружили человеческие кости во время ремонта водопровода — наткнулись на старое церковное кладбище. Дело было передано археологам и закрыто. Я надеялась, что и на сей раз все закончится тем же.

Подъехав к грузовику, я остановила «мазду» прямо перед офицером. Мужчины прекратили разговор и повернули голову в мою сторону.

Когда я вышла из машины, офицер озадаченно нахмурился. Несколько мгновений он стоял на месте, будто обдумывая что-то, потом зашагал ко мне. На его лице не появилось и намека на улыбку. Возможно, в это время — в пятнадцать минут третьего — подходила к концу его смена и ему совсем не хотелось торчать сейчас у Гран-Семинер. Но мне ведь тоже не хотелось.

— Проезжайте дальше, мадам. Останавливаться здесь запрещено, — произнес он, указывая рукой, куда мне переместить машину.

Подобным жестом отгоняют мух от салата из помидоров.

— Я доктор Бреннан, — ответила я, захлопывая дверцу «мазды». — Из судебно-медицинской лаборатории.

— Вы от коронера? — недоверчиво, будто следователь КГБ, спросил офицер.

— Да. Судебный антрополог, — медленно, как учитель начальной школы, ответила я. — Занимаюсь эксгумацией и обследованием останков. Надеюсь, это дает мне право оставить машину на месте?

Я достала удостоверение, протянула ему и прочла имя на небольшом металлическом прямоугольнике над карманом его рубашки: «Констебль Кру».

Кру посмотрел на фотографию в удостоверении, потом на меня. Ясное дело, моя внешность его смутила. Неудивительно: я планировала сегодня целый день заниматься восстановлением черепа, поэтому и оделась для работы с клеем. Выцветшие коричневые джинсы, джинсовая рубашка с закатанными до локтей рукавами и высокие кроссовки на босу ногу. Большая часть волос скрыта под беретом. Те, что выбились, мягкими завитками лежали на лице, висках и шее. Я вся была перепачкана клеем и наверняка больше походила на домохозяйку средних лет, оторванную от поклейки обоев, чем на судебного антрополога.

Офицер тщательно изучил удостоверение и без слов вернул.

— Видели останки? — поинтересовалась я.

— Нет. — Жестом, каким подбрасывают в воздух монету, он махнул в сторону двух рабочих, выжидающе смотревших на нас. — Останки нашли вот эти люди. Они же позвонили в полицию. И проводят вас на место.

«Кажется, констебль Кру умеет общаться лишь простейшими предложениями», — отметила я.

— Присмотрю за вашей машиной, — предложил полицейский.

Я кивнула, но Кру этого не увидел, так как уже отвернулся. Рабочие молча смотрели на меня. На обоих защитные очки; когда тот или другой слегка двигал головой, в стеклах отражалось оранжевое солнце. Вокруг рта у каждого перевернутой буквой «U» темнели усы.

Мужчина, что стоял слева, — худой, смуглый, чем-то напоминавший рэттерьера — был явно старше второго. Он сильно нервничал — об этом говорил взгляд, скачущий с предмета на предмет, с одного человека на другого, словно пчела, которая пробует пыльцу распустившихся пионов, влетая в каждый из цветков и тут же из него вылетая. Он смотрел на меня, куда-то в сторону, потом опять на меня — и вновь отводил глаза, будто боялся, что, встретившись взглядами с кем-то, совершит то, о чем впоследствии сильно пожалеет. Мужчина переминался с ноги на ногу, горбился, спохватывался, расправлял плечи и снова сутулился.

Его напарник был гораздо выше, с обветренным лицом и жидкими, прямыми, длинными волосами, затянутыми в хвостик. Когда я приблизилась, он улыбнулся, обнаружив отсутствие нескольких передних зубов. Я решила, что более разговорчивый из двоих именно этот.

— Bonjour. Comment ça va?! — воскликнула я по-французски. — Здравствуйте. Как поживаете?

— Bien. Bien, — ответили рабочие, одновременно кивая. — Хорошо.

Я представилась, спросила, известно ли полиции, что именно найдено. Рабочие опять закивали.

— Расскажите, пожалуйста, все по порядку.

Произнося эти слова, я достала из рюкзака небольшой, скрепленный пружиной блокнот, открыла его, взяла шариковую ручку, щелкнула кнопкой, выдвигая головку стержня, и ободряюще улыбнулась.

Хвостик с готовностью заговорил. Слова полились из него бурным потоком — так школьники высыпают из класса на перемену. Я чувствовала, что для него происшедшее — необычное приключение.

Он говорил быстро и глотал окончания — наверное, родом откуда-то из верховьев реки. Пришлось слушать предельно внимательно.

— Мы занимались уборкой. — Он указал на линию электропередачи над нашими головами, потом обвел рукой участок земли под ней. — В наши обязанности входит обеспечивать чистоту участков, прилегающих к опорам с проводами.

Я кивнула.

— Когда я спустился в небольшой овраг вон там… — он повернулся в сторону леска на окраине семинарской территории и махнул рукой, — то почувствовал какой-то странный запах.

Слова его застыли в воздухе, взгляд был прикован к деревьям. Некоторое время рабочий стоял не двигаясь, словно загипнотизированный.

— Говорите, странный запах? — спросила я.

Хвостик медленно повернул голову и посмотрел мне в глаза.

— Не то чтобы странный… — Он закусил губу и замолчал, наверное выбирая из своего лексикона наиболее подходящие слова. — Так пахнет смерть. Понимаете, о чем я?

Я продолжала вопросительно смотреть на него.

— Представьте себе, что какой-нибудь зверек забивается в угол и там подыхает… — Рабочий пожал плечами.

Я знала, о чем речь: запах смерти. Кивнула.

— Я подумал, что там померла собака или енот, — опять заговорил Хвостик. — Вот и принялся ощупывать граблями землю в том месте, где запах чувствовался особенно сильно. Думал, найду кучку костей. — Он еще раз пожал плечами.

— Угу, — промычала я, ощущая все больший дискомфорт. Древние кости не пахнут.

— Через несколько минут я позвал Джила…

Хвостик повернулся к старшему товарищу, ожидая от него подтверждения своих слов. Но тот молча смотрел в землю.

— Мы начали осматривать место вдвоем. И скоро кое на что наткнулись. Только, по-моему, это не собака и не енот.

Договорив последнее слово, он скрестил руки на груди, потупил взгляд и принялся раскачиваться с пятки на носок.

— Почему вы так решили? — спросила я.

— Собаки не бывают такими здоровенными.

Не закрывая рта, Хвостик принялся ощупывать языком место на верхней десне, где когда-то был зуб. Кончик языка в дырке между уцелевшими зубами напоминал копошащегося в земле червяка.

— Это все? — спросила я.

Червяк исчез.

— Что вы имеете в виду?