Василий Пропалов - Судьба лейтенанта Погодина

– Ну, ну. – Погодин вытянул из пачки папиросу. Курил он неторопливо и осторожно стряхивал пепел. В ожидании конца допроса истомился. Не слушал Давыдова, не удивлялся, что майор очень скоро установил с ним свободный контакт и допрос проходит без нервотрепки, легко и просто. Перед глазами предстал низкий чердак старого дома, паутина, сухие березовые веники, подвешенные под крышей, запыленная лента толя, ноздреватый шлак. Ему хотелось поскорее возвратиться туда. В ушах застряли и все еще звенели колкие слова Давыдова: «Неважно искали».

Допрос продолжался.

В Управлении об Огородникове знали немногое. Молчалив, редко улыбается, в одном из РОВД возглавлял небольшой коллектив следователей, откуда и прибыл в Приуральск на должность начальника отдела уголовного розыска областного управления внутренних дел.

По указанию Огородникова Нуждин привел к нему Давыдова. Майор оглядел доставленного, сказал Нуждину:

– Вы свободны.

После его ухода Огородников вышел из-за стола, прошелся по кабинету, остановился против Давыдова, широко расставив ноги, спросил:

– Все рассказал?

– Ага, – коротко ответил Давыдов, переминаясь с ноги на ногу.

– А о краже из квартиры Уткиных?

– Что-о? – Давыдов скривил толстые губы. – Ежели меня не знаете – не прицеливайтесь, не пройдет.

– А ты, оказывается, еще и обидчив, – выдавил Огородников, закинув руки за спину. – А с кем разговариваешь, знаешь? Я начальник уголовного розыска области!

– Ну и чо? Дайте доказательства, тогда потолкуем.

– И дадим!

– Не дадите! У вас их нету. Их не шибко много было и по магазину. При обыске ничо не нашли. Сам рассказал, сам показал тайник.

Глаза Огородникова сузились. Он шагнул к столу, размял папиросу.

– Ладно, Давыдов, позднее переговорим, – произнес майор, снимая телефонную трубку. – Кто? Пусть ко мне зайдет Нуждин.

– А квартиру я не брал, спросите и Виталия Алексеевича, он меня знает.

В кабинете появилась тучная фигура Нуждина.

– Слушаю.

– Уведите, – бросил Огородников. – Потом зайдите ко мне. Нуждин энергично кивнул седеющей головой, пропустил вперед

Давыдова, шагнул за ним.

Оставив его в кабинете с Погодиным, Нуждин возвратился к начальнику.

– Садитесь, Виталий Алексеевич, – предложил Огородников, перебирая бумаги в черной папке. – Я сейчас.

Отыскав нужную бумагу и отложив ее в сторону, начальник уголовного розыска глянул в лицо старшего инспектора, заговорил:

– Я, собственно, позвал вас ненадолго. Вы доложили, что у Давыдова обнаружено и изъято много вещей. Он же заявил, что изъятое сам отдал, уже после обыска. Внесите ясность.

Нуждин подробно рассказал, как все произошло.

– Выходит, Погодин чердак обыскал плохо? – хмуро спросил Огородников.

– Не совсем так, Валентин Андреевич. Он старался, но… не по– лучилось… Недостаток опыта.

– Почему мне об этом не доложили?

– Виноват. Думаю, он сам крепко почувствовал свою ошибку.

– А что скажете о Давыдове? Хвостов у него не осталось? Он, кажется, подозревался в краже из квартиры?

– Нет. Там подозревали Садыкова, а не Давыдова. Давыдов не квартирник. Я же его знаю давно.

– Тогда все. Вы свободны.

Стоял июль, не жаркий, ровный. Лейтенант Погодин уверенно входил в беспокойную жизнь уголовного розыска. Настроение у него было приподнятое, хотя забот хватало.

…После обеда, держа в руке лист бумаги, свернутый трубочкой, лейтенант зашел к Огородникову.

– Вы чем заняты? – спросил майор.

– Срочного ничего нет, – начал Погодин, продолжая стоять у порога, – но…

– Есть срочное. – Огородников заговорил быстро, как, казалось, никогда еще не говорил. – В коридоре сидит Зыков. Не раз судим. Позавчера освобожден из колонии. Говорит, что проездной билет и деньги потерял… Купите ему билет до Перми, проследите, чтобы уехал.

Погодин молчал.

Огородников, вынув из ящика стола деньги и какую-то бумагу, сухо сказал:

– На этом отношении в кассе пусть укажут цену билета, распишутся и поставят штамп. Проследите, чтобы уехал.

Лейтенант опустил в карман пиджака деньги, сказал:

– Из села Косые Броды звонил Колокольчиков. Вас не было. Просил передать, что нашлись вещи, украденные из магазина.

– Когда нашлись?

– Вчера.

– Где?

– В песчаном карьере, в километре от поселка.

– Кто нашел?

– Ребятишки. Играли и наткнулись. – Погодин протянул лист, до половины исписанный синими чернилами.

– Так, – выдохнул Огородников, прочитав бумагу. Несколько секунд он сидел молча, глядел на стоявшего перед ним лейтенанта. – Значит, одни брюки, пиджак и плащ.

– Да.

– Были спрятаны?

– Да. В откосе есть углубление, так в нем.

– Хорошо, отправляйте Зыкова. Завтра поедете в Косые Броды для оказания практической помощи.

…Через полчаса Погодин и Зыков прохаживались по малолюдному перрону. Перед прибытием поезда лейтенант сунул в руку Зыкова деньги, сказал:

– Купи что-нибудь пожевать в дороге.

– Это из личных?

– Да.

– Спасибо.

– Да будь человеком.

– Попробую, – скупо пообещал Зыков.

Николай жил на частной квартире. В большой кухне у окна, выходящего во двор, стояла аккуратно заправленная простенькая койка. Уговоры хозяйки-пенсионерки о переселении в комнату на него не подействовали, и она отступилась. Чистота, которую поддерживала в квартире заботливая старушка, радовала его. Перед сном ему нравилось сидеть на перевернутом на бок табурете и медленно пускать сизый дым в раскрытую белогрудую печь. Здесь он читал газеты, журналы, книги. Здесь засиживался один на один с радостными и грустными думами. Здесь он читал сейчас и письмо, предусмотрительно положенное хозяйкой поверх газет и журналов. «От Танюши», – нежно подумал он, заметив конверт.

Таня писала:

«Николаша, милый, здравствуй! Доехала хорошо. Одесса – шумная, торопливая. Увита зеленью. А берег Черного моря – сплошной сад. Всюду цветы, цветы…

Наш корпус на высоком обрыве. Внизу – море. Красотища! В комнате нас двое: я и Светлана. Из Хабаровска. Ей за тридцать. Милая женщина, душевная, ласковая. Она приучила меня каждое утро делать гимнастику.

Ласковый мой! Очень часто вспоминаю тебя и Игорька. Два раза вы мне снились. И мысли унесли меня в тот день, когда ты был у нас, играл с Игорьком. За день до моего отъезда он увидел твою «фотку» (я выложила ее из альбома, чтобы взять с собой), поднял на меня глазенки и спросил: «Мама, дядя Коля будет моим папой? Можно он сделается папой?» Не помню, что ему ответила. Почувствовала – щеки мои горят. Поглядела в зеркало – не лицо, переспелый помидор. Милые вы мои…»

Он прервал чтение, расстегнул ворот рубашки, встал, положил письмо на койку, походил, снова сел, закурил. Вспомнил первую встречу с Таней.

Был выходной. Стоял знойный полдень. Неторопливая река нежилась в лучах солнца. Пляж кипел. Таня лежала на голубом одеяле, читала книгу. Ее фигуру обтягивал ярко-оранжевый купальник. Таких купальников на пляже больше не было. Он выделялся даже издали. Погодин долго наблюдал за Таней: и тогда, когда легко заплывал на середину реки, и с песчаного холмика, где загорал, выйдя из воды. Никто из парней около Тани не появлялся. После очередного заплыва он подошел к ней, остановился, мягко произнес:

– Прошу прощения…

Таня подняла лицо. Николай увидел карие лучистые глаза.

– Я, вероятно, помешал?

– Может быть. – Таня поправила на голове полотенце, перевернула страницу.

– У вас книга интересная? Таня показала обложку.

– О! Такую стоит прочесть. А почему вы не купаетесь? Ведь солнце, воздух и вода… – Он сделал заметный упор на слово «вода».

Таня смущенно ответила

– Плавать не умею.

– Можно научить…

С пляжа они ушли вместе. Потом встречались часто. Таню удивляло то, что Николай ни разу не поинтересовался ее жизнью, хотя прошло больше месяца после их знакомства. Сама она рассказала о себе немногое: закончила медучилище, работает в медпункте металлургического завода, живет в общежитии.

Однажды, когда они возвращались с пляжа, Таня, задумчивая, предложила пройтись по кленовой аллее, тянувшейся вдоль берега. На повороте она остановилась, сказала:

– Может, нам не встречаться, Николай? Я… я… была замужем… у меня ребенок…

И в ту же секунду Николай нежно положил руки на ее плечи, их взгляды встретились.

– Знаю, Танюша! Ты мне дорога, очень дорога. …Погодин перевернул следующую страницу:

«Об Игоре тоскую, хотя знаю: у мамы ему хорошо. Приеду, возьму к себе. Да! Перед отъездом забыла сообщить тебе радостную новость: к Октябрьской пообещали дать однокомнатную квартиру. Я, конечно, на седьмом небе!