Айзек Азимов - Убийство в Эй-Би-Эй

— Да, я писатель, — сказал я, почувствовав легкий укол.

— Я знаю вас, — проговорил он и щелкнул пальцами. — Джайлс Дивор был вашим протеже, не правда ли?

— Я помог ему с первой книгой несколько лет назад, — признался я.

— Он великий писатель. Вы должны им гордиться. Я восхищаюсь его книгой.

— Он будет рад узнать об этом, — заметил я без энтузиазма. Было ясно, что по мнению этого честного, но глупого служащего отеля, я прославлюсь тем, что Джайлс — мой протеже, но я-то вовсе не так рассчитывал войти в историю литературы!

Я поднял руку в знак прощания, но он воскликнул:

— Минуточку! — и схватил лист бумаги со стола. — Не дадите ли вы мне автограф?

Я еще не достиг такой стадии, когда у меня наперебой просили бы автографы, и потому сказал:

— Конечно.

Он расстегнул пиджак и тщательно выбрал одну из ручек, засунутых во внутренний карман, по-видимому, самую почетную. Подавая ее мне, он сказал:

— Мое имя Майкл П. Стронг, если хотите, можно просто Майк.

Я написал: «Майку» — и спросил, стараясь не подчеркивать сарказма:

— Может быть, хотите, чтобы я подписал: «От покровителя Джайлса Дивора»?

— Нет, просто ваше имя, — ответил он простодушно. — Я возьму автограф у мистера Дивора позднее, когда он будет надписывать свои книги.

— Теперь я могу идти?

— Конечно! Большое спасибо, мистер Джаст, — и он радостно помахал рукой.

Я пытался отыскать киоск «Призм Пресс». В тот момент я не сознавал, да и не мог сознавать, что жизнь человека висела на волоске и что все зависело от того, насколько я раздражен.

Несмотря на то, что в принципе я не одобрял крикливую рекламу, все же в киосках продавали книги, а я люблю книги. И как раз, когда напряженность стала спадать, мне наступили на ногу! Может быть, я сам был виноват — я не смотрел, куда иду, — притом в зале толпилось много народу и трудно было не наткнуться на кого-либо.

Но дело в том, что я болезненно отношусь к тому, что меня топчут. А все из-за удивленного взгляда, обращенного вниз, как бы говорящего: «Вы, оказывается, тут!»

И поскольку обидное фиаско с пресс-конференцией все еще мучило меня, я приветствовал возможность физической разрядки и с силой отбросил обидчика, прошипев:

— На свои ноги наступай, растяпа!

Он качнулся, удержал равновесие, смущенно уставился на меня, пробормотал: — Извини, паренек! — и пошел дальше.

«Паренек»!

Мне сорок два. Пусть я выгляжу моложе своих лет, но никто не даст мне меньше 32. Надо же — паренек!

Он автоматически отреагировал на мой рост, и успокоительное воздействие обстановки сразу прекратилось. Я снова хмурился и был зол на весь мир.

Наконец я разыскал «Призм Пресс». Томас Вэлиэр, который вместе с женой был владельцем этого небольшого издательства, — олицетворение молодого талантливого и напористого администратора. Он достаточно дружелюбен, и я хорошо относился к нему, но не в этот момент. По правде говоря, я испытал острую неприязнь, ибо на витрине не было ни одного сигнального экземпляра моей книги «Будущее — для птиц», а лишь маленькое объявление о ее предстоящем выходе в свет. Зато на прилавке лежало штук двадцать книги Джайлса Дивора «Ушедшие навсегда». Несомненно, они будут розданы крупным книготорговцам.

— Как дела, Том? — спросил я отрывисто.

— Дэрайес! — воскликнул он, заметив меня только после моего вопроса. — Прекрасно! Прекрасно! Уйма запросов насчет «Ушедших навсегда».

Выражение его лица было далеко не радостным, я бы сказал, даже унылым, но меня это не волновало. Мне самому нечему было радоваться.

— Какое мне дело до «Ушедших навсегда»? Как идет моя книга?

Готов поклясться, Том не сразу вспомнил, что в его списке есть моя новая книга.

— Трудно сказать, — проговорил он наконец. — Сигналов еще нет. Мы получим их к съезду американских библиотек.

— По-моему, моя рукопись была представлена раньше, чем рукопись Джайлса…

— Да, я помню.

Я не стал продолжать разговор.

Как, черт возьми, это удалось Джайлсу Дивору? Я не мог этого понять, даже когда помогал ему работать над его первым романом. Не понимаю и сейчас. Пишет он плохо, компонует книгу неуклюже. И все же в нем есть какая-то неотесанная сила, которая сразу захватывает вас и не дает вам отложить ее. Вам хочется это сделать, но вы думаете — «ну, еще страничку», а потом — «еще страничку» и еще…

Я познакомился с ним в 1967 году, когда ему был 21 год. Мне было 34, я уже выпустил две книги и считался вполне сложившимся, хотя и не слишком известным автором. Джайлс полагал, что есть смысл показать мне свою рукопись.

Как все другие писатели, я терпеть не могу непрошенные рукописи и жажду новичков получить ценные указания.

Обычно я возвращаю рукописи непрочитанными, но Джайлс был слишком наивен, чтобы послать мне свою по почте. Он явился самолично, даже не договорившись по телефону. Именно эта наивность пробудила у меня нечто вроде стыдливой жалости. Должен признаться, что я не задумываясь перерезал бы литературную глотку юноши, если бы он не подставил ее так доверчиво.

Это был детина 6 футов и трех дюймов росту, довольно широкий в плечах, но в ту пору крайне тощий (впоследствии он раздобрел). Он ходил, виновато ссутулившись, как бы стыдясь своего роста.

Итак, он стоял передо мной с рукописью романа в руках, безмолвно прося прощения за свой рост и глядя на меня так, будто смотрит не вниз, а вверх. Не знаю, как это ему удавалось, но в его присутствии мне казалось, что я выше него, и быть может, именно поэтому, к моему удивлению, я произнес:

— Ну что же, присаживайтесь, посмотрим, что тут у вас такое.

Три часа спустя он все еще сидел, а я все еще читал, и было уже 7 часов вечера. Я предложил ему сходить через дорогу закусить и потом снова возобновил чтение.

Нет, у меня вовсе не было впечатления, что я открыл гения. По правде говоря, книга была ужасная — написанная витиевато, с жутким диалогом.

Но я продолжал читать. Это-то и было самым удивительным. Не знаю, как он этого добивался, но невозможно было предугадать, что будет дальше, и почему-то хотелось узнать.

Впервые в моей жизни — клянусь — я взял под свое покровительство автора и его творение. Он дважды переписал книгу под моим руководством, и на это ушло два года.

Не очень-то приятными были эти два года. Помимо небольшой суммы, которую он регулярно получал от отца, у Джайлса не было никакого дохода, а мой собственный страдал из-за того, что я тратил на него такую уйму времени, черт бы его побрал! Под конец, когда у меня стало появляться желание ткнуть его лицом в пишущую машинку и не отпускать, пока он не испустит дух, я даже разрешил ему переехать ко мне, и он прожил в моей квартире два месяца и пять дней.

Я помню каждый день, потому что это было невыносимо. Он не шумел, не пил, не курил. Он старался не путаться под ногами. Он был неизменно вежлив и покорен. Он был немыслимо чист.

Эта немыслимая чистота, наверное, и доконала меня. Конечно, я не против чистоты, я сам стараюсь ее поддерживать. Но тщательно мыть руки, как только отрываешься от пишущей машинки! Тщательно складывать всю одежду, которая не на тебе! Тщательно стирать пыль, чистить и драить небольшое пространство вокруг себя, пока оно не станет казаться драгоценным камнем в оправе из ржавого металла, каким являлась остальная часть моей квартиры.

Единственное, в чем он был неряшлив — это ручки. Почти у всех писателей, которых знаю, есть свой бзик, связанный с ручками: одни делают запасы ручек, другие грызут их, третьи заводят любимые ручки… Джайлс их развинчивал. Всякий раз, когда он погружался в творческое состояние, он развинчивал шариковые ручки. И очень часто, ну, не меньше трех раз из десяти, ронял пружинки на пол. Не знаю уж, сколько раз я помогал ему искать их. В дальнейшем он начал покупать шариковые ручки одноразового пользования, которые не развинчивались и не имели пружинок.

Наконец он закончил книгу, и я лично отнес ее в «Призм Пресс». Я мог отдать книгу издательству «Даблдей», но считал, что справедливости ради надо предоставить первый шанс Тому. Кроме того я знал, что смогу уговорить его, даже если он не захочет принять рукопись.

С некоторым колебанием Том согласился опубликовать ее. Она вышла в 1969 и вначале не имела большого успеха. Было продано чуть больше 4000 экземпляров в твердой обложке — в общем-то не так уж мало для первой книги.

Вы, наверное, удивитесь, когда я скажу, что речь идет о «Пересечении» — книге, которая сейчас стала буквально объектом культа.

Лишь в 1972 году, когда «Призм Пресс» удалось найти издателя, который выпустил ее в мягкой обложке, книга внезапно приобрела огромный успех среди студенчества и моментально стала сенсацией. Быть может, читателям импонировало то, что это была полуфантазия сродни тогдашней полуфантазии Уотергейта. Не один раз в книге фантазия и реальность пересекались (отсюда название). И под конец уже трудно было определить, что преобладало.