Андрей Ветер - Я, оперуполномоченный

Болдырев замолчал, вспоминая что-то, улыбнулся своим мыслям.

– Что ж, добро пожаловать в нашу берлогу, – вернулся он к действительности. – С завтрашнего дня можешь приступать. А если хочешь, можешь прямо сейчас подключаться. Работы у нас непочатый край. Вкалывать придётся часов по двенадцать-четырнадцать. Ребята зашиваются…

– Прямо сейчас не могу. Надо приказа дождаться…

– Да, приказа пока нет. Это ещё недели две займёт, а то и целый месяц. Кадровиков в быстроте никто не упрекнёт… Ладно, – Болдырев кивнул, – главное, что решился. Как только утрясёшь все дела, приходи. Будем ждать…

Смеляков вышел на улицу. Снова заморосил дождь. Виктор поднял воротник плаща и быстрым шагом направился к остановке.

«Будем ждать, – повторил он мысленно слова Болдырева. – Тут меня ждут, тут я нужен, а вот Бондарчук-то не хотел, чтобы я шёл сюда…»

Память услужливо отдёрнула занавес и развернула картину упорной борьбы за подпись руководства на его рапорте о переводе на новое место работы. Сослуживцы предупреждали, что Бондарчук трудно расставался с хорошими сотрудниками. Но пять лет несения службы на посту у ворот посольства – срок немалый; как говорили в отделе: «Можно ноги до колена стереть, а ничто не изменится». Вдобавок ко всему, Виктор доучивался на последнем курсе ВЮЗИ, так что всё его молодое существо жаждало перемен. И он наконец решился.

Однако одно дело – решиться подать рапорт о переводе на новую работу, другое – осуществить замысел. Начальник отделения, увидев в руке Смелякова рапорт, тут же отмахнулся:

– Это не ко мне, старик. Я такие вопросы не решаю.

Валяй к Бондарчуку.

Степан Корнеевич Бондарчук, когда Виктор положил перед ним рапорт, задумчиво снял очки, театрально бросил их перед собой на стол, откинулся на спинке стула и проворчал:

– Ещё один! Ну чего тебе здесь не хватает, милый?

– Товарищ полковник, я уже вырос из этой работы! – Виктор заранее решил говорить напористо, убеждённо, чтобы своим тоном не допустить ожидаемых возражений Бондарчука.

– Вырос? А я, стало быть, не вырос? – Степан Корне-евич возмущённо надул щёки.

– Товарищ полковник, вы же понимаете, что должен быть интерес к работе. – Смеляков смутился, но продолжал настаивать: – Я должен перейти, это не блажь, а необходимость. Хочу попробовать свои силы «на земле».

– Да ты хоть знаешь, что это такое? Что тебя там привлекает, «на земле»-то? Не на земле работать придётся, а в грязи! Э-эх, ты понятия не имеешь, какая там мерзость… – Бондарчук презрительно скривил рот и постучал пальцами по столу. – Скажи на милость, чем тебя не устраивает работа у меня? Почему ты стремишься убежать отсюда? Зачем торопишься нырнуть в болото? Ты же ничего не знаешь о той работе. Поверь старику, я ж тебя не из упрямства удерживаю. Я прошёл весь этот путь с самых низов, пришлось глотнуть всякого, знаю, о чём говорю. – Он взял со стола телефонную книжечку с блестящей белой обложкой, очень похожую на кусок отполированного мрамора, и потыкал в неё пальцем. – Видишь белую корочку?

– Да.

– А попадёшь в уголовный розыск, тебя будут заставлять из этой белой обложки сделать чёрную. Или наоборот.

– Как это?

– А вот так. – Бондарчук горько улыбнулся. – Специфика там такая… Тебя это устраивает?

– Устраивает, – ответил Смеляков, хотя не понял, что имел в виду Бондарчук.

Степан Корнеевич поморщился:

– Начитаетесь книг, кинофильмов насмотритесь, а потом думаете, что всё в жизни так, как там показано… Нет, милый, ты ступай и подумай как следует. Не буду тебе ничего подписывать.

Виктор растерялся. Закрыв дверь кабинета начальника, он долго стоял в коридоре, затем вышел во двор и закурил.

– Ну как? – спросил кто-то из-за спины.

– Никак, – тоскливо отозвался Смеляков. В ту минуту ему казалось, что жизнь зашла в тупик.

Он долго колебался, прежде чем принял решение отправиться на Петровку в Управление кадров ГУВД города Москвы. Было не принято действовать «через голову начальства», но тянуть Виктор не желал, запущенный внутренний маховик уже раскрутился и не давал покоя.

Но минул месяц, прежде чем он, испытав муки ожидания в долгой очереди, попал на приём к начальнику Управления кадров ГУВД.

– Хотите попробовать свои силы на другом участке? – равнодушно поинтересовался суховатый мужчина, прочитав лежавший перед ним рапорт Смелякова. – Что ж, товарищ лейтенант, дерзайте. – И написал на рапорте: «Перевести».

Виктор примчался в ООДП, полный воодушевления, и сразу направился к Бондарчуку. Тот скривился, увидев визу на рапорте, и проронил, глядя куда-то в сторону, словно обращаясь вовсе не к Смелякову:

– Пожалеете вы, ребята, ох как пожалеете. Не цените вы того, что вам дано. – Затем упёрся твёрдым взглядом в Виктора: – Что ж, раз поставили такую резолюцию, раз начальник Управления кадров тебя переводит, я ничего не могу сделать. Но ты ещё не раз вспомнишь мои слова, вспомнишь, что я тебя отговаривал.

Виктор не сдержался и громко вздохнул, чувствуя необычайный прилив бодрости. Из кабинета Бондарчука он вышел быстрым шагом, с трудом сдерживая расползавшуюся во всё лицо улыбку. Радость переполняла, но в глубине души ему было немного жаль Степана Корнеевича, точило какое-то затаённое чувство вины.

– Уходишь? – спросил старшина, когда Смеляков пришёл сдавать оружие.

– Да, вот принимайте всю эту дребедень. – Виктор сиял. – Наросло всякого за пять лет.

– Уходишь? – повторил старшина и удивлённо поднял брови. – В районное отделение?

– Да, – гордо ответил Смеляков.

– Чёрт тебя понёс туда, – просто сказал «старый прохиндей», как называли старшину в отделе. – Ты бы, сынок, ко мне пришёл для начала и спросил, что это за работа такая. Я ж видел всё это, знаю…

– Да что же вы все заладили одно и то ж? – растерялся Виктор. – Ну, понятно, Корнеич не хочет отпускать. Стращает, обещает ужасы всякие на новом месте…

– Так мы же наглотались там дерьма-то, – хмыкнул старшина. – Ежели кто «на земле» поработает, так никому другому этого не пожелает, нипочём не пожелает.

– Но почему?! Толком разве нельзя объяснить?

– Толком долго будет… Но если в двух словах, то это такая работа, понимаешь, когда, например, стоит лошадь по колено в воде, а тебе нужно сделать, чтобы всё выглядело так, будто она вся утопла. Улавливаешь?

– Нет. – Виктор недоумевал. Слова старшины про лошадь были ему так же непонятны, как слова Бондарчука про белую обложку записной книжки.

«Что за ересь? – думал он. – Моду взяли страху и туману нагонять!»

Через три недели Виктор снова спустился в знакомое полуподвальное помещение отделения милиции, прошёл по длинному коридору и постучал в дверь заместителя начальника по розыску.

– Разрешите?

– А, это ты!.. – Болдырев указал на стул. – Устраи вайся. Сейчас я тут бумажонку одну докончу…

Смеляков опустился на скрипнувший стул. Из коридора доносились гулкие голоса. Пыльные настенные часы показывали почти семнадцать часов.

– Не замёрз? – спросил Болдырев, не поднимая головы. – Погода сегодня отвратная. У меня чайник поспел, можешь погреться.

– Нет, спасибо…

Из висевшего на стене радиоприёмника негромко звучал ровный голос диктора: «Чтобы жить, людям необходимо, помимо удовлетворения своих материальных потребностей, понимать смысл своего существования. Без высокой цели жизнь человеческая, которой природа отвела определённый срок, не может не казаться неполной, недостаточно одухотворённой, лишённой значения…»

Дверь распахнулась. В кабинете появился грузный мужчина, в мятом пиджаке неопределенного цвета и мятых серых брюках, из которых вываливался круглый живот. Вошедший без интереса посмотрел на Виктора и бросил какую-то бумагу на стол Болдыреву. Он двигался тяжело, вперевалку, страдая при каждом шаге, громко и тяжело дышал, но при этом держал во рту дымившуюся папиросу.

– А вот и Пётр Алексеич, очень кстати. – Болдырев широким жестом указал на толстого человека и представил его: – Капитан Сидоров, старший инспектор уголовного розыска по делам несовершеннолетних. Пётр Алек-сеич, принимай пополнение. Это Виктор Смеляков, бери над ним шефство.

– Здравствуйте! – Виктор поднялся и вежливо улыбнулся.

Капитан Сидоров махнул большой ладонью, мол, сиди, сиди, и всё его круглое тело колыхнулось, как студень.

– Значит, в сыскари подался? – буркнул капитан.

Болдырев подмигнул Смелякову:

– Пётр Алексеич почти двадцать лет в шкуре сыщика отпахал, успел и под пулями походить, и язву заработать, и брюшко для солидности нарастить. Тот ещё волчара, хотя по его внешности этого не скажешь. Раздобрел он в последние годы, всё на телефоне сидит. А раньше-то бегом бегал.

– В моём возрасте бегать не с руки, – проурчал Пётр Алексеевич. Как позже узнал Виктор, ему было пятьдесят два года, но выглядел он на все шестьдесят, а то и больше.