Марина Серова - Смерть наяву

— Вы — человек Фиштейна. На Фиштейне — крупный непогашенный хвост по налу. Вы могли нам помочь. Без особого, кстати, труда. Вы помогать нам не стали. Вывод я уже обрисовал.

Барсуков сунул руку в карман пиджака — теперь уже во внутренний, — вытащил оттуда пачку долларов и протянул ее Голицыну.

— Ваш гонорар, — пояснил он. — Здесь пять тысяч. Понятно, что по московским меркам это мелочь, но у вас сейчас тоже не лучшая ситуация. На первое время хватит, правда?

Голицын деньги взял, хотя по его лицу было видно, что сниматься в рекламе ему явно влом. Но деваться действительно было некуда.

Даже если бы Роальд решился нанять меня на неопределенное время и вывезти с собой в Москву, ему пришлось бы мне чем-то платить. Но пока что он был неплатежеспособен. Пришлось соглашаться.

— Поехали, — обреченно проронил Голицын, поднимаясь с кресла.

Уже в машине Барсуков принялся обнадеживать Роальда, рисуя ему возможную перспективу.

— Через день-два все утрясется, — внушал он Голицыну. — Фирма Фиштейна будет поглощена параллельной конторой, и мы снова сможем работать. Там и для вас местечко найдется. Я имею в виду, конечно, телевидение, или радио, или что-нибудь еще. Я выйду с вами на связь в самое ближайшее время. Не падайте духом…

Роальд мрачно кивал, но по его лицу было видно, что в благоприятные прогнозы насчет своего будущего он верит с трудом.

Я не отходила от Роальда ни на шаг за все время съемок, разве что, когда жужжала камера, стояла чуть поодаль. Все прошло достаточно быстро и безболезненно для самолюбия Голицына.

Ему действительно не пришлось даже притрагиваться к рулону туалетной бумаги. Просто смотрел и улыбался, а на заднем плане бумага развертывалась в виде спирального серпантина.

Съемки проходили в павильоне телестудии, куда привез нас лично Барсуков.

Просторное помещение было задрапировано желто-зелеными полотнами, на фоне которых танцевали какие-то девочки в неглиже, пока Голицын сидел за столиком и «гипнотизировал» взглядом рекламируемую продукцию. В динамиках звучала тихая музыка, помещение хорошо кондиционировалось, так что даже свет юпитеров не был таким обжигающим, как обычно бывает при съемках.

Голицына многие узнавали, подходили поздороваться, просили автограф. Он ловил на себе многочисленные взгляды и прямо-таки расцветал.

Особенно буравила глазами Голицына, как я заметила, дама из осветителей, одетая в красную шелковую кофточку с кружевной розой на левом кармашке. Впрочем, смотрела она иначе, чем другие, — вместо заинтересованной восторженности ее взгляд был как-то тяжел и задумчив. Но тогда я не придала этому особого значения…

Кассета ушла в монтаж, и уже через полчаса глава фирмы «Игги» вручил ее человеку в спецовке, который быстро побежал куда-то по коридору.

Довольный Барсуков вытер пот со лба и с облегчением выдохнул:

— Ну вот и все. Сегодня же пойдет по местному эфиру. Считайте, что нам с вами повезло. Ну что, примем еще по маленькой?

Мы втроем сидели в столовой телестудии и «замаривали червячка».

Причем мужчины скорее не «замаривали» его, а старались утопить в спиртном местного розлива. И им удалось пока что выпить всего полбутылки водки, но по раскрасневшемуся лицу Голицына я поняла, что для него это только начало веселого вечера.

«Ничего, — приободрила я себя. — Скоро этот красавчик алкоголик отбудет в первопрестольную, и ты сможешь свободно вздохнуть».

Хотя… Не буду скрывать — если бы Роальд Голицын пил не так яростно, то мне было бы жаль расстаться с ним просто так…

Я чуть пригубила водку за компанию под первый тост, а все остальное время в одиночестве пила «швепс-тоник», пока мужчины опрокидывали очередную «граммулечку», запивая злодейку томатным соком и, таким образом, смешивая коктейль «Кровавая Мэри» в собственных желудках. Время летело быстро, и бутылка вскоре опустела.

Роальд сделал немедленную попытку заказать еще одну поллитру беленькой, но Барсуков, к моей радости, наотрез отказался.

— Рад бы, да мне еще работать, — пояснил он. — Ну что ж, спасибо за помощь, ждите моего звонка. Чао!

— Увидимся, — без особого энтузиазма отозвалась я. — Желаю удачи.

Роальд остался сидеть за столиком. Он внезапно испытал прилив нежных чувств по отношению ко мне — взял мою руку и стал целовать ладонь, уставившись на меня хоть и влюбленными, но слегка остекленелыми глазами.

— Поехали домой, — промурлыкал он. — Кажется, вчерашнюю ночь я провел впустую.

— Хочешь наверстать упущенное? — улыбнулась я. — Что ж, поедем. Только спиртного больше ни-ни. Это мое обязательное условие.

— Да? — разочарованно проговорил Роальд. — Ну хоть пивка на утро.

Сошлись на пиве. Роальд взял тут же, в баре, три бутылки «Хейникена», мы направились к выходу, и уже на самом пороге я оглянулась.

Эта профессиональная привычка выработалась у меня еще во время обучения в разведшколе — мельком, незаметно бросить взгляд за спину, когда выходишь из помещения или сворачиваешь за угол.

Полезная привычка, надо сказать. Особенно при моем роде занятий…

Интуиция не подвела меня.

Та самая женщина в красной кофте, которая не сводила взгляд с Роальда во время съемок, сидела за дальним столиком у окна.

Она тоже пила водку — но в одиночестве. Перед ней стояла почти пустая бутылка и ощетинившаяся окурками низенькая пепельница.

Сейчас она провожала нас тяжелым взглядом, полным ненависти.

На улице Роальд снова начал чудить. Он то тащил меня обедать в ресторан, то вспоминал, что нам предстоит «чудная ночь любви», как он выражался. То порывался ехать к родителям, то идти в казино и выиграть еще пять тысяч долларов — что он может не выиграть, а проиграть — в его голове не укладывалось. В общем, мне пришлось изрядно попотеть, пока я не уговорила его ехать домой. Правда, Роальд выставил условие:

— Хорошо. Поедем так поедем. Но сначала я хочу немного прогуляться.

— Вот в лесочке и прогуляемся, — тянула я его за рукав к «Фольксвагену».

— Не люблю на природе, люблю в городе, — настаивал Голицын. — Ты только посмотри, как блестят эти камни в лучах закатного солнца.

Мне пришлось уступить.

Взявшись за руки, мы бродили по улицам, примыкавшим к району телестудии. Роальд без умолку трещал и нес полную околесицу насчет того, что когда-нибудь краеведы увековечат его пребывание в городе какой-нибудь мраморной мемориальной доской.

— Здесь жил Голицын, — указывал он на развалюху на задворках гостиницы. — Представляешь? Народ, корреспонденты… и мой профиль в мраморе!

— Ты и вправду тут жил? — спросила я. — Что, прямо в этом доме?

— Ну конечно! — воскликнул Голицын. — Сейчас, дай вспомнить. С трех до семи лет.

Он встрепенулся и, ухватив меня под руку, потащил в глубь двора.

— Сейчас я тебе покажу, где я играл, — пообещал он, очевидно полагая, что автобиографическое краеведение мне так же интересно, как и ему.

— Послушай, но тут же помойка! — пыталась я сопротивляться. — Давай как-нибудь в другой раз, когда будет посуше?

Не-ет, Роальда теперь невозможно было остановить. Он был в ударе и прямо-таки горел желанием продемонстрировать мне каждую пядь пространства, по которой некогда ступала его детская нога.

— А вот тут… — вскарабкался он через ограду, — вот тут я потерял машинку. Ну что ты там стоишь, давай руку, перелезай!

— Не полезу, — помотала я головой. — Рассказывай через забор. Я лучше здесь постою и полюбуюсь на тебя через прутья.

— Ну как знаешь, — махнул рукой Голицын. — Значит, тут стоял грибок. А вон там, где сейчас сараев понастроили, там мы с мальчишками…

Что делал Голицын с мальчишками, я уже не слышала, потому что из щели между сараями, которая вела на соседнюю улицу, появилась медленно растущая тень. В зыбком свете мигающего фонаря она словно бы выплыла из простенка — человек, стоявший между гаражами и сараями, явно чего-то выжидал. Я не стала искушать судьбу и быстро перемахнула через забор, ругая себя за то, что позволила на секунду расслабиться и оставила Роальда одного.

Как выяснилось, ругала я себя не зря. Тень быстро рванулась вперед. Это была та самая женщина в красном, которую я отметила во время съемок и позже в столовой.

Намерения у дамочки были самые что ни на есть серьезные — она сжимала в руке нож, держа его по-испански, лезвием к себе.

«Значит, она будет замахиваться, — думала я на бегу. — Я должна успеть».

А Роальд Голицын не обращал внимания на мои крики — я звала его по имени, стремясь предупредить об опасности, которая неумолимо надвигалась к нему со спины. Ноль внимания, как ни напрягала я связки! Голицын беззаботно что-то рассказывал мне, даже не заботясь о том, слышу я его или нет. Меня-то он точно не слышал.