Светлана Алешина - Палач в нетерпении

— Я думаю совсем о другом.

— О чем? — опешила она. — Я тебе исповедуюсь, как священнику, а ты думаешь о чем-то своем?

— Да не о своем, — отмахнулась я. — И тебя я внимательно выслушала. Просто одна мысль у меня не выходит из головы…

Я посмотрела в широко распахнутые глаза Танечки и решительно спросила:

— Таня, твой брат — фрик?

Сначала она таращилась на меня, как будто не верила своим ушам. Ее губы беззвучно шевелились. Потом она вдруг расхохоталась.

— Кто? — пробормотала она, пытаясь остановиться. — Кто он?

Я ждала, когда она успокоится.

— С чего ты взяла, что он фрик?

— Просто подумалось… Понимаешь, дело в том, что на фотографии, которую тебе прислали, не женщина. Может быть, тебе хотели намекнуть на брата.

— Саша, тебе не кажется, что ты только больше запутываешься? — спросила она, лукаво смотря на меня. — Чего ты пристала к моему брату? Конечно, он скандальный тип, но, насколько я вчера заметила, с сексуальной ориентацией у него все в порядке…

— Вчера? — удивилась я.

— Конечно, вчера, — рассмеялась она. — Потому что вчера я его видела увивающимся за одной девицей. Причем делал он это крайне увлеченно, и я даже подумала, не зря ли я вписала его в список подозреваемых… Хотела свредничать, а вышло так, что сей подлый юноша, наоборот, получил от этого сплошное удовольствие. Хотя теперь у меня есть шанс все-таки доставить ему парочку неприятных минут! Вот скажу ему, что он — фрик, да еще так его назвала та самая девица, возле которой он целый вечер крутился, — и наконец-то порадуюсь от всей души!

— Ты хочешь сказать, что твой брат…

Я никак не могла связать их воедино.

— Но у вас же фамилии разные! — попыталась сопротивляться я.

— А так вот получилось, — улыбнулась Таня. — Это его псевдоним. А ты думала, что это такая фамилия может быть дурацкая? Варлаамов! Нет, это себе Илюша имидж создает! Но мы старались скрыть наши родственные связи — по вполне понятным причинам. Сама видишь, как сильно меня любят. Я не хотела, чтобы это «пылкое чувство» коснулось его. Вот мы и разыгрываем ненависть — кстати, забавно… Мы этим фарсом даже увлеклись! Так любопытно — ему про меня на ухо гадости шепчут, мне про него… К тому же он талантливо изображает несправедливо мной обиженного. Весело, правда? А скандал действительно был. Но не с ним. Лада все перепутала.

— Тогда с кем?

Она потупила глаза в пол и пробормотала:

— С Владой, то есть с Владиком Воронцовым. Который на обложке журнала. И скандал был действительно крупный… Но не у меня.

— У Ильи? — тихо спросила я.

— Господи, Саша, ну почему ты так пристала к Илье? Нет, не у Ильи.

— Тогда у кого?

Я задумалась. Подл и Грязнер? Эти подобных скандалов не боятся… Наоборот — живут себе, как птички, считая, что так и надо!

— Это не моя тайна, и открывать ее я не собираюсь. Оставь меня в покое с этим вопросом, ладно? Насколько я знаю, с письмами это связано быть никак не может, а чужие скелеты доставать из шкафа я не люблю. Надо будет — этот человек сам тебе все расскажет.

По ее взгляду я поняла, что она действительно больше ничего не скажет.

— Ладно, — вздохнула я. — Хотя, на мой взгляд, в этой идиотской истории все может быть взаимосвязано. Но письма пишут тебе, а не мне. И ты сейчас сидишь в этой комнате и терпеливо ждешь, когда я разберусь с твоей проблемой. Но вот только почему-то помогать мне не собираешься. Как будто тебе все это ужасно нравится…

— Нет, не нравится, — упрямо сказала Таня. — Но если это не мои секреты, я их открывать не могу.

— Да пожалуйста, — пожала я плечами. — Не открывай. А Владик? — спросила я.

— Ах, Владик… Мне его было жаль, очень жаль… Он переживал свою нестандартность мучительно. Не передать это словами… И я ему помогла. Все, больше ничего не могу тебе сказать!

Я подошла к окну. Там сияло солнце, было тепло, как летом, несмотря на то что на улице уже стоял октябрь.

— Да я в принципе уже и сама поняла, кто был замешан в скандале, — вдруг улыбнулась я и обернулась. — Значит, ваш договор был взаимовыгодным?

— Кого ты имеешь в виду? — испугалась Таня.

— Андрея Никитича, — сказала я, смотря, как опадают под ветром с тихим шорохом желтые листья. — Андрея Никитича, Танечка.

«Что-то не вяжется…»

Лада остановила машину и вышла, стукнув дверцей. Услышав этот звук — «ц-цирк!», остановилась и покачала головой.

Что-то не вяжется, это уж точно, но ее нервы тоже сдают. Она никогда раньше не позволяла себе так с размаху шваркать дверью.

Что ее так разволновало? То, что ее подозревают?

Нет, нет… К шепоту за спиной Лада привыкла. Да и, если уж говорить честно, разве Лада не радовалась втайне этим письмам?

«Я не знала, что все кончится так. Я не хотела Татьяниной смерти».

— Но радовалась, видя, как бледнеет ее лицо после очередного послания? Подсознательно? — пробормотала она.

— Простите, Ладочка…

Она вздрогнула. Не оттого, что кто-то толкнул ее в спину. Голос. Что-то вертелось в памяти. И Лада понимала, как это важно. Потому что с этим самым голосом была связана Танина смерть.

А ведь, какой бы стервой Танечка ни была, этот человек был в сто раз хуже!

Голос, голос, голос…

Ну, вспомни же. Была какая-то фраза, оброненная этим самым человеком. Тогда ты рассмеялась — тогда тебе это показалось только удачной шуткой.

— Ладочка! Вам нехорошо?

— Нет, все нормально.

А вот шуткой-то это оказалось весьма неудачной. И даже — совсем не шуткой, если вспомнить то, что произошло потом.

Черт возьми, ну почему, когда надо, память отказывает тебе в помощи?

— Еще раз простите…

Она открыла глаза.

Человек удалялся. Воспоминание не приходило, но Лада смотрела вслед удаляющейся фигуре, уже почти на сто процентов уверенная, что этот вот человек, такой привычный и обаятельный, и является причиной Таниной гибели.

Я продолжала бессмысленно пялиться в экранчик компьютера, наблюдая, как разноцветные квадратики, только что сложенные мной в гармоничную стеночку, рушатся под действием бомб.

Если предположить, что наш «письмотворец» сейчас затаился и мы рассчитываем на метод исключения, то что у нас получается?

— Ни хрена у нас не получается, — мрачно пробурчала я. — Он может затаиться на десять лет, а в соседней комнате у нас торчит «самоубийца», и вряд ли нам удастся прятать ее от чужих глаз долго.

И что ж делать? Уподобиться Ларчику с его внезапно возникшей страстью к театральным эффектам, снова собрать всех, и — алле-гоп, в призрачном свете появляется дух Танечки! Кто-то, не в силах справиться с проснувшейся совестью, бледнеет, падает в обморок, и мы — тут как тут, защелкиваем на его руках «браслеты»?

— Какой маразм, — пропела я. — Первое. Нет гарантии, что при появлении Танечки в обморок не рухнут все. А он-то как раз и останется, потому как у него, вполне может статься, и совести уже не осталось!

Новый взрыв разрушил мое сооружение. Я нажала на кнопочку, и экран угодливо погас.

— Вот так Александра Великая погружает мир во тьму, — сообщила я.

— Ты с кем это беседуешь? — раздался голос сзади. Обернувшись, я увидела возникшего на пороге Ларчика.

— С тобой, — улыбнулась я ему.

— А я только пришел.

— Я заранее с тобой беседую. Моя сложная психофизическая структура не терпит одиночества.

— И что ты мне рассказывала?

Он сел напротив и смотрел на меня с интересом.

— Я? Ах да. Я пыталась понять, что теперь можно сделать. Придумать некий ход, когда наш аноним будет вынужден раскрыться… И знаешь, миленький, я, кажется, придумала!

Я подпрыгнула. И как такая мысль не пришла мне в голову раньше!

— Ларчик, — взмолилась я, — ты меня отпустишь ненадолго, а?

— Сначала ты мне расскажешь, что ты там надумала, а потом я решу, — сурово ответил мой босс.

— Ну, Ларчик, я тебе потом расскажу, а сейчас у меня времени нет! Пожалуйста, Ларчик!

Я даже руки молитвенно сложила! Я на него смотрела так умильно, что и камень бы растопился!

— Это опасно? — хмуро спросил Лариков.

— Нет, нет! Это… совершенно безопасно. Честненькое слово!

— Клянешься?

— Клянусь, — с готовностью подняла я руку. — Хоть на чем угодно.

— И чем угодно?

— Даже твоей драгоценной жизнью, — прошептала я.

— Нет уж, вот мою жизнь оставь в покое, потому что ты отчаянная врушка! — возмутился Ларчик.

— Хорошо, хорошо… Тогда я поклянусь своей.

— Своей тоже не стоит. По той же самой причине…

— А без клятвы? Не отпустишь?

Он вздохнул:

— Иди. Только недолго. Через два часа не будет — вызову милицию…

— Я приду раньше, — пообещала я, вылетая на улицу.