Мария Дубинина - Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.

«Мой дорогой сын. Я был бы счастлив, если бы ты никогда не увидел этого письма, но раз уж судьба так распорядилась, что ты читаешь мои последние слова, то, смею надеяться, они тебе помогут. Мой Джон, мой любимый мальчик, я не часто радовал тебя отцовской заботой и все же кое-что я могу сделать для тебя, пусть и после своей смерти. Знай, что я всегда думал о тебе и предчувствовал опасность, угрожающую тебе с моря…»

Я ощутил, как дрожь охватывает меня с ног до головы и пальцы до белизны впиваются в желтый лист бумаги. Отец, которого я не знал и никогда уже не узнаю, смотрел на меня с ровных чернильных строк.

«… это наше проклятие. Злой рок, преследующий юные жизни.

Джеймс не справился с павшей на него нелегкой ношей, значит, на очереди ты. Мы должны были все тебе рассказать, но Лидия в который раз все решила за нас обоих. Мне страшно, но не от дыхания скорой смерти, а от того, что ты остаешься беззащитен перед надвигающейся бурей…»

Он имел в виду мамин секрет, и теперь я знал, в чем он заключался. Но отец ошибался в главном — я отнюдь не беззащитен, я оказался сильнее Джеймса, но хватит ли мне сил дойти до конца и выжить? Я не знал.

«… Он известен под многими именами, я и не могу предостеречь тебя от знакомства с ним, но ты сразу же поймешь, с кем имеешь дело. Он беспощаден и хитер и пойдет на все, дабы добиться своей цели. Его корабль несет смерть и сам он — воплощение зла. Ступив на проклятую палубу, пути назад уже не найти. Он завладел моим разумом, как проделывал уже не единожды с невинными душами, он заставил меня служить ему. Прости меня, я стар и слаб, моя жизнь теперь ничего не стоит…»

На этом месте письмо оборвалось. Несколько минут я просто смотрел на него и ни о чем не думал. В голове невероятным образом возникали картинки-воспоминания, принадлежавшие не мне, а будто бы самому этому месту, пропитанному страхом и смертью. Я видел, как отец, мой чудной старый отец, роняет чернильницу, заливая пол, запечатывает конверт и кладет его в тайник. Его руки трясутся, но взгляд тверд и решителен, как никогда раньше.

На столе уже приготовлен яд, ждущий своего часа. Я видел и Коллинза, его глаза пусты и подернуты сизой дымкой. Еще одна жертва в длинном списке загубленных жизней. Но что это? Рядом со смертельным пузырьком стоит еще один! Мутная бесцветная жидкость в нем притягивает мой взор. Отец берет со стола яд, и я, опомнившись, чудовищным усилием воли отогнал видение. Хватит! Я устал и больше не желал ничего знать. Старик-аптекарь ничем не выдал своего любопытства:

— Уже уходите? Нашли, что искали? Я рассеянно кивнул, ведь я нашел даже больше, чем хотел бы. Больше всего на свете меня тянуло пройтись пешком, без шляпы и трости, по пустоши, подставив лицо холодному ветру. Измученный неизвестностью и тревогой, мой разум жаждал покоя, короткой передышки и, наплевав на все, я велел мальчишке, что служил при аптеке, доставить повозку в усадьбу, а сам неторопливым шагом отправился домой. Путь предстоял неблизкий, но чувство свободы, что дарил привычный с детства вид бесконечных равнин и низкого фиолетового неба, радовало и успокаивало меня. Иногда мимо проезжали двуколки, я кивал и вежливо отклонял предложения подвезти.

— Мистер Найтингейл, где Ваша шляпа? Я повернулся на голос и увидел позади повозку, плетущуюся по избитой дороге, а на козлах гордо восседал Перси Коллинз и лучезарно улыбался. Его нелепый полосатый костюм и шляпа-котелок невольно вызвали у меня ответную улыбку.

— Пожалуй, и я пройдусь, — прозвучал очаровательный женский голосок, — Не надо мне помогать, я сама. И Агата, подобрав пышные юбки, спрыгнула на землю. Я поспешил к невесте, но она лишь звонко рассмеялась и сорвала с головы свою модную шляпку. Из потревоженной прически выпали белокурые пряди. Сколько же прелести было в этих нежных завитках! Коллинз восторженно присвистнул:

— А это смело! Не бойтесь, мадам, я никому не выдам Ваш секрет. Агата подцепила меня под локоть и повела вперед.

— Боже, дорогая, что ты делаешь здесь, да еще и в компании Перси? — не удержался я от вопроса.

— Прости, но я не могла сидеть дома, сложа руки на коленях. Я привыкла к помощи духов, но и сама тоже кое на что способна. Я поспешил заверить возмущенную женщину в том, что никогда не сомневался в ее уме и талантах, на что он ответила невозмутимо:

— Для тебя я сделаю все, что угодно. И тут мне открылась важная вещь. Я сделал Агате предложение, я восхищался ею, а она была добра и нежна со мной, как ни одна другая женщина, и все же подобные слова ни разу не звучали из наших уст. Я понял вдруг, что принимал все, как должное, как естественный ход событий от знакомства до свадьбы, в то время как нежные чувства — это не один из разделов медицины. Это огненный цветок, что без пищи увянет раньше срока. Я был так занят проблемами, настоящим и мнимыми, что не замечал своей неблагодарности и черствости.

— Я люблю тебя, — признание вырвалось само собой, и я поразился тому, как обходился без него до этого, — Люблю. Агата только загадочно, немного грустно улыбнулась и сменила тему разговора:

— Я ездила в судоходную кампанию.

— Зачем? — насторожился я.

— Разузнать про «Лавинию», корабль, на котором служил твой брат. Дело в том, Джон, — ее чуткие пальцы чуть сильнее сжали мой локоть, — дело в том, что твоего брата не смыло за борт, как было написано в извещении о смерти. Он спрыгнул сам. Ее слова произвели на меня эффект, сравнимый с ударом молнии.

— Но откуда ты это взяла?

— Мне очень жаль, правда. Владелец кампании назвал мне имя человека, который своими глазами видел смерть Джеймса. Как водится, ему никто не поверил. Я отвернулся, чтобы скрыть волнение, однако мне это не удалось.

— Все будет хорошо, — Агата безошибочно угадала мои мысли, — Ты сильнее и старше Джеймса, ты найдешь другой выход. Ради себя.

Ради меня. Но я его не видел. Мной завладели тоска и уныние. В чем смысл бороться, если конец один и его не избежать? Я пожалел о том, что рассказал Агате о найденном письме и попросил помощи. Беседа с духом отца уже ничего не решит. После короткого дневного сна состояние мое улучшилось, и я нашел в себе силы провести время с семьей за чашкой чая. Однако, спустившись в гостиную, застал там только матушку. Она словно постарела за последние несколько дней, что прошли с моего приезда. Несколько дней, что тянулись как вечность, будто я умер и попал в ад.

— Агата еще не спускалась? — спросил я, целуя протянутую руку.

— Она просила ее не беспокоить. Она… она работает. Мы оба понимали, что это означает, но предпочли умолчать.

Лучшая в Лондоне леди-медиум пыталась выполнить мою скоропалительную просьбу, и я также знал, что ей это не удается — дух моего несчастного отца оставался глух к ее призывам. В том месте, куда он попал после смерти, они были, видимо, не слышны.

Мама первой нарушила молчание:

— Мой мальчик, я во многом была не права, но я стремилась уберечь тебя от беды. Ты веришь мне?

— Да, конечно, матушка, — я не понимал, к чему она клонит, но готов был выслушать.

— Ты последний из моих сыновей. Женись на миссис Лонг, живи спокойно и счастливо. Это все, чего я хочу, — она всхлипнула и прижала к лицу белый кружевной платок. Я все еще не понимал, что именно она желала сказать. А может и ничего особенного, просто оправдания старой женщины, слишком долго хранившей ужасный секрет.

— Так и будет, мама. Я вернусь в Лондон, женюсь, и каждое лето буду привозить Вам внуков. Обещаю.

— Не надо! — воскликнула она отчаянно, — Не обещай ничего, ты солжёшь! Джеймс тоже обещал вернуться домой. На крик прибежала миссис Гроув, и я оставил рыдающую матушку на попечение верной экономки. Оставшись в одиночестве, я с новой силой почувствовал прилив тоски. Мне было душно и тесно в доме, душа рвалась куда-то, вдаль, туда, где ей будет легко. Это было новое для меня чувство, я не замечал в себе тяги к путешествиям и перемене мест. Наоборот, родные стены вселяли в меня уверенность и дарили чувство защищенности и душевного комфорта.

Что же изменилось? И сам я себе горько ответил — все. Трудно сказать, что именно осталось прежним. И все же неясная тревога не давала мне покоя.

— Сэр, просили Вам передать. Я принял из рук горничной кожаный кисет, но судя по ощущениям, лежал в нем отнюдь не табак.

— Кто передал?

— Мистер Коллинз. Я оттолкнул девушку в сторону и выбежал на крыльцо, однако Перси и след простыл. Я развязал шнурок и вытряхнул на ладонь содержимое мешочка. Это оказался маленький флакон с мутной бесцветной жидкостью. Первым моим порывом было выбросить эту дрянь, меня передергивало от одного только его вида, а прикосновение стекла к коже вызывало отвращение. Я догадывался, что вижу перед собой еще одно из изобретений отца, но не вытяжка из лекарственных трав, а нечто куда более мерзкое и опасное. Я не желал держать это в руках и вообще вносить в дом, но и выкинуть не мог — что-то во мне тому сопротивлялось. Никто из нас и не подозревал тогда, что близился финал этой запутанной истории. Итак, тревожное чувство, что лишало меня покоя и сна, стремительно нарастало. По совету невесты, я перебрался в гостиничный номер в городе, но это никак не облегчило моих мук, к тому же, находясь в одиночестве, оторванный от любимых людей, я в удвоенной мере ощущал чудовищный груз, давящий на мой рассудок и в большей степени на саму мою душу. Не выдержав и суток, я позорно бежал под крыло родного дома, гонимый первобытным страхом лишиться всего того, что делало меня мной.