Марина Юденич - Игры марионеток

Но это шло на пользу его державе.

Армию и Флот назвал он единственными своими союзниками, и ничего не жалел для укрепления их мощи.

Итак, жестокость, скупость и гордыня….

Почему бы тебе не сказать иначе: воля, рачительность и честь? — Негромко поинтересовался Посланец, того, кто признан был Царем Мира.….»

На этом рукопись обрывалась.

В письме старика была просьба, а, пожалуй, что и требование — не рассматривать его записки, как документ исторический или научный.

Она хорошо помнила об этом.

Но соблазн был велик.

Много часов провела, листая исторические фолианты, читая все — что могла раздобыть — относящееся к эпохе правления Александра III.

И не нашла ответа.

Пыталась идти другим путем, знакомясь с работами по эзотерике.

Искала в сложных, мистических и философских доктринах миро устройства.

Но — тщетно.

Нигде не упоминались таинственные Слуги мира.

Слабый свет забрезжил лишь трижды.

В старой книге натолкнулась она на слова Оум и Аум. Сказано было, что это мистические звуки, символизирующие в мистических текстах индусов и буддистов космическую пара энергию.

Слово Одкрафт упомянуто было немецким ученым фон Райхенбахом много позже, уже в восемнадцатом веке, но означало, в принципе, то же самое. Немец писал о некой «жизненной энергии», которая вызывает мистическое свечение человеческих тел и даже неодушевленных предметов.

И, наконец, таинственные звуки: «Ар— эх— ис— ос— ур» — приводились в одном из трудов по эзотерике, как древне магическое заклинание, содержащее формулу вечности.

Озарение было коротким.

Дальше простиралась беспросветная тьма.

Никакой другой информации она раздобыть не сумела.

Пришел день шестой.

Несмотря на то, что пол — ночи проведено было в хлопотах — разбитый «Мерседес» надо было пристроить в ремонт, а потом на «попутке» добраться до дома — утром он проснулся достаточно бодрым.

С твердым намерением воплотить в жизнь все решения, принятые накануне.

Неожиданная весьма мысль вдруг вспорхнула в сознании:

«Что, кстати, сотворил Господь на шестой день?

Что-то важное, потому что следующий седьмой — он отдыхал.

Вроде бы — так.

Значит, на шестой день он сотворил человека, что есть важнее его в мироздании?

Что ж, будем считать это хорошим предзнаменованием.

Меня ведь озарило, едва наступил день шестой. Было уже за полночь.

Это — точно

Наскоро поглотив кофе, он взялся за телефон.

Машину взаймы нашел довольно быстро и уже через час мчался по Москве на чужом громоздком, но ходком джипе.

В «Останкино» заскочил всего на минуту, успокоив, однако, своим бодрым видом совсем уж поникшую секретаршу Аню.

Из сейфа, где хранилось немного наличных денег, какие-то сценарии, договоры, накладные и несколько кассет с убойным компроматом, извлечен был плотный пластиковый пакет со злополучной «лодочкой»

Подчиняясь мимолетному порыву, а вернее — инерции той решимости, которой проникся с утра, он хотел, было открыть пакет.

Но не смог.

Оттуда отчетливо сквозило…. ужасом.

Наваждение, притаившееся где-то поблизости, готово было в любую минуту снова набросить удушливый полог.

Ничего этого Сергей Макеев не понял, а вернее — не осознал, но ощутил очень остро.

И почувствовал, что действовать надо быстро.

Очень быстро.

Пока ничего эдакого не случилось на самом деле.

Крепко, но с превеликой осторожностью, он зажал пакет под мышкой, и почти бегом, ринулся к выходу.

Скоро, преодолев вязкую трясину городских пробок, машина бойко выскочила на загородное шоссе, ухоженное, аккуратное, свободное даже днем.

Откровенно говоря, никакого, даже очень приблизительного плана у него не было.

Пожалуй, он даже не смог бы ответить на вопрос, зачем мчится на это проклятое место?

Что надеется обнаружить?

С какой стороны подступится?

Решение пришло неожиданно, когда вдали за деревьями мелькнули крыши домов.

Вдоль трассы, почти примыкая друг к другу, тянулись поселки.

По большей части — дачные.

— Симпатичная? Светленькая? Еще — какая? Странная, говоришь? Есть тут две такие, дачницы…. Обе — странные. Тебе — которую?

Это был уже четвертый поселок.

Небольшие деревянные дома, утопали в буйных зарослях кустарника.

Заборы были невысоки, кое — где оградой служила ржавая металлическая сетка, некоторые, и вовсе, обходились без ограды.

Старушка медленно брела по разбитой колее, узкой дороги, бегущей сквозь поселок, и, судя по всему, от души обрадовалась случайному собеседнику

— Какую — то из них, наверное. А где их дом?

— А ты что ж, имени не знаешь?

— Да так случилось, вот, имени не знаю. Но живет, думаю, здесь. Так, где дом-то?

Старушка покачала головой, явно осуждая.

Однако, не Сергея, а легкомысленных дачниц.

— Вот ведь, девушки, какие пошли нынче! Имени не сказала — а в гости позвала. А ты и примчался…. Других, что ли, нет, за чудными бегаешь?

— А чем же они чудные?

— Как это, чем? Сам ведь сказал — странная.

— Ну, я так… по виду только.

— Если б — по виду! А то.… Может, поедешь подобру— поздорову?

— Нет. Раз уж приехал.

— Ну, гляди…. Как зеленый забор кончится, повернешь направо, а потом езжай себе потихоньку по улице, никуда не сворачивай, последний дом слева, ихний будет.

Спасибо.

Макеев аккуратно объехал старушку.

— А зовут их Майя и Тая. Выбирай любую.…

Старушка осталась стоять на дороге.

И что-то еще говорила вслед удалявшемуся джипу.

Зеленый забор, однако, кончился довольно скоро. И Сергей скрылся от нее за поворотом.

Решимости в нем заметно поубавилось.

Улица, на которую указала старушка, на самом деле, оказалась проулком, узким и ухабистым.

С обеих сторон тянулись старые, покосившиеся заборы.

Любопытные, или просто заскучавшие в тишине деревья выглядывали из-за них, тянули навстречу друг другу раскидистые ветви, образуя над проулком живой шелестящий купол.

От того, наверное, было здесь сумрачно и сыро.

Дачный сезон в поселке был давно открыт.

Окна многих домов распахнуты.

На перилах крылечек, а то и прямо на заборах — проветривались коврики, пледы, покрывала.

Грелись на солнышке подушки.

Кое — где под окнами, как диковинные цветы, распустились яркие «пляжные» зонтики.

Здесь, в проулке, было тихо и безлюдно.

Дома казались заброшенными.

Кое— где окна были грубо заколочены досками.

Будто чья-то небрежная рука наставила всюду крестов, то ли делая загадочные пометки, то ли — перечеркивая историю старых домов, объявив ее, тем самым, оконченной.

Где-то, напротив, стекла в окнах были выбиты.

Темные провалы в обрамлении сгнивших рам, казались пустыми, страшными глазницами.

Постепенно проулок сужался.

Черные заборы ближе подступали к машине.

Колея густо заросла высокой влажной травой.

«Может, пошутила старушка?» — озадаченно подумал Макеев.

Проулок, тем временем, обернулся узкой заросшей тропинкой, плавно стекающей в глубокий овраг.

Машина встала.

Выходило так, что дом, возле которого она остановилась, были именно крайним слева.

И значит, искать, таинственных дачниц следовало здесь.

Но дом, как и все в проулке, казался мертвым.

Глухим.

Слепым.

Полусгнившим.

— Есть кто живой? — Макеев осторожно толкнул калитку.

Разумеется, она оказалась незапертой.

«Все правильно — подумал он — так всегда начинаются триллеры. Незапертая дверь, а за нею….»

Закончить мысль он не успел.

От калитки бежала, устремляясь к дому, узкая дорожка, некогда выложенная мелким булыжником, теперь — густо заросшая упрямой травой, победившей камни.

Дорожка упиралась в покосившееся крыльцо.

Ступени крыльца прогнулись и потемнели от времени.

Пара маленьких женских туфель двумя яркими пятнышками пламенела на ступенях.

Красные — на черном.

Не заметить было невозможно.

«Откуда — вторая? Она же у меня.»

Наваждение возвращалось.

Сергей собрался, было идти обратно к машине, чтобы достать злополучный пакет, и…

Что, собственно, и….?

Он понятия не имел, что, надлежало делать с третьей — вот уж, действительно! — лишней туфлей?

Сознание отступало, уступая место, загадочным подсознательным импульсам.

Впрочем, он не успел сделать ни шагу.

На крыльце появилась женщина, и у Макеева разом, отлегло от сердца.

— Вы живы?!

Она не удивилась.

Не возмутилась.

Не испугалась даже.

Она взглянула на него так, будто именно его ждала, скрываясь в темных недрах заброшенно дома.