Фредерик Дар - В Калифорнию за наследством

— Берю, берегись! — орем хором, я и Пино.

Надо видеть, насколько гибок и ловок наш стодвадцатикилограммовый друг. Он падает на пол, посылая снизу вверх три пули в нападающего: первую — в пах, вторую — в грудь, третью — в шею. Потрясающая реакция и меткость! Правда американец в последний момент успевает метнуть свою пику, и она вонзается в плечо Берю. Но ничего страшного: пика попала в жировую ткань — она у Толстяка повсюду — извлечь ее не составит труда.

— Вечерок был нелегким, — подводит итог Пино, как когда-то Дамьен после суда, приговорившего его к четвертованию. — Самое тяжелое позади!

— Я думаю, что пора смываться. Берем такси. Нам нельзя воспользоваться их автомобилем. Надо создать видимость, что эта кровавая бойня — результат внутренних разборок бандитов! — говорю я.

— Но ты забыл, Тони, про соседку, — вздыхает Пино. — Ее показаний будет достаточно, чтобы признать нас виновными.

— Вы об этой куколке? А зачем, вы думаете, я ходил к ней? — успокаивает нас Толстяк. — Я ей так пришелся по вкусу, что она решительно собирается ехать со мной во Францию. Пойду скажу, пусть побыстрее собирается. Так что свидетелей нет!

В такой критической ситуации его решение мне кажется вполне приемлемым. Венецианский Казанова уходит за своей соблазненной.

Наше дальнейшее пребывание в комнате, залитой кровью, становится невыносимым, и я предлагаю Пино выйти на крыльцо.

— Минутку, — останавливает он меня. — Ты кажется, говорил о тайнике?

— Говорил! Но ты вместо того, чтобы заняться его поисками, продрых в кресле.

— Антуан, прошу тебя, не будь так несправедлив ко мне и так скор на обвинения!

— Папаша, я стараюсь быть объективным!

Незажженная сигарета начинает дрожать в губах моего доброго мудреца Пино.

— Не обижайся на меня, Дон Диего! Я люблю тебя!

— Ты поручил мне найти тайник, — и я нашел его!

— Когда ты успел, Пино?

— Когда стоял рядом с тобой у стены с поднятыми руками. Такая поза для меня невыносима, особенно для левого плеча. Артрит у меня. Чтобы как-то облегчить страдания, я мизинцем левой руки ухватился за крюк, поддерживающий картину Магрит, на которой изображено голое дерево в форме открытого шкафа, с одним единственным листиком внутри. К моему удивлению, я понял, что этот крюк является частью задвижки тайной замаскированной деревянным щитом дверцы сейфа.

Пино снимает картину, поворачивает крюк и тянет его на себя. Деревянный щит поворачивается вместе с дверцей тайника, открыв нам встроенный в стену шкаф с полками, заваленными папками с какими-то бумагами.

Доктор явно пенсионного возраста придирчиво осматривает моих киноактеров, особенно те части их тел, ради которых был задуман и написан несомненный киношедевр.

Он покачивает головой и шепчет себе под нос:

— Никогда ничего подобного не видел!..

Наконец он снимает с рук резиновые перчатки и сообщает присутствующему здесь же великому продюсеру Гарольду Ж. Б. Честертону-Леви неутешительную весть.

— Артисты пока не смогут принять участие в киносъемках. Не меньше восьми дней понадобится для восстановления сил этому полному месье и около двух месяцев — остальным.

Продюсер бледнеет, нервничает и начинает обвинять доктора и страховую компанию, которую он представляет, за срыв запланированного эротического фильма. Он грозится содрать со страховой компании неустойку за сорванные сроки съемки фильма.

Воспользовавшись сумятицей, Берю пытается обнять медсестру, но бдительный глаз Кати видит все.

— Довольно! Если я и еду с вами во Францию, то только потому, что поверила в ваши искренние намерения!

Я перевожу.

Берю от удивления открывает рот.

— Ничего себе! Каждая проститутка стремится стать девственницей! Я беру ее с собой не для того, чтобы разыгрывать там «Ромео и Джульетту». Шеф, переведи ей.

Я не перевожу. Пусть решают сами свои семейные проблемы. Мне надо проститься с Анжеллой. Мне хотелось устроить ей прощальный фейерверк. Но из московских странствий вернулся ее босс, и у них запланирована деловая встреча, конечно же, абсолютно невинная.

Но обнять-то ее я могу.

— Вы позвоните мне из Парижа?

— Обещаю! — клянусь я.

Искренне клянусь.

Хотя уверен, что «с глаз долой — из сердца вон!»

Нет, я все-таки позвоню. Позвоню в первый же день своего прибытия в Париж. Потом позвоню через неделю, а потом, может быть, еще два-три раза по зову души, решив однажды, что причина поселившейся в душе тоски — разлука с Анжеллой. Но как только я положу трубку, пойму, что ошибался!

Через два часа мы уже в аэропорту, в полном составе и в великолепных костюмах.

Я понимаю тебя, читатель. Ты возмущен! Как можно улетать, не раскрыв до конца тайну Мартини Фузиту? Ну и шуточки у этого хитрюги и обманщика! Уверен, ты так и подумал! Я ошибаюсь? Спасибо, это очень мило с твоей стороны, мой добрый и верный читатель. Я очень люблю тебя! А если иногда и издеваюсь над тобой, то только лишь шутки ради. Поверь мне!

Итак, аэропорт. Александр-Бенуа, как положено, приглашает свою даму в бистро, угощает ее вином и через четверть часа она забывает свое собственное имя.

Когда мы идем на посадку, я слышу, как сзади меня кто-то окликает. Как мне хотелось в этот момент уже взлететь! Оглядываюсь: ко мне с газетой в руках подбегает — ты знаешь кто — Джеймс Смитт из нотариальной конторы «Смитт, Смитт, и т. д.»

— Думал, что не успею! Я позвонил к Честертону-Леви, и мне сказали, что вы уже отбыли в аэропорт. Вы знаете, что произошло позавчера?

Он протягивает мне газету.

— А, это! Ну и что?

— Потрясающе, правда?

— Больше чем!

— Что вы думаете об этом?

— Ничего.

— Наверное, Фузиту была в контакте с преступным миром, нет?

— Вполне возможно.

— Четверо убитых! И все они — известные личности преступного мира!

— Общество теперь может облегченно вздохнуть.

— А вы не хотели бы заняться расследованием этой бойни?

— Я, французский флик? В Калифорнии? Ваши местные коллеги снимут с меня штаны, если я покажусь на их пути!

— Наследник тоже возвращается с вами во Францию?

— Его уже ждут в Сорбонне. Я искренне был рад встретиться с вами еще раз. Надеюсь, что и в дальнейшем мы будем поддерживать с вами добрые отношения. Держите меня, прошу вас, в курсе дела по расследованию этого жуткого преступления. Простите, но нам пора на посадку.

— Эта девушка, она ведь не была католичкой, не правда ли? — спрашивает меня Джеймс Смитт из конторы «Смитт и другие».

— Она была католичкой! — отвечаю я. — Прощайте!

* * *

Вылетев из залитого солнцем Лос-Анжелеса, мы приземляемся в дождливом Нью-Йорке, но как я рад оказаться здесь! Калифорния какая-то неестественная, и люди там — под стать ей — с перекошенными мозгами! Для европейца Калифорния все равно что сонная планета. Там не радует даже дневной свет, а солнце отвратительнее, чем самая ненастная погода в Нью-Йорке!

Мы решили остановиться на сутки здесь, чтобы смягчить резкую смену часовых поясов, а так же для деловой встречи с моим кузеном Лионелем и одним важным лицом из ФБР. Встреча была организована по моей инициативе, так как я не люблю тащить на себе не принадлежащий мне груз ответственности. Надо передать его тому, кто имеет на него больше прав. Мы встречаемся только втроем в ресторане «Меридиан».

Кузен Лионель высокий, худой, одет у Кардена. Я думаю, он достойно представляет нашу академическую моду в посольских кругах Америки.

Третий участник встречи, некий человек из ФБР, в плане моды отстает от моего родственника на целое столетие.

Представившись друг другу и заказав официанту все, что положено для деловой встречи, я беру инициативу в свои руки и начинаю нагружать слушателей своими калифорнийскими злосчастиями, не теряясь от пронзительного взгляда мистера Мк. Гинеса, способного, кажется, избавить любого от геморроя на всю жизнь.

— Вы утверждаете, что тайник в доме Мартини Фузиту помог вам проникнуть в тайну этой криминальной истории? — спрашивает меня сотрудник ФБР.

— Именно так! — утверждаю я и поднимаю свой бокал. — За французско-американскую дружбу!

— За американо-французскую дружбу! — поддерживает он.

У меня появляется второе дыхание.

— А сейчас, друзья мои, я хочу посвятить вас в дела двадцатилетней давности. В то время во главе преступного мира США стоял польский эмигрант Витольд Слаза, надо сказать, жестокий тип, который держал в железных руках весь криминальный мир вашей благополучной страны. Это была одиозная личность: любой, пикнувший против него, был обречен на смерть. Поймать его властям не удавалось, так как он постоянно менял место жительства. Однажды он попадает в больницу с острейшим каменнопочечным приступом, где его оперируют. Здесь же он знакомится с медсестрой Мартини Фузиту, которая выхаживает его, и он не порывает с ней отношений и после своего выздоровления. Не думаю, что их связывала большая страстная любовь, скорее, это была всего лишь сердечная дружба. В знак признательности он покупает малышке небольшой дом в негритянском квартале Венеции. Восстановив здоровье, он снова окунается с головой в свою преступную деятельность.