Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации

- Спасибо. Мы эти продукты отправим в наш профилакторий, где лежат сотрудники Ленинградской милиции. Истощение у многих из них.

Они пили чай, и Данилов рассказывал о Москве. Ленинградцев интересовало все: вернулись ли из эвакуации театры, начали ли работать институты, каковы продовольственные нормы, идет ли строительство метро? Данилов хотел услышать о Ленинграде, о днях блокады, но хозяев интересовала Москва.

И Данилов понял их. Слишком долго эти люди были отрезаны от Большой земли. Теперь им хотелось знать все о ней.

- Мы вас неподалеку разместим, в нашем общежитии, - сказал начальник ЛУРа.

- Может, вечерком заглянете на огонек? - предложил Данилов. Начальник полистал отрывной календарь.

- Часиков в двадцать устроит?

- Конечно.

- Ну до вечера.

Муравьев и Никитин пошли устраиваться, а Данилов с начальником ОББ Трефиловым сидели в его кабинете.

- Вот смотри, Иван Александрович. - Трефилов положил на стол листы бумаги, на которых были наклеены красные, зеленые, желтые, синие квадратики.

Данилов взял их. На квадратах четко было напечатано: хлеб, жиры, сахар, мясо, водка.

- Это отрывные талоны от карточек. Ими магазин отчитывается за количество проданных продуктов. Туфтовые талоны давали преступникам возможность создавать излишки продуктов в магазинах. Эти излишки и обменивались на ценности. Эксперты дали заключение. Вот, - Трефилов ткнул пальцем в один из листов, - это производство фирмы "Розанов и К°", - а те - подлинные.

- Установлены фигуранты?

- Да. Некто Суморов, директор продовольственного магазина. Продукты он свозит к себе на квартиру, улица Салтыкова-Щедрина, дом 8, квартира 3. Прячет их в сарае. По средам продукты забирают.

- Среда завтра.

- Вот и задержим их.

В пять часов Никитин до изумительного блеска надраил сапоги и начал остервенело чистить шинель. Игорь, лежа на кровати, хитро поглядывал на него.

- Муравьев, - сказал Данилов, - накрывай на стол.

- Товарищ подполковник, - вытянулся Никитин, - разрешите удалиться на два часа.

- Куда это?

- По личным делам.

- Уже?

- Он такой у нас, - засмеялся Муравьев.

- Ну иди, - Данилов вынул из мешка плитку шоколада и протянул Никитину. - Девушке подаришь вместо цветов.

- Спасибо.

Данилов пошел умываться, а Никитин взял гитару, которую оставил здесь предыдущий жилец.

Он пробежал пальцами по струнам и запел:

Это было весною,

Зеленеющим маем,

Когда тундра оделась

В свой зеленый наряд.

Мы бежали с тобою,

Ожидая погони,

Ожидая тревоги,

Громких криков "Назад!".

По тундре, по железной дороге,

Где мчит курьерский Воркута-Ленинград.

Данилов вошел, послушал.

- Опять?

- Что "опять"? - непонимающе переспросил Никитин.

- Блатнягу поешь. Что, других песен нет?

- Так я же, товарищ подполковник, в МУРе работаю, а не в филармонии.

- Оно и видно.

Никитин, чувствуя изменение настроения, быстро натянул шинель и исчез.

- До чего же у него в башке мусора много, - с недоумением сказал Данилов. - Где он этого всего поднабрался?

- Он опер классный, - примирительно сказал Муравьев.

НИКИТИН

Он везде ориентировался, как в своей родной Туле. Даже в лесу.

И в Ленинграде путем опроса населения он быстро нашел дорогу к Измайловскому проспекту, сделав по пути кучу добрых дел: разогнал дерущихся пацанов, помог женщине достать воды из канала, заволок на пятый этаж дрова старику.

Чувствуя себя благородным и сильным, спешил Колька Никитин к собору на свидание с худой, большеглазой девушкой Олей. Понравилась она ему. Сразу понравилась. То ли глаза ее светлые в пол-лица, то ли еще что. Да разве можно сказать, за что тебе нравится человек? Наверное, нет.

Никитин шел, насвистывая танго. Чувствуя силу и молодость. Даже мороз его не брал.

Он всего лишь три раза обошел вокруг собора, и появилась Оля.

- Не замерзли? - спросила она.

- Пока нет, - Никитин полез в карман, - бегал по вашему городу, цветы искал. Говорят, что зимой не растут. Так это вместо них.

- Что это?

- Шоколад.

- Коля, я его вечность не видела.

- Тем более берите.

Оля взяла плитку, понюхала.

- Да вы ешьте, что его нюхать-то.

- Вы из Москвы, Коля?

- Да.

- И всю войну там были?

- Нет, я с первого дня по май сорок второго воевал. Ранили меня и списали по месту прошлой службы.

- В госпитале лежали?

- Все было, и резали и шили. А Вы, Оля, неужели всю войну здесь?

- Да. В комсомольской дружине. Пожары гасили, дрова заготовляли, немощным помогали, хоронили мертвых.

Никитин молча слушал рассказ девушки. И все, что происходило с ним, начинало казаться ему пустым и легким в сравнении с тем, что пережила его спутница. До чего же многолика война! И какой стороной ни поверни - везде одно сплошное горе.

Перед ними в сумерках лежал широкий и прямой, как шпага, Измайловский проспект. Ветер носил по нему клочья снега, неприятно бьющие в лицо. Но они не чувствовали ни ветра, ни холода. Им было хорошо вдвоем в этом огромном городе, на этой громадной земле.

ДАНИЛОВ

Гости пришли ровно в двадцать. Сняли шинели и стали у стола, потирая руки.

- Ну и стол ты сочинил, Данилов, - сказал Трефилов. - Я давно такого изобилия не видел.

На столе лежали две пачки печенья, крупно нарезанная копченая колбаса, банка американского шпига, сахар.

- Садитесь, - пригласил Данилов и достал из мешка коньяк, разлил коричневую ароматную жидкость по стаканам.

- За победу, - сказал начальник ЛУРа и выпил залпом. Потом выпили еще, закусили. Данилов и Муравьев старались есть меньше, подкладывая куски побольше и вкуснее гостям. За столом они говорили о работе. Потому что о чем ни начинали беседу, она опять переходила на нелегкую службу.

Данилов и Муравьев услышали такое, что не узнаешь в сухих строчках оперативных материалов, не прочтешь в газетах. Голодные, чуть живые от истощения люди боролись с бандитами и спекулянтами, ракетчиками и агентами врага.

И увидел Данилов комнату, полную продуктов, и человека увидел, сидящего углу, и Трефилова увидел, упавшего от голода в обморок. Данилов слушал их рассказ, смотрел на этих людей и думал о том, что пройдет время, люди расскажут о подвиге бойцов и офицеров на передовой, о доблестном труде рабочих у станков, а вспомнят ли о них? Ведь служба в милиции должна быть незаметной. Человек просто не должен ощущать, что его охраняют.

Они говорили о своей службе, вспоминая трагические и смешные случаи. Говорили о будущем, которое казалось им прекрасным, тем более что фашистов гнали на всех фронтах.

Вскоре пришел Никитин. Он был неожиданно тих и задумчив. Снял шинель, поздоровался, спросил разрешения сесть к столу. Это было настолько непохоже на него, что Данилов спросил даже:

- Ты, Коля, не заболел?

- Здоров, Иван Александрович.

- Ну-ну.

- Это у Николая нравственная перестройка началась, - съязвил Игорь.

Никитин глянул на него быстро, но опять промолчал, сел у зашторенного окна и закурил.

- Слушай, Коля, сыграй что-нибудь.

Никитин встал, взял гитару, подумал немного, подбирая на струнах мелодию, и запел есенинские стихи о клене. До чего же хорошо пел Никитин. Грустная вязь прекрасных слов обволакивала слушателей, уносила их из этой комнаты и этого времени. Каждый, слушая, думал о чем-то потаенно своем, словно только сейчас встретился с первой любовью.

Разошлись они поздно. Давно уже не выходили им такие вечера.

- Спасибо, братцы, - сказал начальник ЛУРа, - на целый год зарядились хорошим настроением. До завтра.

ДАНИЛОВ (следующее утро)

И наступило завтра. Среда наступила.

Оперативники кольцом охватили дом восемь на Салтыкова-Щедрина. Трефилов был человеком серьезным, он учел все проходные дворы, сквозные подъезды, развалины. Запечатал он улицу. Накрепко. В своей работе подполковник не признавал формулировки "незапланированная случайность".

- Пошли, - сказал он Данилову, - навестим гражданина Суморова Андрея Климыча.

Третья квартира была на первом этаже. По раннему времени светомаскировочные шторы еще не поднимали. Кроме штор в окошко были вделаны решетки из толстого железа. Берег свою квартиру завмаг.

- Привыкает, - Никитин бросил папиросу. - Решетка-то прямо тюремная.

Стучать им пришлось долго. Видно, крепко спали в этой квартире.

- Кто? - наконец послышался за дверью женский голос.

- Из домоуправления, - сказал приглашенный в качестве понятого дворник, - Архипов.

Дверь распахнулась. На пороге стояла миловидная блондинка в шелковом халате, по которому летали серебряные драконы. Она была хорошенькая, молоденькая, теплая со сна.

- Ой! - вскрикнула она. - К кому вы? К кому?

- К вам, - сказал Трефилов, по-хозяйски входя в квартиру. - Хозяин-то где?

- Нет его. Нет. На базу уехал.

- А врать старшим нехорошо.

Трефилов и Данилов вошли в спальню. На широкой старинной работы кровати, отделанной бронзой, кто-то лежал, укрывшись с головой одеялом. Трефилов сдернул его, и Данилов увидел маленького лысого человека в яркой атласной пижаме.