Айзек Азимов - Дуновение смерти

— Видно, нам обоим нет отдыха даже в воскресенье.

— Вы пришли расспросить меня о Ральфе Нейфилде или вас интересует еще что-нибудь? — спросил Брейд.

— О нем, о нем, профессор. Он у меня из головы не идет. Занятно! Я ведь сразу почуял, что здесь что-то неладно.

— Что вы имеете в виду — сразу? — осторожно спросил Брейд.

— Видите ли, проф, химия для меня темный лес. Я в ней ничего не смыслю. Поэтому у вас здесь в первый раз мне было трудновато. Только я уже так давно занимаюсь этими делами, что с первого взгляда замечаю неладное, хоть и уговариваю сам себя: «Поосторожней, Джек, тут ты не на своей территории».

— Я вас не понимаю.

— Да, это нелегко объяснить. Ну вот, возьмем хотя бы вас, профессор. Скажем, у вас в пробирке новый препарат и вы думаете: что из него получится? Ручаюсь, вы еще до опытов можете прикинуть, что от него ждать. Ну, к примеру, вы себе говорите: «Похоже, что он взорвется», или «Осторожней, это штука опасная, это яд», или «Если я добавлю к ней этот порошок, она почернеет». Ведь так?

— Разумеется, — сказал Брейд, — если мне известна структурная формула нового вещества, я могу сделать определенные выводы о его свойствах.

— И вообще-то, вы каждый раз попадаете в точку, верно?

— Да, пожалуй. Чаще всего я оказываюсь прав.

— Точно. Это дается опытом — иной раз и объяснить не можешь, только чувствуешь.

— Возможно, — с сомнением сказал Брейд.

— Так вот, профессор. Вы работаете со своими препаратами, а я уже двадцать пять лет работаю с людьми. Я изучил их так, как ни в одном университете не изучишь. И я сразу чую, чего ждать от человека, в точности как вы со своими препаратами. Бывает иногда, что я ошибаюсь — с кем не бывает? Но по большей части я оказываюсь прав.

Брейд почувствовал тревогу, но у него хватило самообладания сообразить, что этот разговор, вероятно, не имеет под собой никакой почвы и рассчитан именно на то, чтобы встревожить его. Ровным голосом он спросил:

— К чему вы клоните?

— Я хочу сказать, что когда вы разговаривали со мной в четверг, с вами что-то творилось.

— Еще бы! Я в первый раз в жизни увидел мертвого, да еще своего аспиранта. Мне было не по себе.

— Допустим. Я вас понимаю, проф, честно, понимаю. Но послушайте! — Доэни методичными затяжками раскуривал сигару, поворачивая ее, чтобы она горела ровно. — У химии много общего со стряпней, верно? Перед вами составные части, вы их смешиваете, разогреваете, кипятите, Бог знает, что вы там с ним делаете. Химия, конечно, посложней кулинарии, но если надо представить, как работает химик в лаборатории, вспомните хозяйку на кухне, которая готовит из всякой всячины пирог. А ваш паренек тоже ведь трудился над своим пирогом, он должен был подсыпать в него (Доэни вынул из кармана карточку и быстро заглянул в нее) ацетат натрия, а вместо этого подбросил цианид натрия. Так вот, почему банка с цианидом не стояла перед ним на столе? Почему она снова очутилась на полке?

— Какая разница, где она стояла? (Брейд отлично понимал, какая, но важно было выяснить, что думает этот круглолицый, недалекий с виду человек, внезапно ставший грозным предвестником беды.)

— Может, никакой разницы нет, — рассудительно сказал Доэни, — а может, вы, например, обнаружив мертвого Ральфа, увидели на столе банку и машинально переставили ее на полку. Знаете, так, безотчетно. Не переставляли?

Брейд почуял ловушку. Лгать он не решался.

— Нет, — сказал он.

— А может, парень был из этаких чудиков. Может, он каждый раз отсыпал что ему надо и топал пятнадцать шагов обратно к полке, чтобы поставить банку на место, а уж потом принимался за дело. Но только почему тогда рядом со всеми его склянками стоял какой-то пустой пузырек, а в нем на дне чуть-чуть порошка? Выходит, он работал нормально, взад-вперед не бегал. Вот что показалось мне странным.

Тонкие губы Брейда были крепко сжаты. Он молчал.

Доэни продолжал:

— Тут я и призадумался. Я снял банку с цианидом с полки, отнес ее на стол Ральфа, покопался там и спросил вас: «Слушайте, профессор, вы не замечаете здесь ничего странного?» Думал проверить, бросилось ли вам в глаза то же, что и мне. Я был уверен, что вы скажете: «Постойте! Верно! Как же банка оказалась на полке, а не на столе, рядом с ним?» Только вы так не сказали. Вы посмотрели на стол без всякого выражения. Тогда я подумал: «Слушай, Джек, что-то профессор мудрит — не так он глуп, чтобы ничего не заметить». Улавливаете мою мысль? Вы разбираетесь в своих пробирках, я — в людях.

Брейд рассердился:

— Господи! Я был взволнован, плохо соображал.

— Я бы этого не сказал, проф. Уж больно вы мне показались странным, поэтому я решил не уходить сразу, а сперва порасспросить здесь кое-кого. И знаете, что мне сказали? Что этот ацетат сразу можно отличить от цианида, как только всунешь в него шпатель. Так это, проф?

Брейд опять поколебался и опять счел ложь небезопасной.

Он сказал:

— В общем-то, да.

— Ну вот, а еще мне сказали, будто этот парень был такой дотошный, что никогда бы не мог так ошибиться. Говорят, он все проверял дважды. Верно, профессор?

— Он был очень внимательный.

— Что же получается, проф? — С красного лица Доэни не сходила добродушная улыбка. — Неужели вы так разволновались тогда, что обо всем забыли? Вы ведь и не подумали мне сказать, что этот парнишка вряд ли мог спутать банки. Больше того, с четверга прошло целых два дня, вы могли уже поостыть, а вы все же не позвонили мне — мол, знаете, Доэни, я кое-что вспомнил, хотел бы вам рассказать. Вот и выходит, что нюх меня не подвел, — вы, профессор, ведете себя как-то не так.

— Ничего подобного, — внезапно вспылил Брейд. — Просто я в таких делах не разбираюсь. Я не сыщик, вот и все.

Доэни кивнул:

— Точно, само по себе ничего особенного. Но ведь как взглянуть! Конечно, вы были взволнованы, не в себе и все такое, но хватило же у вас соображения попросить обратно ключ Ральфа от лаборатории. Верно?

— Верно.

— Так, ну а с чего вы вдруг о нем вспомнили? Вы же могли позвонить назавтра нам, или зайти за ним в полицию, или просто оставить его нам — у вас наверняка есть свой ключ. Зачем же он вам понадобился?

Брейд был в ярости:

— Просто вспомнил. Не могу вам объяснить почему. Вспомнил и все. («Господи, — в отчаянии подумал он, — ведь так оно и было, неужели я попаду впросак?»)

Доэни поднял пухлую руку:

— Ясно, ясно. Может, так и было. Я не спорю. И все же я тогда подумал: что если тут есть и другое объяснение? Знаете, мое дело такое — вечно подыскивать разные объяснения. Я подумал, а вдруг вы почему-то хотите, чтобы без вас в лабораторию никто не мог попасть? Может, потому вы и добиваетесь, чтобы ключ не остался в полиции?

Столбик пепла на сигаре удлинился. Доэни осторожно стряхнул его в пепельницу.

— Я только так прикинул.

Брейд почувствовал, что напрасно не позавтракал днем. От запаха сигары и пустоты в желудке ему становилось нехорошо и мысли притуплялись. Он сказал:

— Уверяю вас, подобных побуждений у меня не было.

— А я, проф, все-таки решил проверить. И вот я тогда не сразу убрался, а еще поболтался вокруг университета. В этом окне зажегся свет, и его не гасили довольно долго. А вы ушли только через пару часов после меня. Ну раз так, я попросил ребят принести мне сюда парнишкин ключ, вернулся в лабораторию, и оказалось, вы здесь поработали. Я увидел на столе пробирки и склянки, которых раньше не было, да еще какие-то маленькие баночки с порошками.

Брейд с трудом откашлялся.

— Тогда я вызвал нашего химика, — продолжал Доэни. — Знаете, проф, у нас в полиции тоже есть химики. Он все осмотрел и решил, что, похоже, вы брали пробу на цианид. Он захватил к нам в лабораторию одну из ваших баночек и сказал, что в ней ацетат. Так вот, теперь скажите, профессор, что вы делали в лаборатории?

Выхода не было. Спокойно, ровным голосом Брейд рассказал Доэни, чем он занимался в четверг, рассказал про колбу с цианидом, про ее близнецов — колбы с ацетатом — и про метод работы Ральфа.

— И все это вы от нас скрыли? — спросил Доэни.

— К сожалению.

— Побоялись впутываться в дело об убийстве?

— Если вы имеете в виду, что я боялся оказаться заподозренным в убийстве, — да, боялся.

— Ну так вы себе только напортили. Теперь ваше поведение покажется еще подозрительнее.

— Почему? — с горячностью спросил Брейд. — Ведь будь я убийцей, мне не к чему было бы проверять колбы. Я бы и так все знал.

— Но если вы не убийца, зачем вам понадобилось скрытничать? Вот что насторожит присяжных. Понимаете, раз вы с самого начала что-то утаили, они и насчет того, зачем вы оставались в лаборатории, начнут сомневаться. Может, вы говорите правду, а может и нет.

— Могу поклясться.

— Приберегите свои клятвы для присяжных, если дело дойдет до суда. — Он снова стряхнул пепел и сказал: — Вся штука в том, что вы-то сразу заподозрили здесь убийство.