Олег Северюхин - Не будите спящую пантеру

По равнине ездить легко, за много километров дорогу видно. В предгорьях труднее. Вроде бы дорогу выбрал нормальную, а приезжаешь как бы в ловушку, которую устраивает тебе какой-нибудь овраг или обрыв. Сидишь и думаешь, то ли возвращаться, чтобы объехать это препятствие, или проще вместе с нартами перебраться через него. Тут, однако, самому думать надо. Иногда для того, чтобы перебраться через овраг, сил потребуется во много раз больше, чем просто объехать его. А иногда быстренько переберешься, а тот, кто в объезд поехал, тебя потом долго догоняет. Так что, как говорят русские, раз на раз не приходится.

Ехал я по незнакомой для меня местности в предгорье, не собирался перебираться с одной стороны оврагов на другую, сразу сказав себе, что Катю повезу осторожно, как-никак, а месяцев через пять-шесть она станет матерью, ну, а я, соответственно, отцом. Будущих матерей положено беречь сразу, как только об этом становится известно.

Так было и в тот день. Овраг появился неожиданно, как только мы выехали на небольшой пригорок. Язык оврага тоже не казался большим, мы объедем его минут за двадцать, продолжив путь по ровной местности, проезжая мимо чернеющих валунов.

Гряда валунов заставила нас проехать по самому краю оврага, оказавшегося очень глубоким. Не знаю, что случилось, но вдруг снег под нами стал проваливаться и мы с лавиной стали падать вниз.

Не знаю, сколько прошло времени, но когда я открыл глаза, то ничего не увидел. Была темнота и тишина. Ощупью я определили, что подо мной были нарты, а на меня сверху что-то давило. Начав ворочаться, я стал освобождать пространство вокруг себя, и вдруг моя спина почувствовала облегчение от отсутствия тяжести. Встав на ноги, я сбросил прикрывавший меня полог и увидел, что мы почти полностью засыпаны снегом. Все тело болело, но я руками начал разбрасывать снег, откапывая нарты и разыскивая свою жену. Получилось так, что Катя оказалась под нартами и почти не дышала. Открыв ее лицо, я дунул ей в ноздри, и она вздохнула. Сам-то я ветеринарный работник и этот способ применил машинально.

Пласт снега, который нас придавил, был небольшим, метра полтора толщиной. Но та масса снега, которая падала вместе с нами, достаточно сильно нас ударила, вдавив в лежащие на дне оврага камни. Ниже нас оказались собаки из упряжки, которые так и погибли связкой, покалеченные и задушенные снегом. Мои сильные ушибы можно было считать, что мне очень повезло. Только моей Кате не повезло. Каждое движение причиняло боль, она не могла шевелить руками и ногами, значит, у нее поврежден позвоночник. Видимых повреждений не было, но она периодически теряла сознание. Вероятно, какие-то внутренние повреждения давали о себе знать.

Помощи ждать неоткуда. Родственники не знали, что мы к ним едем. Соседи вряд ли будут нас искать, ведь мы уехали к родственникам. Может быть, кто-то и начнет нас искать через какое-то время, если станет известно, что мы к родственникам не приезжали. Понятия больших городов к тундре неприменимы. Нет у нас всеобщей телефонизации, а сети сотовой связи есть только в крупных городах, но не в стойбищах, хотя отдельные охотники и покупают сотовые телефоны, чтобы носить их на шнурке шее и показывать, что и мы тоже не из деревни приехали.

Очень плохо было то, что сломались нарты. Целым был один полоз, второй был сломан в трех местах. Полозья самое главное. Придется нарты разбирать, чтобы на одном полозе делать возок для Кати.

Возок у меня получился в виде православного креста. Может быть, русский Бог чем-то обиделся на наших духов или на меня и наказал нас, оставив дерева нарт ровно столько, чтобы получился крест, показывающий его власть на земле. Веришь ты в бога или не веришь, а получается, что ты своим существованием как бы обращаешься к нему ежедневно, даже когда смотришь на крестик оптического прицела винтовки.

Выбраться из оврага с Катей я не смогу, поэтому я и пошел с Катей по дну оврага к побережью. Все равно где-то и кого-то встречу. Этот путь мог быть единственным для нас, потому что пешком на такое расстояние никто не уходит от своих домов. Если уходит, то это очень сильный человек.

Я не буду рассказывать, как мы добирались до побережья. Я тащил за собой возок, ощущая на себе каждый удар полоза о камни, пропуская через себя ту боль, которую испытывает Катя.

Я разводил маленькие костерки из обломков нарт, исстругивая их в тоненькие щепочки, и поил Катю горячим чаем, поддерживая в ней жизнь. Катя ничего не говорила, только смотрела на меня своими блестящими глазами, которыми она мне говорила больше, чем тогда, если бы она могла говорить.

Когда подходило время спать, я ложился рядом и ловил ухом ее дыхание, будучи уверенным, что человек своим дыханием помогает жить другому человеку.

Пред тем как уснуть, я рассказывал Кате охотничьи истории и старые сказки и по ее глазам видел, что это ее поддерживает, а смешные истории заставляли ее глаза блестеть так, как будто я возвращался с охоты и бежал навстречу ей.

К концу третьего дня пути мы вышли к побережью. Где-то вдали шумело море, показывая, что тишина гор не властвует на побережье. В этих местах я не бывал, но что-то мне подсказывало, что до тех мест, где охотятся жители нашего района, осталось совсем недалеко. И точно, к вечеру мы встретили двух охотников из поселка, где жили родители Кати. Мои силы были на исходе, и если бы не эти охотники, то неизвестно, что бы с нами случилось.

Мой возок мы укрепили на нартах и поехали в наш поселок. Сразу в больницу к Васильеву. Ехать было не близко. Почти шесть часов ехали. Занесли возок в больницу, Васильев, врач наш стал смотреть, слушать стетофонендоскопом, потом повернулся ко мне и говорит:

— Умерла твоя Катя.

А я ему не верю, трясу её, по лицу глажу, разговариваю с ней, а она глаза свои не открывает, как будто спит крепко.

Потом мне сказали, что организм ее был сильно поврежден, но держалась она крепко, помогая мне тащить ее, а как до людей добрались, то организм расслабился и перестал сопротивляться.

Приезжали все родственники, чтобы проводить её к верхним людям. Катины родственники всегда ко мне относятся, как к своему, и я также отношусь и к ним.

А Катя постоянно со мной, и её место никто занять не может.

До Нового года оставалось не меньше месяца, но разве этого времени много для того, чтобы подготовить платье для новогоднего бала?

Я спросила своего друга Виктора, какое платье он хотел бы видеть на мне в Новый год. Немного замявшись, Виктор сказал, что он не сможет пойти на новогодний бал, так как он обещал быть у родителей.

Что-то не понравилось мне в этом ответе. Виктор не был большим почитателем своих родителей-пенсионеров и редко звонил им, не то, что посещал их.

Нет, здесь что-то не так, и я снова стала допытываться, почему Виктор не хочет пойти на бал.

Наверное, я ему быстро надоела, потому что мой друг вдруг сказал:

— Ты посмотри на себя. В постели не видно твоих прелестей, а в платье твои жирные бока выпирают, и мне стыдновато ходить с тобой в людные места.

Боже! Какой же он подлец! Мы с ним вместе уже год и вот награда за то, что он всегда сыт, опрятно выглядит, а в его квартире всегда идеальный порядок. Я, как служанка, на него мантулюсь, а он…

Заплакав, я собрала свои вещи и ушла. Он даже не пытался меня удерживать, а если бы и попытался, то я все равно не осталась бы с ним. Я не собачка, что меня только поманишь пальцем, и я уже у ног трусь.

Первый декабрьский день сверкал отражением солнца в витринах магазинов и в глазах прохожих. Женщины уже сменили осенние сапожки на зимние, кое-кто надел короткие шубки и дубленки. А вот какая красивая шубка из чернобурки! Мне бы такая пошла, ноги у меня не сильно полные, талией, конечно, придется заняться, но в этой шубке я бы выглядела восхитительно.

Кое-какие модели одежды на витринах были интересными, но это нисколько не улучшало моего настроения. Слезы то подсыхали на глазах, то снова начинали капать. И нужен он мне такой? Да стоит мне только свистнуть… Или лучше я пойду в тренажерный зал, и через месяц моя фигурка будет лучше, чем у самой Клаудии Шиффер. Оденусь во все модное и на мужиков внимания обращать не буду. Пусть побегают, пока удостоятся моего благосклонного взгляда.

Я не заметила пожилого мужичка явно деревенского вида, протягивающего ко мне руку. Мужиком его назвать было трудно. Ростом около метра пятидесяти. В народе говорят метр с кепкой. Старый, лет за шестьдесят, борода седая, не длинная, волосы с проседью. На голове шапка-ушанка черного цвета, как у зэка. Пальтишко демисезонное, черное, однобортное с большими черными пуговицами. Висело где-то в шкафу лет пятьдесят, пока его одели. Ну, просто мужичок-с-ноготок, почему-то подумалось мне. Стоит этот мужичок и что мне в руки сует, а руки у меня заняты.