Рауль Мир-Хайдаров - Налево пойдешь - коня потеряешь

-- Что вы, дядя Гриша, какой я жених? Студент еще, ни кола ни двора, да и зарплата сто двадцать,-- опешивший Рашид попытался охладить пыл Авдеева.

А вышло наоборот -- дядя Гриша точно воспрянул духом:

-- Да мы знаем, и пусть твоя головушка об этом не болит... Учись хоть еще десять лет на профессора там, или на академика, или ученого какого,--поддержим, не боись, это мы на себя берем. А насчет хаты? Анюта сказывала, в городе кооперативную квартиру купить можно, так купим какую захотите. А раз у Анюты нашей с образованием не вышло, как у тебя, так мы с матерью решили и этот недочет покрыть: пока живы, бедствовать не дадим, слово мое ты знаешь. Наверное, дочь с тобой счастлива будет, мы же видим, как она на тебя глядит, да и люди кругом говорят, что вы пара замечательная, спроси кого хочешь... Да и Ильяс с Кашфией, думаю, не против, а уж у меня со Стешей какой бы камень с души снял... -- И могучий Авдеев вдруг всхлипнул, видимо, случился с ним какой-то нервный срыв.

Рашид пытался его успокоить, еще надеясь, что на шум выйдет отец и все уладит, но куда там... Плакал Авдеев шумно, навзрыд, но отец не шел, словно предоставил ему возможность самостоятельно решать свою судьбу. Теперь уже Рашид был в отчаянии, хоть плачь, как дядя Гриша, а всего четверть часа назад жизнь казалась ему такой прекрасной.

Вот так в одночасье в его руках скрестились судьбы нескольких людей, да и своя тоже, и надо было на что-то решиться сейчас, немедленно. А ведь таких далеко идущих жизненных планов он не строил, да и об Анюте как о возможной жене ни разу не подумал, хотя она ему и нравилась.

Он поглаживал дядю Гришу по вздрагивающей спине, вглядывался в темноту за забор,-- не раздадутся ли спасительные шаги отца? -- и вдруг у него устало вырвалось:

-- Успокойтесь, дядя Гриша, люблю я вашу Анюту.

Конечно, ни о каком приданом, ни о каких выгодах он в ту минуту не думал, просто не хотел чувствовать себя в чем-то виноватым перед родителями Анюты, обманувшим их надежды, что ли. По-человечески ему было их жаль, а о себе он как-то в эту минуту не думал.

Уехал Рашид из отпуска женатым, и с того дня оказался привязан к Степному крепче, чем та пегая корова за забором. Оборви цепь -- и разладится покой и благополучие семьи, ведь трехкомнатную кооперативную квартиру купил тесть, он же дал деньги на кооперативный гараж. Его родители разорились на недешевый ремонт и мебель -- от кухонного гарнитура до кабинетного, чтобы Рашид мог по вечерам заниматься.

Да что там ежемесячная помощь! Через год родители, скинувшись, подарили "Жигули", хотя сами крепко влезли в долги. Анюта даже наладила постоянный мост между Степным и Ташкентом... Если в городе перебои со стиральным порошком или мукой, яйцами или маслом, она звонит домой матери или свекрови, которая души не чает в невестке, и те тут же выносят к поезду нужное, на другой день только встречай -- никаких проблем.

По осени, когда ударят заморозки, родители частенько передавали со знакомыми проводниками кур и индюков, свежей говядины и барашка, копченую свинину и домашнюю колбасу, замороженные домашние пельмени. Конечно, и проводников за услуги щедро одаривали свежим мясом, яйцами, картошкой, что растет без химикатов... Да, повязали крепко его благополучием и достатком... Может, потому и уезжал по осени на хлопок без особого недовольства и сопротивления, как другие коллеги.

-- Рашид, идем обедать,-- окликнул Баходыр приятеля.

Рашид, очнувшись от нерадостных дум, заметил, что двор уже опустел.

-- Что с тобой, опять нездоровится? -- участливо спросил Баходыр, подходя к скамейке у арыка. -- Час назад вроде уже напевал, а теперь опять чернее тучи.

Рашид улыбнулся, благодарно кивнул головой: ничего, мол,-- и они вдвоем направились к столу, где их уже поджидал Самат. Не успели они усесться и взяться за ложки, как вдруг что-то загрохотало в соседнем дворе, затрещал ветхий забор, и через двор чайханы галопом пронеслась знакомая корова --сорвалась с привязи. Самат, сидевший с краю, тут же вскочил, пытаясь догнать корову и ухватить гремящую цепь, но Рашид с несвойственной для больного энергией закричал:

-- Не смей! Пусть бегает, пусть хоть час на свободе побудет!

-- Что с тобой, Рашид? -- спросил удивленно Баходыр. -- Какое тебе дело до чужой коровы? На тебе лица нет. Успокойся!

-- Извини, Самат,-- устало сказал Рашид, выискивая глазами корову, трусившую к Кумышкану.

"Вот и корова нашла в себе силы порвать цепь и хоть на миг вырваться на свободу, а ты ведь человек, мужчина..." -- мелькнула вялая мысль. Есть расхотелось, в животе опять замутило...

После обеда Баходыр предложил съездить вместе в райцентр по делам, а заодно и в баню сходить. В другое время Рашид с радостью согласился бы, но сегодня не было желания. После ухода Баходыра он еще долго бесцельно бродил по двору, поправляя забор, выломанный взбунтовавшейся коровой. Потом снова взял посох и направился к речке.

Осенний день короток и после обеда уже ничем не напоминает летний, хотя по-прежнему тепло и солнце светит, но на всем явственно проступают приметы ноября. Если с утра небо отдавало голубизной, то сейчас померкли, посерели небеса, стали тяжелее, ниже. Вблизи воздух был все еще по-осеннему прозрачен, но то, что утром виделось далеко, теперь уже погрузилось в сизую мглу, с размытыми краями, и оттого терялось реальное ощущение пространства, расстояния. Обманчивый, зыбкий свет, и даже Кумышкан за спиной зажурчал иначе -- исчезли серебряные флейты. Тихо, пустынно, грустно; как ни обманывай себя -- на дворе осень...

"Через неделю буду дома",-- вяло подумал Рашид, и представил район, в котором живет. Красивый, ухоженный район кооперативных домов на реке Бозсу, что означает "ледяная вода". Шесть кирпичных пятиэтажных домов особой архитектуры. Живут тут молодые семьи, большинство -- ровесники Рашида. Оттого и название кооператива "Ешлик" -- "Молодость". Попали они в этот кооператив случайно, но прожив месяц-другой, Рашид сделал вывод, что многие жильцы так или иначе знакомы друг с другом. Некоторые жили раньше в одном районе, учились в одних и тех же спецшколах, коих немало в Ташкенте, занимались в модных полулегальных клубах каратэ и кун-фу, другие были завсегдатаями одних и тех же кафе, дискотек, ресторанов, учились в одних и тех же престижных институтах, еще детьми отдыхали вместе, и не однажды -- в Артеке, третьи держали машины в одних и тех же гаражах. Конечно, была там и иная прослойка, весьма незначительная, но и она не выпадала из общей массы.

Когда Рашид получал "Жигули", поначалу огорчился: в огромном дворе стояли машины невзрачных расцветок -- зеленые, желтые, коричневые. Да в очереди предстояло выстоять чуть ли не весь день, а может, даже пришлось бы прийти завтра -- точно гарантировать время никто не мог, каждый подолгу и тщательно выбирал машину. Вдруг его окликнул парень в форменной спецовке ВАЗа. Хотя они и не были знакомы, узнали друг друга -- оба жили в "Ешлике". Через час Рашид выехал с территории базы на белой машине, такой, о которой мечтал, и даже проверять ничего не стал, ибо сосед уверил: обнаружится неисправность, хоть через неделю, хоть через месяц,-- заменит дефектную деталь тут же.

Жили в соседних домах несколько барменов из ресторанов, знаменитый солист из популярного вокально-инструментального ансамбля, не менее известный футболист, бывший хоккейный кумир из Москвы, доигрывавший в ташкентском "Бинокоре", и даже иглоукалыватель - молодой кореец, к которому уже с утра выстраивались в очередь пациенты, приехавшие со всех концов республики, а может и страны, кто их знает.

Живя в Ташкенте холостяком, Рашид не знал и не любил города. Да и откуда ему было его знать и за что любить? Днем работа, вечером учеба, и так целых пять лет до диплома. Пять лет учебы он всегда с нетерпением ждал воскресенья, чтобы выспаться. По ночам ему нередко снились дорожные кошмары, всевозможные гибриды городского транспорта и даже транспорта будущего --движущиеся тротуары, пневмотранспорт, потому что работа находилась в одном конце города, институт -- в другом, а комната, которую он снимал,-- в третьем. Чего-чего, а пускать корни в столице он не хотел и отцу объявить об этом собирался, как только получит диплом. Вышло же так, что собственными руками привязал себя к Ташкенту.

А что касается Анюты, то она нашла здесь свою жизненную кочку и была счастлива. Работала она рядом с домом, в каком-то республиканском ведомстве по хлопку, занималась статистической отчетностью. В начале месяца два-три дня "висела" на телефоне, обзванивая области, требуя данные. Через годик-другой, обретя опыт, она и без телефона, обходясь цифрами за предыдущие годы, могла составить отчет шефу, и никогда грубо не ошибалась, потому что знала, какая цифра нужна. И в областях, наверное, об этом тоже догадывались и не сердили начальство. Какую картину хотели иметь, такую и имели, и в управлении всем было хорошо от такого благополучия.