Кен Бруен - Стражи

Он протянул мне пакет. Я был в своем самом боевом настроении, потому прорычал:

— Что это такое, черт побери?

— Бета-блокаторы. Дают возможность остыть. Похоже на кокаин, только вреда меньше.

— С чего ты взял, что я…

Но он шикнул на меня:

— Попробуй это… остынь, а когда покончишь с тем, что тебя гнетет, возвращайся к спокойной жизни, где есть газеты, несколько кружек пива и приличный бар.

Когда он ушел, я пробормотал:

— Нет, тебя надо лечить, это точно. — Но все же положил пакетик в карман.

Не поверите, на следующее утро я мучился чудовищным похмельем. С отчаяния проглотил одну таблетку. Немного погодя я пришел в норму.

Выглянув в окно, пробормотал: «Это вовсе не значит, что я брошу пить».

Но я ошибся.

Свадьбе Кэти Б. суждено было обернуться полным фиаско. Она и обернулась, только не для меня. Загс находился напротив больницы «Парк Мерлин». Я спросил у Кэти:

— Почему вы не венчаетесь в церкви?

— Отрицательные волны, Джек.

Ее суженый, Эверетт, эстрадный артист, оказался не так плох, как я ожидал. Вообще-то плох, но терпимо. На нем была такая штука, которую они, кажется, называют кафтаном, похоже на занавеску. Если честно, эта штука была чистая и выглаженная. Ради такого случая, так я думаю. Кэти выглядела потрясающе. В простом красном платье и на высоченных каблуках.

Она спросила:

— Что скажешь?

— Леди в красном.

Широченная улыбка. Когда она представила меня Эверетту, он сказал:

— А, тот старик!

Я попытался сделать вид, что его слова меня не задели, и спросил:

— Как работа?

— Я отдыхаю.

— Ясно.

На этом разговор прервался. Видит Бог, мне доводилось встречаться и с большими кретинами. Он был просто самый молодой из них.

Кэти прошептала:

— Он очень скромный. У него скоро будет большой номер.

Я отдал ей конверт. Она взвизгнула:

— Как в «Крестном отце-2»!

Церемония была

короткой

сжатой

холодной.

В таких делах нужна церковь.

После этого прием в «Ройсине». Выкатили бочки пива. Зал забит людьми искусства. Тех, кто с пятидесяти футов определяет, что вы к людям искусства не принадлежите. Но довольно приличный оркестр. Играли почти все, от блюзов до сальсы. Заставил толпу попрыгать. Молодая женщина в черном спросила меня:

— Хочешь поплясать?

— Может, потом.

Она окинула меня холодным оценивающим взглядом:

— Не похоже, что у тебя есть это «потом».

Я решил, что это из-за бороды. Несколько раз подходил к бару, едва не прокричал: «Двойное виски и пиво!» Но сдержался.

Кэти спросила:

— Не хочешь выпить?

— Да нет, хочу, но…

— Врубилась. Ты трезвый симпатичнее. — Она обняла меня крепко, когда я уходил, и сказала: — Ты крутой.

Эверетт медленно кивнул:

— Держись, чувак!

Стоящий совет.

Когда я проходил по Доминик-стрит, в газетном киоске заметил заголовок:

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КРУПНОГО

БИЗНЕСМЕНА — ПРИВЛЕКАЛСЯ

К ДЕЛУ О САМОУБИЙСТВЕ

ПОДРОСТКОВ

Я купил газету, сел на мосту и прочел статью. Суть ее заключалась в следующем:

Бывший полицейский Брендам Флод обвинил мистера Плантера, известного бизнесмена, в том, что тот замешан в смерти нескольких девушек-подростков. Считалось, что они покончили жизнь самоубийством, но в свете сообщений мистера Флода дело пришлось возобновить.

Старший инспектор Кленси в коротком интервью сообщил, что мистер Плантер исчез из дому и его местонахождение пока не известно.

Мистер Флод заявил, что выступить с этими обвинениями его заставила недавно обретенная вера в Господа.

Мистер Флод упоминал другого бывшего полицейского, Джека Тейлора, общение с которым также побудило его сделать это обвинение.

Я сложил газету и подумал: «Наконец-то пришла слава».

Вздохнул, можно сказать, с облегчением. Итак, все почти кончилось. Энн получит то, к чему так отчаянно стремится. Весь мир узнает, что ее дочь не самоубийца. Из этой статьи можно решить, что я принимал в этом активное участие. На самом же деле я ошибался и суетился, неосмотрительно гнал волну и нечаянно убил мистера Форда.

Я смял газету.

Вернулся в комнату и почувствовал сильную жажду. Голос шепнул: «Дело закрыто, почти решено, время отдохнуть».

Сунул в рот таблетку и отправился в постель.

На следующий день, рано утром, в мою дверь постучали. Я думал, это Джанет, и сказал:

— Входите.

Но это был Саттон. Он спросил:

— Что у тебя есть выпить?

— Кофе.

— А, черт! Ты снова в трезвенники записался?

— Ну что мне тебе сказать?

Он сел в кресло и водрузил ноги на кровать. Я спросил:

— Насчет Плантера слышал?

— Еще бы. Я еще кое-что знаю.

— В смысле?

— Знаю, где он.

— Шутишь. Ты сообщил в полицию?

— Ты там служил, вот я тебе и сообщаю.

Я потянулся к трубке, но он продолжил:

— Все не так просто.

— То есть?..

— Я могу тебе его показать.

Я прямо дар речи потерял. Потом сказал:

— Ты его украл?!

Он улыбнулся своей особой улыбкой:

— Так хочешь его видеть или нет?

Я решил, что выбора нет, и согласился.

Он вскочил на ноги:

— Тогда двинули.

У дома стояла опять желтая машина. Он объяснил:

— Привыкаешь к цвету…

Через полчаса я спросил:

— Клифден?.. Ты отвез его в Клифден?

— Я же тебе говорил, что купил там склад. Огромный. Я еще предлагал тебе пойти в долю.

— Значит… ты похитил этого урода? — В глубине души я надеялся, что это дурная шутка, но проверить следовало, поэтому спросил: — Что ты собираешься с ним делать?

— Написать его портрет. Он нанял меня, забыл?

Когда мы прибыли в Клифден, шел дождь. Примерно в половине пути по Скай-роуд он остановился, свернул в сторону и сказал:

— Теперь вверх.

Я взглянул, но никакого дома не увидел.

Он сказал:

— В этом вся и прелесть, что его с дороги не видно.

Пока мы лезли наверх, промокли насквозь, я два раза поскользнулся и упал в грязь. Поднялись на холм и увидели строение. Саттон заверил:

— Он будет рад посетителям.

Здание было выкрашено в паскудный зеленый цвет и совсем сливалось с местностью. Все окна плотно закрыты. Саттон вытащил ключ, открыл дверь и крикнул:

— Я дома, дорогуша! — Вошел и вдруг завопил: — А… мать твою!

Я прошел мимо него. В полутьме разглядел кровать. Над ней висел человек. Саттон зажег свет. Плантер болтался на веревке, привязанной к перекладине, закутанный в простыню. Нога прикована наручниками к кровати. Я взглянул ему в лицо и все понял: Господи, он очень мучился.

Рядом с кроватью стоял мольберт с приготовленным холстом.

Саттон заметил:

— Этот гад выбрал легкий путь.

Я снова взглянул на Плантера и сказал:

— Ты называешь это легким… Господи!

Саттон двинулся к буфету, достал бутылку виски, предложил:

— Хочешь?

Я помотал головой. Он отпил большой глоток и крякнул:

— Фу… помогает.

Я подошел к нему и спросил:

— Ты его убил?

Виски уже растеклось у него в крови, и в глазах появился дикий блеск. Он ответил:

— Ты чего, рехнулся, мать твою? За кого ты меня принимаешь?

На этот вопрос я не ответил. Он выпил еще, и я спросил:

— Что теперь?

— Давай сбросим его с пирса Ниммо, установим справедливость — как в стихах.

— Ну уж нет.

— Тогда придется хоронить урода.

Именно это мы и сделали: закопали его за домом. Дождь лил как из ведра, так что копать пришлось около двух часов. Наконец все было сделано, и я спросил:

— Надо сказать какие-то слова над ним?

— Ну да, что-нибудь художественное, про то, как он любил картины.

— Есть предложения?

— Повесившийся в Клифдене.

В Голуэй мы вернулись около шести вечера. Я промок, весь перепачкался и дико устал. Когда Саттон припарковал машину, он сказал:

— Не мучайся. Знаешь, он ведь признался.

— Зачем он их топил?

— Чтобы позабавиться.

— Господи милосердный!

Казалось, он что-то прикидывает, и я спросил:

— Что?

— Он рассказал мне про девушек. Я имею в виду, он хотел рассказать. Но…

— Что «но»?

— Он сказал, что эта девушка, Хендерсон… ну ты знаешь… Сара…