Михаил Черненок - Порочный круг

Сергей заходил по кабинету. Резко остановившись, он вдруг сказал:

— Пешком от пасеки до Караульного Данилыч прийти не мог! С его астматической одышкой шагать больше трех километров — занятие непосильное. Скорее всего он отдал кому-то мерина у околицы села. Надо выяснить: кому и для какой цели?..

Не успели обсудить сказанное Сергеем, пришел невеселый Слава Голубев.

— Пусто? — спросил Антон.

— Пусто, Игнатьич. Не ко времени оказался я у Широниных. — Слава присел на подоконник. — Старик какой-то пришибленный, а старуха — злее цепной собаки. Вдобавок я неудачно к ней обратился…

— Бабушкой назвал? — быстро спросил Сергей.

— Ну а она терпеть этого не может.

— Точно! Широнину надо называть только «тетя Клаша» или, на худой конец, «Клавдия Бонифатьевна».

— Жаль, раньше мне этого не подсказали, — вздохнул Слава.

— Что ж ты так долго у Широниных сидел? — спросил его Антон.

— Хотел разговорить Кузьму Никифоровича. Не получилось.

— Не пригласить ли нам старика сюда?..

— Бесполезно, — вместо Голубева ответил Сергей. — Если Кузьма начал запираться, никакими клещами из него правду не вытянуть. Через день-другой найду к нему ключик.

— Давай сделаем так, — сказал Антон. — Мы сейчас уедем. Без Анны Ивановны здесь пока делать нечего. Как только она появится в Караульном, сразу звони мне. А в ближайшее время попробуй вызвать на откровенность Широнина и разгадать манаевский «ребус».

— Слух, будто убийцу Водорьяпова уже поймали, распустить по селу можно?

— Со слухами будь осторожным, чтобы еще больше клубок не запутать. Сам увязнешь.

— Не увязну, не беспокойся, — Сергей подозрительно посмотрел на телефон. — Странно, почему молчит Пупынин?.. Позвонить ему, что ли?..

— Не скреби на свой хребет, — ответил Антон. — Если молчит, значит, есть причина.

Причину молчания председателя агропромышленного объединения Бирюков узнал, вернувшись домой, от Марины. Оказывается, Пупынин рано утром уехал в Новосибирск на совещание. Свежую районку он не видел, но о публикации письма доярок из «Верного пути», по всей вероятности, Михаилу Михайловичу известно, так как вчера к нему приходил редактор газеты Тямкин и они долго о чем-то беседовали.

На следующий день по пути в прокуратуру Антон решил переговорить с редактором районки. Несмотря на ранний утренний час, дверь просторного редакторского кабинета была распахнута. Склонив крутолобую голову, Тямкин сидел за столом, заваленным бумагами, и через массивные очки выискивал ошибки в корректурном оттиске будущего номера газеты. При появлении Бирюкова он суетливо заговорил:

— Наконец-то вижу у себя прокурора! Спасибо, что зашли! Вы почему игнорируете родную газету? В районе множество проблем юридического плана, но из прокуратуры — ни одной статьи.

— Нам бы разобраться с чужими писаниями, — сказал Антон, присаживаясь к столу напротив редактора.

— Это не оправдание!

— Может быть, но зашел я к вам не со своей статьей, а по поводу вчерашней публикации письма из колхоза «Верный путь».

— Боевая публикация! Хотя, признаться, проскочил в ней досадный стилистический ляп насчет пропасти. Вчера по этому поводу на редакционной летучке состоялся принципиальный разговор. Сотруднику, готовившему материал к печати, сделано серьезное внушение.

— Вы разве не заметили, что публикация анонимная?

Тямкин снисходительно улыбнулся:

— Понимаю, газета задела честь вашего родственника…

— Дело не в этом.

— Извините, а в чем? Письмо подписано доярками. Мы просто не стали перечислять их фамилии.

— Почему?

— Остереглись опечаток. Подписи у авторов неразборчивые. К тому же нельзя забывать, что случаи гонения за критику у нас еще не изжиты, — потупясь, ответил редактор и опять оживился: — Злободневные критические выступления нынче под сукно прятать нельзя. Думаю, в несмелости нашу газету не обвинят.

— Пожалуй, — сказал Бирюков. — Особенно потрясающую смелость вы проявили в прошлом году, опубликовав статью об отчетно-выборном собрании того же «Верного пути». В ней тоже была задета честь моего родственника.

Тямкин потер наморщенный лоб:

— За ту публикацию каюсь. Поддался влиянию. Статья была санкционирована лично Пупыниным, но, к сожалению, не согласована с райкомом партии.

— А вчерашнюю с кем согласовали?

— Это инициатива селькоров. Достоверность фактов мы проверили.

— У Пупынина?

— В агропроме специалистов много, — увильнул от ответа Тямкин.

— Следствию нужен оригинал этого письма.

— Извините, для какой цели?

— Для экспертизы, чтобы выявить анонимщика.

— Заверяю вас, письмо подписано доярками. Сейчас найду его в редакционном архиве.

Редактор, перебирая связку ключей, вышел из кабинета. Скоро он вернулся и отдал Бирюкову исписанный синей пастой лист бумаги с подклеенным к нему почтовым конвертом. Даже при беглом взгляде можно было понять, что письмо написано измененным почерком — буквы плясали, наклоняясь то вправо, то влево. Поддельными были и разноцветные подписи под строчкой «Доярки бригады № 1 колхоза «Верный путь».

— Видите!.. — указал на подписи Тямкин. — Подписи разных цветов. Видимо, доярочки расписывались каждая своей авторучкой.

Антон достал из кармана пиджака четырехцветную шариковую ручку. Несколько раз щелкнув меняющимися стержнями, сказал:

— Все четыре цвета в одной упряжке…

— Об этом мы как-то не подумали, — сокрушенно проговорил Тямкин.

— Напрасно. В критике надо думать над каждым словом, — сказал Бирюков и внимательно стал изучать редакционную правку письма.

Собственно, заметка пошла в печать почти без правки. В ней было добавлено только начало первого абзаца об «экономической пропасти», на краю которой оказался колхоз «Верный путь», и о новом председателе правления, сделавшем «крупный шаг вперед», да кое-где были расставлены запятые.

Встревоженный серьезной заинтересованностью прокурора публикацией, редактор искренне рассказал, что недавно ему крепко всыпали за отсутствие в газете злободневной острой критики и он опрометчиво подмахнул в печать подвернувшееся под руку критическое письмо из «Верного пути».

В прокуратуре Бирюков появился позднее обычного. Лимакин старательно изучал подшивку бухгалтерских документов.

— Что-нибудь интересное обнаружил? — спросил его Антон.

Следователь пожал плечами:

— Наряды как наряды. Правда, часто мелькают фамилии Баранова, Клепикова, колхозного агронома, заведующей фермой. Есть несколько оплаченных токарных работ, выполненных пенсионером Слабухой. Многие фамилии для меня не известны.

— Водорьяпова нет?

— Пока не попадался. Я, наверное, договорюсь со специалистами-строителями и назначу экспертизу.

— Назначай, только оперативно.

— Понятно, тянуть не буду.

Бирюков отдал Лимакину «письмо доярок». Тот внимательно прочитал его, затем достал записку Анны Ивановны Клепиковой, в которой она предупреждала председателя колхоза, что уезжает сопроводить мужа в областную больницу, и стал сравнивать почерк. Бирюков тоже наклонился над столом. И письмо, и записка были написаны синей пастой на одинаковой бумаге. Но пляшущий почерк «доярок» отличался от канцелярского почерка бывшего главбуха, хотя в начертании некоторых букв смутно угадывалось что-то похожее.

— Назначь, Петя, почерковедческую экспертизу этих писаний, — предложил Антон. — В придачу к ним запроси официально у Пупынина собранную им коллекцию анонимок на Сергея. Может быть, как раз в них и отыщем какой-нибудь намек на трагедию в Выселках.

Следователь удивленно вскинул глаза:

— Думаешь, Пупынин их отдаст?

— Куда он денется, если прокуратура официально затребует. В журнале учета все анонимки зарегистрированы, так что утаить или отказаться от них Михаил Михайлович не сможет. А мы по закону имеем право изымать любые документы для приобщения к уголовному делу.

— Как-то непривычно требовать от начальников такого ранга, каким является Михаил Михайлович. Чего доброго, из кабинета выгонит.

Антон улыбнулся:

— Придется тогда уволить тебя за непригодность к следственной работе. Привыкай трудиться в новых условиях.

— Слушаюсь и повинуюсь! — тоже с улыбкой ответил Лимакин.

В девять часов Бирюков начал оперативное совещание, чтобы обсудить выводы экспертов, связанные со смертью Изольды Аксеновой. Совещались недолго. По заключению криминалиста Лены Тимохиной и судебно-медицинского эксперта Бориса Медникова, Изольда покончила с собой «без посторонней помощи». Отпечатки ее пальцев на люстре и крюке в потолке показывали, что она заранее привязала к крюку петлю, а затем, «накачавшись» коньяком до такой степени, когда и море по колено, привела задуманное в исполнение.