Анна Данилова - Цветы абсолютного зла

– Хуже… – Ивлентьев вдруг почувствовал, что ему надо выговориться. Но кому же это он сейчас будет изливать душу? Этому червю, этому похотливому самцу, который-таки затащил к себе в постель его, Ивлентьева, кондитершу?

– Хуже ничего не может быть, уж ты мне поверь…

– Может. Я застал ее с… чемоданом. А через минуту пришел шкаф…

– Какой еще шкаф?

– Ее мужик и увел ее. Все. Теперь вот пью чай, ем колбасу.

– Ты дурак, счастья своего не понимаешь, – отмахнулся от беды соседа неунывающий ветеринар. – Она тебе квартиру, надо полагать, оставила и полную свободу действий. Баб вокруг – море! И все красотки и готовы на все, чтобы ты только привел их к себе в дом. Да тебе любая будет ноги мыть и тапки в зубах таскать…

– Ты, наверное, забыл, что я – учитель, – процедил сквозь зубы Ивлентьев. – У меня зарплата какая?

– Если хочешь, я поговорю со своей женой, мы тебя обучим кое-чему, будешь с нами в ветлечебнице работать, я помогу тебе по-соседски… Но и ты мне тоже помоги – у тебя же пустая квартира! Так хочешь к нам, в ветлечебницу?

– Не знаю… Мне надо подумать…

– Ведь, если меня моя застукает с кем, мне кранты, – Валентин провел ребром ладони по горлу. – Квартира – ее, ветлечебница – ее, брак у меня с ней не оформлен. Она, сука, знает, как себя вести. Я вообще, если разобраться, нищий. Конечно, у меня в кармане всегда деньги есть, но все равно, она – хозяйка, понимаешь? Узнает что – выбросит из квартиры, как котенка… Или усыпит, – заржал он, чем вызвал у Ивлентьева отвращение. – Ну что, накатим?

– Накатим. – Сергей Иванович достал из холодильника бутылку водки, вареное яйцо и банку сардин. – Вот, чем богаты, тем и рады… Ты понимаешь, она, оказывается, уже год как не работала, видимо, у него на содержании жила, а я ничего не знал… Виноград ела…

– Какой еще виноград?

– Крупный…

Ветеринару, судя по всему, было все равно, крупный или мелкий виноград ела жена соседа.

– Да все они сучки, не расстраивайся так… Ушла – туда ей и дорога.

Зазвенел телефон. Вздохнув, Сергей Иванович взял трубку.

– Миша? – услышал он голос своего напарника из теплицы. – Что случилось?

Колени его подкосились. Затем он услышал уже другой, незнакомый мужской голос. Из всего, что ему говорили, он понял одно: никуда не выходить из дома, к нему сейчас приедут из прокуратуры.

Он застыл в дверном проеме и посмотрел на ветеринара невидящими глазами. До него вдруг дошло, что они, может, больше никогда не увидятся и у него не будет возможности высказать этому неприятному типу все, что он о нем думал.

– Слушай, ты, – он выматерился так, как еще ни разу не матерился, – ты бы шел отсюда, а? Ну не могу я на твою физиономию смотреть, меня аж выворачивает… Уйди, не доводи до греха…

– Вот больной… импотент… – Ветеринара как ветром сдуло, когда он увидел, что Ивлентьев берет в руки нож.

Сергей Иванович пошел в спальню, открыл шкаф и достал свой выходной костюм. Все было кончено. Он решил повеситься. Но не знал как. А потому не успел. В дверь позвонили, он открыл… Костюм так и остался лежать на кровати. А он во всем домашнем встретил каких-то людей, которые стали расспрашивать его об Оле.

– Я не хотел ее убивать, я не знал, что она мертва… Пощечина – это же не удар ножом, не выстрел из пистолета… Это нелепая случайность, неужели вы не понимаете? Она просто упала и ударилась головой о кирпич… Вы вот говорите – связь. Да, все правильно, я был привязан к ней намертво. И очень боялся ее потерять… Но я любил ее, такую маленькую, хрупкую и очень несчастную девочку. И если бы у меня только были деньги, я бы дал их ей, чтобы она ушла от родителей…

Он закрыл лицо руками и разрыдался.

Земцова с Шубиным ждали в комнате для допросов Корнилова. Они договорились с ним о встрече, но все равно нервничали, не будучи уверенными в том, что Корнилов позволит им присутствовать при допросе Ивлентьева. Идея, связанная с возможными отношениями Ольги Неустроевой со сторожами теплицы, хоть и принадлежала Земцовой, но главного подозреваемого, который к тому же успел во всем признаться, взяли люди Корнилова. Где гарантия, что Корнилов, характер которого в последнее время стал портиться, разрешит своим «коллегам» послушать рассказ учителя литературы о том, как он убил свою ученицу.

Земцовой уже успела позвонить Людмила Камелина – она по своим каналам узнала о том, что убийца ее юной соседки найден. Удивительное дело, но она узнала также и о том, что Ивлентьева вычислили люди из агентства, чем она была особенно удовлетворена. Юля предположила, что за то время, что искали убийцу ее собственного мужа, она успела обзавестись определенными связями в прокуратуре и милиции, а потому ей не составило особого труда получить информацию. Не исключалось также вмешательство в ход дела вездесущей и очень хваткой Татьяны Бескровной – новой сотрудницы агентства.

Камелина поблагодарила Земцову и сказала, что в самое ближайшее время непременно заглянет в агентство, чтобы поблагодарить всю команду и узнать кое-какие подробности. Конечно, она, заказчица, имела на это полное право.

– Кого я вижу! – Дверь кабинета распахнулась, и вошел сияющий, довольный жизнью Корнилов. – Ну вот, собственно, и все! Человек сам во всем признался… Что называется, седина в бороду – бес в ребро. А так внешне очень даже приличный человек, никогда бы не подумал, что это убийца.

– Надеюсь, мы его увидим? Вы же его еще не допрашивали?

– Допросили и все оформили чин-чином. Это я вам в виде исключения позволяю встретиться с ним.

У Земцовой было много вопросов к Корнилову, с которым они договаривались совершенно о другом, но она решила его не злить. Главное сейчас заключалось в том, чтобы им с Шубиным позволили все-таки встретиться с Ивлентьевым. Шубин тоже молчал, хотя и его распирала злость, а в голове он уже прокручивал, кем бы заменить обнаглевшего и хамоватого следователя прокуратуры, потерявшего всякий стыд и чувство меры в отношении того, сколько и за что ему в агентстве платят такие большие деньги.

– Может, вы и дело уже закрыли? – как можно спокойнее спросила Земцова, стараясь не смотреть в глаза Корнилову.

– Еще не успели… Остались кое-какие формальности. Мы не проводили еще следственного эксперимента. Назначили на завтра, на десять утра. Можете приехать, поприсутствовать в парке.

– Так где Ивлентьев? – едва сдержавшись, чтобы не бросить в лицо Корнилову что-нибудь резкое, спросила Земцова.

– Его уже ведут, наберитесь терпения. Потом поговорим… Да, я что хотел сказать-то… Труп девушки нашли неподалеку от теплицы. Надеюсь, вы помните, кто первый вам намекнул про сторожей…

С этими словами Корнилов вышел из кабинета, следом доставили арестованного учителя.

Довольно приятной внешности мужчина за пятьдесят, худощавый, он все же выглядел смертельно уставшим и напуганным. Результатов экспертизы, которая доказала бы, что на простыне и подушке обнаружили волосы именно Неустроевой, равно как и отпечатки ее пальцев на предметах в комнатке сторожей теплицы, еще не было. Но Шубин предполагал, что Корнилов при допросе блефовал, утверждая, что у него имеются все доказательства того, что Оля бывала в теплице и что не раз лежала на диване вместе с Ивлентьевым. Еще Шубин знал, что, не выдержав натиска допрашивающих, второй сторож сознался в том, что к его сменщику приходила какая-то девушка, а этого было уже достаточно для того, чтобы пойти и арестовать учителя.

Когда их в комнате осталось трое, Земцова, сидя напротив Ивлентьева, спросила:

– Вам удалось хотя бы немного отдохнуть, поспать?

Ивлентьев покачал головой. Казалось, у него не было сил говорить. Он все еще находился в шоке от собственного признания и теперь, видя перед собой красивую молодую женщину и мужчину, не знал, куда и зачем его привели.

– Вы в состоянии сейчас говорить? – это снова спросила Земцова.

– А вы кто и что вам от меня надо? Ведь я, кажется, уже во всем сознался.

Он вдруг подумал, что это психологи, которые хотят побеседовать с ним, чтобы выяснить для себя что-то важное, относящееся к их профессии. Например, маньяк ли он или нет, чтобы повесить на него еще парочку подобных убийств. Он был уже готов и к этому.

– Сергей Иванович, вы сознались в том, что убили Ольгу Неустроеву?

– Нет, я этого не говорил. Видите ли, я все же филолог… Слово имеет для меня большое значение. Я только сказал, что находился с ней в связи и что в тот роковой день она просила у меня денег, а когда узнала, что их нет, то стала говорить мне неприятные вещи, я дал ей пощечину, чтобы привести в чувство… Понимаете, это же парк, там полно людей, и я не хотел, чтобы Оля, а она была немного пьяна, обратила бы внимание прохожих на нас, точнее, на меня своими криками, оскорблениями… Я видел, что она упала, но сбежал, как последний трус. Но разве я мог предположить, что она умрет от пощечины?! Теперь-то я понимаю, что она умерла от удара о камни. И только я виноват в том, что случилось. Я – трус, господа. Вы ведь это хотели услышать? Если бы у меня был близкий человек, такой, которому я мог бы довериться полностью, я бы попросил его принести мне яду, быстродействующего. Вы же понимаете, что я уже не жилец на этом свете. В тюрьме из меня сделают фарш. Но я не доживу и до тюрьмы, потому что мне предстоит суд, на который явится вся школа. Олю я любил, это была поздняя, пусть порочная страсть, но я только этим и жил. Наверное, это ненормально так увлекаться молоденькой проституткой. Ведь я знал, чем она занимается. Я был всего лишь одним из ее клиентов. Если бы я был богат, то я женился бы на ней, хотя это звучит смешно. Ну не удочерять же мне было ее, когда я так страстно хотел ее… Вы психологи, надо полагать? Исследовать меня собираетесь, а то и на экспертизу заберете?