Ури Шахар - Мессианский Квадрат

Увидев меня, она насмешливо улыбнулась и передернула плечиком.

– Привет, Андрей! Что нового?

– Здравствуй, Сарит, – просиял Андрей.

– Как? Сарит ты узнал, а меня нет!

– Сначала я и Сарит не узнал, – не отрывая сияющего взгляда от  посетительницы, сказал Андрей. – Но она уже третий раз сюда приходит.  С третьего-то раза — сложно не признать!

– Я сейчас говорила с врачом, – деловито сообщила Сарит. – Он считает, что все обошлось лучшим образом. Тебе, Андрей, считай, повезло, что так легко отделался. Как и всем нам, впрочем.

– Да уж мне точно повезло! – улыбнулся Андрей, похлопывая себя по гипсу.

– Интересно, а террориста арестовали?

– Если этого не сделали сразу — в дальнейшем шансы невелики, – ответил я.

– Вы так уверены, что это был умышленный наезд? – недоверчиво спросил Андрей.

– Еще бы! – усмехнулся я. –  Ты знаешь, сколько тут у нас в последнее время терактов? Каждую неделю что-нибудь происходит. В основном они с ножами на людей бросаются, но если есть автомобиль и евреи на дороге — и такую возможность не упускают. Слышал, как этим летом один араб выхватил у водителя автобуса руль и свалил всех в пропасть? Были и наезды... только со смертельным исходом.

– Но ведь машины каждый день сбивают людей… откуда известно, что это именно теракт?

– Так арабы сами хвастаются! У них иногда несколько организаций оспаривают друг у друга ответственность за убийство… Сообщали, кстати, что-нибудь по радио? – спросил я Сарит.

– Я не слышала… – не глядя на меня, процедила девушка. – А вот это – больному!

Она достала из сумки виноград.

– Ешь, не стесняйся.

– Вы тоже не стесняйтесь.

– У меня пост – пост Гедалии, – пояснил я и начал уже было рассказывать про Гедалию, убийство которого привело к полному исчезновению евреев из Израиля, но Андрей прервал.

– Я читал об этом в Библии, в самом конце последней книги Царей.

«А действительно! – Подумал я, никак не ожидая такой осведомленности от русского туриста.  Последняя книга царей – это „Малахим бет”, и там это точно в самом конце».

– Ты, вижу, неплохо в ТАНАХе ориентируешься, – сказал я. – То есть, извини, в Ветхом завете.

– Я знаю, что такое ТАНАХ. Тора – пятикнижие, Невиим – пророки, Ктувим – писания.

– Ты еще и иврит знаешь? – совсем уже удивился я. – Может, ты все-таки еврей?

         – Вообще-то во мне много всякого понамешано: казаки есть, немцы есть, но еврейской крови, честное слово, ни капли, – заулыбался Андрей.

Мы принялись рассказывать друг другу о себе.

Андрей был студентом московского историко-архивного. Сейчас должен был бы учиться на третьем курсе, но еще весной, как только получил приглашение, взял академический отпуск и уехал на Святую Землю.

Сарит, что и так уже было ясно по ее подростковому вызывающему поведению и ученическому рюкзаку, еще ходила в школу. Впрочем, сегодня она уроки прогуливала.

Я тоже представился: рассказал, что семья моя репатриировалась в Израиль в 1980 году — мы тогда успели проскочить, а сразу после нашего отъезда тяжелые двери советской эмиграции из СССР с шумом захлопнулись — почти на десятилетие. Рассказал, что у меня есть младший брат, живем мы в Маале-Адумим, что после школы я уже второй год учусь в йешиве и весной собираюсь в армию.

Мы проболтали почти целый час.

Дверь распахнулась. В палату решительно вошла энергичная женщина средних лет с острым взглядом маленьких серых глаз. Это была Марина Фридман, она пришла выписывать Андрея. Мы заторопились. Андрей, наконец, отыскал ручку и записал свой телефон, то есть телефон Фридманов, на двух бумажках – одну дал мне, другую – Сарит. Сарит тоже, покопавшись в своем рюкзачке, вытащила смешную ручку, с какими ходят первоклашки, и розовый блокнотик и оторвала от него два розовых листочка с цветочками. Записала свой телефон и протянула мне и Андрею. Я не стал повторять этот ритуал – решил, что этого вполне достаточно для связи, и мы с Сарит спешно вышли.

    Мы уже 10 минут стояли с Сарит на остановке, а автобуса все не было. Сарит молчала, я тоже не знал, о чем говорить. Втроем болтать было легко, а сейчас все слова вылетели у меня из головы.

– Ну что, мир? – сказала наконец Сарит, насмешливо улыбаясь. – Извини, я просто из себя выхожу, когда с фанатизмом сталкиваюсь. Меня, знаешь, однажды краской в Меа-Шеарим облили.

– А ты туда небось в майке пришла?

– Точно. В майке и джинсах. Торопилась, решила срезать.

– Нашла дорогу! Резала бы как-нибудь иначе... В Меа-Шеарим только харейдим [3] живут. 

– Да какая мне разница? Харедим, не харедим...

– Разница большая. Мы бы, например, не облили тебя краской.

– А кто это «мы»?

– Посмотри на мою кипу! Видишь, она вязаная?

– Очень мило! Ну и что с того?

– А то, что мы – религиозные сионисты, последователи рава Кука, носим такую кипу, а харедим носят черную шляпу и черный пиджак.

– Да уж, разница впечатляющая! Просто земля и небо! – съязвила Сарит. – А кроме этих модных штучек какие-нибудь расхождения имеются? Мне так кажется, что общего у вас гораздо больше. Например, просидеть всю субботу у какого-то ручья в Иорданской долине — это для вас святое.

– Закон у нас один, но мы по-разному относимся к внешнему миру.

– То есть? Они обливают людей краской, а вы нет? А что же ваш закон-то, один для всех, говорит? Обливать или не обливать?

– Сложно ответить в двух словах, – не обращая внимания ни на ее иронию, ни на раздражение, пытался объяснить я. – Я уже молчу, что очень редкие харейдим так себя ведут, только совсем уже сектанты какие-то... Но если тебе действительно интересно, то рав Кук имел особое мнение о светских евреях. Для рава Кука светское еврейское государство – это творение Бога. Те, кто за ним последовали, в знак солидарности со светскими людьми сняли свои лапсердаки и поныне одеваются цивильно. Они работают, как все, служат в армии, как все. Поверь, никакой еврей в вязаной кипе тебя никогда краской не обольет.

– Так это, значит, харейдим израильские флаги сжигают?

– Да, они. Но сейчас и среди харедим не так все однородно. Флаги в наши дни жгут совсем уже крайние... Вроде тех из Меа Шеарим. Кстати, там, где тебя краской облили, у нас однажды израильский флажок с машины сорвали... Так что мне твои чувства очень понятны...

–  Своей блистательной лекцией ты хочешь мне сейчас доказать, что вы не фанатики?! – не сдавалась девушка.

-     Фанатик – это не тот, кто во что-то твердо верит...

-     Интересно... А кто же фанатик?

-     Тот, кто других вер не терпит. Вот, например, тот араб, который на Андрея наехал,  он фанатик.

– Так ты уверен, что это был теракт? – разговор опять съехал на то драматическое приключение, которое нам пришлось пережить пару дней назад.

–  А что же еще?

– Да. Наезд был намеренный. Но слишком все-таки странно эта машина себя вела.

– А что странного?

– Как, ты ничего не заметил? – удивилась Сарит.

– Нет, а что?

– Ах, ну да. Ты же книгу читал. Так я расскажу тебе: эта машина сначала мимо нас проехала, рядом с нами притормозила, а потом развернулась метрах в трехстах  и тогда уже разогналась в обратном направлении.

– Странно. А ты в полиции это рассказала?

– Конечно, рассказала.

– Не понятно. Если бы теракт планировали — наехали бы при первом проезде. Может быть, он кого-то вдруг разглядел и сбить пытался кого-то конкретно? Но кого? Зачем ему Андрей? – соображал я. – Может быть, он в кого-то другого метил? В тебя мог?

– В меня?! – Сарит просто остолбенела от удивления, брови полезли вверх, глаза расширились до размеров спелой сливы, ее, кажется, задело подобное предположение, и слегка обиженным тоном она ответила, – скорее уж в тебя!..

-     Хорошо, вопрос снимается. Остается араб. Араба нельзя исключить. Это могло быть сведением счетов. Что ты думаешь?

– Насколько я понимаю, отношения обычно выясняют в тихой подворотне, а не на открытом шоссе.

– Ты права. Надо разобраться, как так получилось, что машина сбила именно Андрея?

– Да никто в него специально не целил! Просто араб успел назад отскочить,  а Андрей зазевался. Ну а мы с тобой вообще у самого бортика стояли... Террорист этот наверняка боялся туда врезаться...

– Вдруг Андрей что-нибудь объяснить сможет? Давай вернемся в больницу!

– Сейчас там суматоха с этой выпиской… Лучше завтра к нему домой зайдем.

– Но у меня занятия в йешиве. Учимся с шести утра до часу ночи… Дни трепета, к тому же, начались…

– Дни трепета, как раз, самое подходящее время проведать больного…

Заметив мои колебания, она сердито добавила:

– Ну еще бы, это так страшно важно – целыми днями молиться и учиться. Особенно учиться тому, как хорошо помогать людям, навещать больных и делать добрые дела. Ну давай, учись, учись. И молись, молись.