Анна и Петр Владимирские - Вкус убийства

Баева в его окружении между собой прозвали «Баюн». Лицом к лицу с Баюном мало кто мог вести себя спокойно, не суетясь: его черные глаза казались двумя сверлами, взгляд пронзал гипнотической мощью. Кроме того, Баев умел мыслить хитро и стратегически, был ловким организатором, умел подчинять себе людей и добиваться нужных результатов.

Непростой тогда получился разговор. Баев вначале не хотел понимать, что нужно от него этой симпатичной отдыхающей Вере Алексеевне. А ей было нужно, чтобы некто, почти уже ею вычисленный, не мог использовать местных ребят в своих грязных целях. Чтобы этот некто остался в одиночестве. Когда она встретилась с Баевым, сразу почувствовала: от него зависит все. Один кивок – и любого человека на полуострове оставят в покое, будут почтительно и издалека обходить. А если ему это невыгодно или все равно, то человека будут убивать на глазах у милиции – и никто не вмешается, свидетелей не найдется и вообще все сложится так, будто человека и не было.

Баев вначале лениво цедил: дескать, проблемы это ваши, не мои. Я бизнесмен, мелочами не занимаюсь, мои интересы… Бла-бла-бла, в общем. Не вижу, чем я могу вам помочь. А сам, как хитрый паук, за собеседницей наблюдал. Вере тогда пришлось показать пару «фокусов». Так она называла демонстрацию своих способностей, чтобы человек сразу ей верил и понимал, что перед ним необычная личность. Помнится, она тогда сказала Баеву, какой он любит спиртной напиток и даже марку назвала, потом сообщила, что ему делали операцию по удалению доброкачественной опухоли, похвалила, что бросил курить и бывать на солнце, посоветовала плавать. И еще по секрету сказала, что его помощник подслушивает…

Ей удалось его удивить, хотя виду он не подал, только шевельнулся слегка глыбой своего тела. Перевел разговор на другое, чтобы выиграть время. А когда странная, неожиданно умная женщина ушла, велел помощнику разобраться, действительно ли убийство совершил кто-то из своих. Если это правда – сдать правоохранителям или наказать. И выполнить все, что она просит. Потому что ему, Баеву, лишний шум ни к чему. Оценив Верины способности и возможности, он пришел к выводу: с таким человеком и специалистом лучше сотрудничать.

– И что же вам рассказал обо мне господин Баев?

Интересно, какими эпитетами охарактеризовал ее этот матерый делец от отечественной мафии, которого невозможно ничем удивить. Правда, Вера не только удивила его, но и добилась гораздо более важного: уважения, чувства редчайшего для нынешних хозяев жизни по отношению к простым смертным…

– Он сказал, что госпожа Лученко – коктейль из мисс Марпл и пастора Брауна. Что вы разгадываете самые запутанные загадки! И еще: что вы обладаете не только аналитическим умом, но и не лишены сострадания к людям. А это в наше время бесценное качество.

– Так и сказал? – усмехнулась Вера.

Она еще тогда сразу поняла, что Баев тонкий психолог. Но интересно все же, а как такую личность, как Баев, сумела разговорить Алиса? У Веры это был вопрос жизни и смерти, а у этой девочки? Она внимательно посмотрела на нее и поняла: случайность. Та самая случайность, которая порой меняет судьбы и в итоге оказывается не совсем случайностью…

– Да. – Алиса протянула в сторону Веры стиснутые руки. В этом жесте мольбы было больше, чем в словах. – Пожалуйста, помогите разобраться в нашем семейном деле! Если этого не сумеете вы, больше такое никому не под силу. Никаким юристам!

– Алиса, успокойтесь, пожалуйста, и не смотрите на меня как на волшебницу. Я не колдунья, не чародейка, а всего лишь психотерапевт.

– Так мне как раз и нужна ваша профессиональная помощь! Ведь я уже сама не своя, не могу больше жить под таким грузом! И кто, кроме вас, может вернуться к событиям десятилетней давности? Никто. Только вы! Была ли на самом деле эвтаназия? Потому что если укол сделал не отец – то тогда это уже убийство! Понимаете?

«Совсем не обязательно, – подумала Лученко. – Кто угодно из ближнего окружения мог проявить милосердие…» Не торопясь с ответом, она стояла у окна. «Браться ли за это “семейное дело”? Ворошить ли такие давние события? Есть ли в этом вообще хоть какой-то смысл? Конечно, для Алисы в этом есть и смысл, и польза. Для нее важно хотя бы то, что ее приняли всерьез, выслушали и стали ею заниматься». Но себя-то Вера знала: если начнет копать – не успокоится, пока не докопается до истины.

За окнами клиники было солнечно и тепло, начало сентября казалось продолжением лета. Вера недавно вернулась из отпуска. И лето, подарившее ей прекрасный отдых, согревшее ее сердце, словно вообще не собиралось заканчиваться…

– Почему вы все-таки решили вернуться к тем трагическим дням спустя десять лет?

– Потому что прочитала письмо отца. Он написал его в тюремной больнице и перед смертью признался, что не совершал эвтаназию, – повторила Алиса.

– Стоп! Вот что смутило меня в вашем рассказе. Письмо написано почти десятилетие назад, а получили вы его, судя по вашим словам, недавно?..

– Точно! Вы, Вера Алексеевна, схватываете самую суть! – Алиса снова изо всех сил переплела и сжала пальцы. Таким образом она пыталась унять дрожь рук. – Оказывается, письмо получил мой муж Джон, давным-давно. Еще тогда… Но он скрыл его от меня. Спрятал! А недавно я разбирала старые бумаги… Наводила порядок в документах и обнаружила это письмо!..

– Ваш муж как-то объяснил свой поступок? – для порядка поинтересовалась Вера, заранее зная ответ Алисы. Через ее кабинет прошло столько родственников, совершавших самые невероятные, а порой и аморальные поступки!.. И все они свято верили, что делают «как лучше» для своих близких.

– Джон, как он говорил, желал оградить меня от неприятностей. Хотел, чтобы я все забыла! Но я-то понимаю… Это был для него шок. Такой благовоспитанный, правильный англичанин… Такой законопослушный и религиозный. И тут – письмо. Он просто не поверил моему отцу, решил, что это так называемая ложь во спасение. А значит, мой папа – убийца. И я – дочь убийцы! Только теперь до меня дошло, почему он не хотел иметь детей. Боялся, что к детям от меня перейдет что-то плохое!.. – Нервы Алисы не выдержали, и давно сдерживаемое напряжение выплеснулось слезами.

Вера и на этот раз не мешала пациентке. Если б люди почаще могли вот так горько и по-детски выплакаться, скольких бы они избежали болячек! Для таких случаев у нее была заготовлена специальная коробка с бумажными салфетками. Она поставила «плакальные» принадлежности перед девушкой и снова подошла к большому окну в своем гипнотарии. Ты поплачь, а я подумаю… Вера открыла створку окна и вдохнула свежий воздух. Он наполнил легкие сентябрьским ароматом, словно какой-то невидимый парфюмер соединил во флаконе и вылил в воздух смесь из запахов созревших каштанов, спелых херсонских арбузов, кустов вечнозеленой туи и высаженных вместо изгороди во дворе клиники мохнатых столбиков можжевельника.

Пусть и Алиса вдохнет этот запах, успокоится… Почему-то лето всегда подытоживается сентябрьскими депрессиями. И именно летом, как утверждает равнодушная статистика, хоть это и странно, количество суицидов растет. Вот и у тебя, Алиса, подавленность и хандра. Ты обожжена одиночеством. Тебе кажется, что окружающие тебя избегают, общаются с тобой вынужденно. В итоге ты сама от них отчуждаешься, прекращаешь все связи. Страдаешь и злишься на всех, но больше всего – на себя. Такая вот перевернутая злоба, принимающая форму самообвинения. Депрессий «просто так» не бывает. И у твоей тоже есть как минимум три причинно-следственных уровня. На физиологическом уровне – нехватка в мозгу эндорфинов, так называемых «райских веществ», поддерживающих настроение и тонус. На индивидуально-психологическом – нехватка общения и душевной поддержки, недостача любви. А на социально-психологическом – внезапная потеря жизненной перспективы, дефицит смысла существования…

Понятно, что брак с англичанином мечтался сказкой. А обернулся для тебя хоть и не трагедией, но явно грустной историей. В браках это бывает, но с твоим Джоном еще не все так ясно. Может, он и виноват, что прятал письмо, но ты его, судя по всему, бросила. А это поступок поспешный, поступок человека слабого. Впрочем, посмотрим.

Вторая, перевернувшая твою жизнь, точка – «семейное дело»: смерть матери, арест отца и его скоропостижный уход из жизни. Рана зажила когда-то, но новые обстоятельства содрали с нее корку. Это больно. И теперь ты, Алиса, испытываешь мучительную душевную боль, невыносимую тоску. Бедная девочка, твое горе не с кем разделить. И поэтому ты расцениваешь потерю близких как собственную тяжелую жизненную неудачу. Как поражение.

Ну что ж, Алиса, начнем-ка мы с тобой душевное общение, именуемое психотерапией. Точнее, продолжим. Я буду вынуждена расспрашивать, продираться через недомолвки и умолчания. Но иначе нельзя. Проблемы только извне кажутся схожими, а на деле уникальны. Так что придется тебе рассказывать и вспоминать, а я помогу. И по мере углубления в свою проблему ты у меня, как миленькая, начнешь вскоре и сама понимать что к чему. Увидишь всю свою историю словно со стороны. Научишься отвечать за свои решения. А решать-то тебе нужно… Конечно, не любой ценой. Эмоциональное состояние пациента важнее достижения любых целей какой угодно ценой. А бывают проблемы вообще неразрешимые, и тебе предстоит научиться жить с этим. Потому что только в математике у каждой задачи есть решение. Как в школе: заглядываешь в конец учебника и смотришь, как решать, если сама не можешь. А вот в области человеческих отношений сплошь и рядом попадаются задачи, не имеющие решения. У человеческих задач условия меняются с трудом. Чаще отсекаются, но тогда рана много лет будет болеть. И неизвестно, заживет ли.