Сергей Высоцкий - Наводнение

- Здравствуйте, - сказал Игорь Васильевич.

Старик кивнул.

- Он немой, - прошептал Игнатий Борисович, глядя в сторону. - И слышит плохо. Ему надо писать. Да вы присаживайтесь. - Он пододвинул Корнилову стул с высокой резной спинкой. - Вот тут и бумага у нас всегда лежит...

Старик смотрел с интересом, и Корнилову показалось, что он рад его приходу. Взяв из стопки лист бумаги, Игорь Васильевич написал: "Два дня назад в Тучковом переулке напали на кассира. Вы ничего не видели из окна?" Закончив писать, он протянул листок старику и хотел дать карандаш, но тот проворно вытащил из нагрудного кармана суконного френча шариковую ручку и стал медленно писать на том же листке.

Корнилов вдруг спохватился, что не знает, как зовут старика, и спросил об этом у Казакова-младшего.

- Григорий Иванович.

В это время в прихожей хрипло тренькнул звонок, и молодой Казаков пошел открывать дверь. Старик неожиданно, рывком наклонился к Корнилову и сказал хрипловатым голосом:

- Скажите ему... - он кивнул лохматой головой на дверь, - пусть оставит нас вдвоем, - и уселся как ни в чем не бывало.

Корнилов растерянно кивнул: "Вот тебе и номер! Казаков-старший, видать, большой хитрец".

Старик продолжал медленно и старательно писать. Вошел внук и в нерешительной позе остановился рядом. Он словно бы хотел сказать: "Ну как, убедились, что дед вам ничем не может помочь? Тогда до свиданья, у меня дела".

- Игнатий Борисович, вы не беспокойтесь... Мы с вашим дедушкой побудем тут одни.

Игнатий Борисович удивился, чуть вскинув брови.

- Пожалуйста, пожалуйста, если дедушка что-то видел... - Он постоял несколько секунд и вышел, притворив дверь.

Старик подкатил свое кресло вплотную к Корнилову и прошептал:

- Вы не удивляйтесь. Спрашивайте. Я как увидел вас в переулке, сразу понял, откуда вы. И как на кассира напали, я видел. - Говорил он медленно, с трудом.

- Почему же никому не сообщили об этом? - Корнилов понимал, что в первую очередь надо расспросить старика о том дне, а не удивляться его мнимой болезни. Надо было поскорее узнать главное - видел старик преступника или нет?

- А меня не спрашивали. - Он хихикнул и, приложив длинную, узловатую руку к лицу, пробарабанил пальцами по щеке. Пальцы у него были такие же тонкие и длинные, как у внука. - А вы вот пришли ко мне... - Он оглянулся на дверь. - Вас как зовут?

- Игорь Васильевич.

- Ну, так что же вы хотите знать?

Корнилов быстро развернул альбом с фотографиями и стал листать, показывая старику те снимки, на которых были люди.

- Отодвиньте, отодвиньте. У меня дальнозоркость... - Он смотрел очень внимательно, прямо впивался в фотографии.

- Может быть, опознаете кого-нибудь из участников... - стал объяснять Корнилов, но старик нетерпеливо махнул рукой.

Снимок у Дома книги был четвертым или пятым, и Корнилов весь напрягся, когда Григорий Иванович, чуть прищурившись, задержал на нем взгляд. Через мгновение он ткнул пальцем в задумчивого паренька. В того самого...

Корнилов облегченно вздохнул.

- Он, он! - возбужденно шептал старик. - Но вы мастера! Мастера! Вот где разыскали...

В соседней комнате раздались голоса, и старик отодвинулся от Корнилова, склонился снова над бумагой. Руки у него дрожали сильнее.

Вошел внук. Игорь Васильевич заметил, что он с любопытством посмотрел на альбом.

- Что-нибудь удалось? - спросил он. - Я на секунду. Пора принимать лекарство.

Игнатий Борисович взял на столе скляночку с крошечными белыми горошинами и высыпал несколько штук на ладонь. Пересчитал их. Налил в стакан воды из графина. Пока он давал старику лекарство, Корнилов рассматривал комнату. Синие гладкие обои, выцветшие у окна, были в темных жирных пятнах. В глубине комнаты стоял облезлый кожаный диван, застеленный шерстяным одеялом. Над диваном висела старинная гравюра в узкой рамке из красного дерева. На гравюре были изображены Петропавловская крепость и парусники на вспучившейся от волн Неве. Рядом с диваном стояли огромные, в рост человека, напольные часы.

- Вы хорошо запомнили этого человека? - спросил Корнилов после того, как внук ушел.

- Еще бы! - Глаза у старика сузились, стали злыми-злыми. - Он бежал-то прямо на меня... С чемоданом. В нашу подворотню бежал.

Двор в этом доме был проходной. Имелся еще один выход на набережную Адмирала Макарова. По набережной дом значился под номером двенадцать.

- Вы мне расскажите, Григорий Иванович, поподробнее все, что видели...

Старик вдруг насупился и недовольно закрутил головой, словно соображал, а стоит ли продолжать этот разговор с непривычки, наверное, утомивший его. Наконец он раздраженно сказал Корнилову, показав на маленький столик:

- Сигару дай-ка мне, не чинись...

Корнилов покорно достал ему из коробки толстую кубинскую сигару, и старик, раскурив ее, несколько минут молча смотрел в окно пустыми глазами. Потом, будто собравшись с мыслями, стал говорить. Корнилов видел, что говорить старику становится все труднее и труднее. Он часто останавливался, нещадно дымил сигарой, сыпал пепел себе на брюки. Ничего нового из его рассказа Игорь Васильевич не почерпнул. Все это уже знали в уголовном розыске со слов Кости Горюнова. Но как много значило это подтверждение для Корнилова!

- Отвык разговоры говорить, - угрюмо проворчал Григорий Иванович. - Я после болезни два года мычал. Весь день один, один... Сижу перед зеркалом и мычу. Мычу и плачу. Мычу и плачу. А потом вдруг "ма-ма" промычал... Так потихоньку и научился. А зачем? - Он обреченно махнул рукой. Разговаривать не с кем! - Старик внимательно посмотрел на Корнилова. Молчите? Даже не спрашиваете почему?

- Наверное, на этот вопрос не просто ответить.

- Умный чекист, - без тени улыбки, серьезно сказал старик. - Я бы хотел с тобой про внука перемолвиться. - Он опять кивнул головой на дверь.

"Ну вот, теперь начнет жаловаться, - с неудовольствием подумал Игорь Васильевич. - Мне сейчас только этого и недоставало". В нем росло непонятное, совершенно непроизвольное раздражение, неприязнь к старику. То ли за его грубоватую манеру говорить, то ли за обсыпанный сигарным пеплом, неопрятный френч, то ли еще за что-то, чего Корнилов понять не мог и от этого раздражался еще больше. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не показать своего чувства. Старик этого совсем не заслужил.

- Я опасаюсь за внука...

- Что-нибудь случилось?

- Может быть, и случилось. - Старик смерил Корнилова хмурым, исподлобья взглядом, словно хотел решить окончательно, говорить с ним откровенно или не говорить. - В тот день, когда девчонку ограбили, Игнашка прибежал домой не в себе. И в неурочное время... Ему еще целый час в своем техникуме торчать было положено.

Старик опять пристально посмотрел на подполковника. Корнилов слушал внимательно, не показывая даже вида, что торопится.

- У него по понедельникам лекции с девяти до часу. А он вдруг прибегает домой сразу после того, как ограбили кассира. И прибегает с набережной, через проходной... В переулке я бы его увидел. Он всегда с переулка идет...

- Вы его в чем-то подозреваете? - спросил Корнилов.

- Подозреваю. Такие дела, - он кивнул на окно, за которым виднелась церковная ограда, - в одиночку не делаются.

- А в какое время внук пришел домой?

- Без двадцати двенадцать.

- Вы это точно заметили? - Корнилов хорошо помнил время ограбления пятнадцать минут первого.

- Еще бы! - зло сказал старик и, обернувшись, посмотрел на большие часы, стоявшие рядом с диваном. Они показывали одиннадцать.

- Внук пришел - дверью хлопнул. Он всегда хлопает громко. Нарочно, чтобы мне досадить. Я удивился, что он так рано, и посмотрел на часы. Было без двадцати двенадцать.

Корнилов вздохнул. "Старик или очень не любит внука, или все-таки серьезно болен, - подумал он и огорчился. - Если старик болен, можно ли полностью доверять его показаниям?"

- Он нервничает эти два дня, - продолжал старик. - Места себе не находит. Я же вижу!

- А еще какие-нибудь наблюдения у вас есть? - спросил Корнилов.

- Нет! - отрезал старик. - Но это носится в воздухе... Беда носится.

- Мы постараемся во всем разобраться. Спасибо вам большое за все, что вы рассказали.

Старик как-то безнадежно махнул рукой.

Корнилов поднялся и молча кивнул. Григорий Иванович протянул ему руку. Ладонь была чуть влажная. Он задержал руку Корнилова и чуть притянул его к себе.

- Внук очень беспокойный. Очень. Он с бандюгой во дворе разминуться не мог. А молчит. Или струсил? - Григорий Иванович отпустил руку Корнилова и отвернулся.

Корнилов вышел из комнаты, осторожно притворил дверь. Игнатия Борисовича во второй комнате не было, и подполковник прошел в переднюю. Из-за приоткрытой двери в кухню доносились голоса. Мужской, чуть глуховатый, Игнатия Борисовича, и звонкий, женский.

- Ты слишком много думаешь об этом, - взволнованно говорила женщина. - Это ужасно, это захлестнет...