Дик Френсис - Дикие лошади

— Он… в коме, я полагаю. Входите. Это Томас Лайон, который читал Валентину, я вам рассказывала.

Словно в раздумье, она довершила церемонию знакомства, взмахнув рукой и промолвив:

— Робби Джилл, наш доктор.

Робби Джилл был рыжеволос, говорил с шотландским акцентом, не умел понижать голос и вести себя у постели больного. Он принес в комнату Валентина медицинский чемоданчик и с щелчком открыл его. Оттянул пальцем веки больного и задумчиво пощупал хрупкое запястье. Потом в молчании занялся стетоскопом, шприцами и тампонами.

— Лучше будет положить его на кровать, — сказал он наконец.

— Он…? — с тревогой выговорила Доротея, оставив вопрос незаконченным и страшась утвердительного ответа.

— Умирает? — довершил Робби Джилл на свой грубоватый манер. — Через день или два я смогу сказать что-то определенное. Его старое сердце все еще замечательно сильно. Я не думаю, что он снова придет в себя, но это может произойти. Все зависит от того, чего он сам хочет.

— То есть как это — чего он хочет? — удивленно спросил я.

Доктор соизволил ответить мне главным образом, я думаю, из-за Доротеи, но также ради удовольствия чувствовать себя ученым, делящимся важными знаниями с невеждами.

— Старые люди, — сказал он, — очень часто остаются в живых, если существует нечто, что они страстно хотят сделать, чтобы потом спокойно умереть. На этой неделе я потерял пациентку, которая хотела увидеть, как женится ее внук. Она пришла на свадьбу и радовалась событию, а через два дня умерла. Нередкий случай. Если у Валентина нет незавершенных дел, он умрет очень скоро. Если же есть — дело может обернуться по-другому. У него сильная воля. Несмотря на то что болезнь зашла уже так далеко, могут случиться поразительные вещи.

Доротея с грустью покачала головой.

— Тогда оставим его как есть. Я договорился с сестрой Дэвис, она заглянет к вам попозже. Сделает еще одну инъекцию, это избавит Валентина от боли, которая может мучить его ночью. А я зайду утром. Старый чудак чуть не побил меня, черт бы его побрал. Ну и получил то, чего добивался. Я не буду срывать его с места. Пусть уж умирает дома.

Благодарностью ему были слезы Доротеи.

— Это счастье, что у него есть вы, — сказал ей доктор, — и что вы еще держитесь. — Он перевел глаза с нее на меня, оценил взглядом мой рост и обратился ко мне: — Вы, кажется, сильнее нас обоих. Вы сможете перенести его? Сестра Дэвис могла бы помочь Доротее переместить его, как помогала всегда, но обычно он был в сознании и делал все, что мог, чтобы идти. Сможете вы один поднять его?

Я кивнул. Валентин весил до слез мало для человека, некогда такого сильного. Я поднял длинное неподвижное тело на руки и пронес его от кресла через короткий коридор в спальню, потом мягко опустил на белую простыню — Доротея предусмотрительно откинула одеяло с кровати. Ее брат хрипло дышал. Я расправил его пижаму и помог Доротее укрыть его. Он не просыпался. Он умирал, отдалившись от мира, с того момента, как поверил в отпущение своих грехов.

Я не стал возобновлять спор с Доротеей касательно священника и не сказал об этом доктору. Я был убежден, что оба они с осуждением отнесутся к тому, что сделал я, хотя благодаря этому Валентин теперь уходил с миром. Оставим все как есть, решил я. Не будем добавлять Доротее тревог.

Я поцеловал старую леди, пожал руку доктору и, пообещав на будущее туманную, но с радостью принятую помощь, помчался на работу.

Жизнь, как реальная, так и воображаемая, громко и бурно кипела в Ньюмаркете, где компания, на которую я работал, арендовала на три месяца пустующие конюшни, заплатив обанкротившемуся владельцу-тренеру достаточно, чтобы он на проценты с этой суммы мог прокормить своих детей до самой старости.

Хотя я на час опоздал на обсуждение сценария, назначенное мною на пять тридцать, я не стал извиняться, зная, что съемочная группа, с которой я работал, примет извинения за слабость. Для них важно, понимал я, воспринимать шефа как несокрушимую скалу, хотя для меня самого эта скала порой была не прочнее, чем слежавшийся песок.

Они собрались в помещении бывшей столовой в доме тренера (вся мебель после банкротства пошла с молотка, только атласно-зеленые с золотым узором бумажные обои по-прежнему оставались на стенах, напоминая о былом богатстве) и в разнообразных позах расположились вокруг массивного конторского стола, сидя в складных садовых креслах из белого пластика. Напитков, доставленных из стола заказов, хватило едва ли на час: никто во время съемок не тратит деньги на излишний комфорт.

— Так, — сказал я, сгоняя Эда с кресла, стоящего как раз посередине стола, — вы уже прочитали исправления и добавления к сценарию?

Они прочитали. Здесь были три актера, исполняющих ведущие роли, оператор, постановщик, менеджер, Эд — ассистент режиссера и сценарист, без которого я предпочел бы обойтись. Он сделал текущие изменения по моему разумно обоснованному настоятельному требованию, но чувствовал себя обиженным. Он утверждал, что интерпретация истории, на которой настаивал я, на девяносто процентов отличается от изначального взгляда на события.

Он был прав.

Потрясающе легко снять плохую картину о скачках, и есть лишь одна возможность сделать ее на должном уровне, так, как видел это я, — чтобы скачки стали только фоном для человеческой драмы. Мне дали эту работу по трем известным мне причинам, третьей из которых было то, что ранее я снял две картины о животных на воле, второй — то, что я обучался своей профессии в Голливуде, а первой — то, что я провел свое детство и юность в ньюмаркетских конюшнях и мог считаться знатоком дела и местности.

Мы уже десять дней занимались съемками — можно сказать, отсняли одну шестую картины, или, другими словами, приблизительно двадцать минут чистого метража. Нам было предписано завершить дело за шестьдесят рабочих дней; это составляло менее десяти недель, и каждый день был дорог. Я как режиссер решал, какие сцены в какой день снимать, хотя составил и раздал заранее график, которого мы в основном должны были придерживаться.

— Как вы видели, — авторитетно заявил я, — эти изменения означают, что завтра мы будем проводить съемки во дворе перед подъездом главного здания Жокейского клуба. Местная полиция поможет с регулировкой дорожного движения, но только с одиннадцати до двенадцати, поэтому мы должны уложиться со своими машинами, прибытиями и отбытиями в это время. Жокейский клуб согласен, чтобы мы использовали их главную дверь для съемок того, как входят и выходят персонажи фильма. Вы трое, — обратился я к актерам, — можете добавить немного яда в свои встречи в разных ситуациях. Джордж, будь коварным, Яго — злым. Вы втайне пытаетесь подстроить падение Сиббера.

Сценарист простонал:

— Но это же неверная интерпретация! Мне не нравится то, что вы заставляете меня делать. Эти двое — очень хорошие друзья.

— Только до момента, благоприятствующего предательству, — возразил я.

Говард Тайлер, сценарист, уже жаловался из-за более мелких изменений продюсеру, бухгалтеру и начальству кинокомпании, но так и не добился, чтобы меня уволили. Я мирился с его злобностью и старательно гасил в себе раздражение по поводу его круглых старушечьих очков, вечно поджатых узких губ и привычки вставлять длинные бессмысленные паузы туда, где только движение и действие могли заполнить места в зрительном зале. Он обожал навороченные бессловесные тонкости, превышавшие возможности большинства актеров. Он оставался верен толстенным унылым романам, которые писал до того, как пришел в кино.

В основу сценария этого фильма был положен скандал, потрясший Ньюмаркет двадцать шесть лет назад и весьма успешно замятый. Придуманная Говардом версия претендовала на звание истины, но почти наверняка не являлась таковой, поскольку никто из ныне живущих участников события не предпринимал ни малейших попыток возмущенно опровергнуть ее.

— Вы найдете каждый у себя план внешнего двора Жокейского клуба, — объявил я собранию. Все закивали, зашелестели страницами. — Также, — продолжал я, — у вас есть расписание порядка сцен с приблизительным временем. Три задействованные в картине машины будут поставлены во дворе с самого утра. Уведомите всю группу, что прожектора и камеры должны быть установлены так, как показано на плане. Если все соберутся и подготовятся, мы сможем закончить съемку задолго до того, как солнце будет в зените. Вопросы есть?

Вопросы были всегда. Задавать вопросы означало демонстрировать, что ты внимательно слушал, и часто случалось, что больше всех спрашивали актеры, играющие самые незначительные роли. В данном случае Джордж хотел знать, как его персонаж будет проявлять себя в связи с дополнительной сценой. Только как еще один фактор в неприятностях Сиббера, успокоил я его. Сиббер в конечном итоге сломается. Бах! Фейерверк. «Аллилуйя», — поблагодарил Сиббер. Джордж зажал ему рот.