Владимир Кашин - По ту сторону добра

— Мда, любопытно, — произнес подполковник.

Не зная, что имеет в виду Коваль, лейтенант промолчал.

— А посторонние в эти дни появлялись?

— Когда хоронили Залищука, много людей толклось. А потом только жена с сестрой-англичанкой и ее дочерью приезжали…

— Что думаете вы, Виктор Кириллович, об этой трагедии? Если это преступление, то где будем искать преступников?

— Наличие признаков преступления есть, товарищ подполковник, — ответил Струць, снова удивляясь Ковалю. — Поэтому и возбудили уголовное дело. А конкретный виновник… Факты против Крапивцева. Других версий нет.

— Самое главное для нас сейчас, очевидно, не это, — сказал Коваль. Он, казалось, стремился окончательно разочаровать молодого оперативника.

— А что же?

— Самое главное для нас, Виктор Кириллович, — мягко продолжал Коваль, — понять мотивы преступления, если таковые есть. А тем временем узнать, чем был отравлен Залищук. Ведь экспертиза до сих пор топчется на месте. Время не терпит, как знать — вдруг эта отрава найдет новую дорогу к человеку?.. Ладно. Сходим к Крапивцеву. Пока нет санкции прокурора на обыск, хотя бы издали глянем на его обитель, пройдем последним путем бедняги Залищука, — закончил Коваль и широкими шагами направился в конец переулка, откуда тропинка вела на параллельную «линию» дач.

Струць послушно двинулся за ним.

Это совещание проводилось в узком, так сказать, рабочем составе оперативно-следственной группы: подполковник Коваль, лейтенант Струць и два эксперта — щупленький белесый молодой человек с узкими соломенно-светлыми усиками и строгими глазами, недавний выпускник мединститута Забродский. И другой, старше его и солиднее, одетый в поношенный полотняный костюм, химик Павлов.

Ждали Степана Андреевича Тищенко. Расследование такого тяжкого преступления, как убийство, относилось к компетенции прокуратуры, и поэтому предварительное следствие должен был вести не сотрудник милиции, а следователь прокуратуры. Оперативным работникам милиции предназначалась в таком случае роль исполнителей по выявлению доказательств, розыску и задержанию преступника.

Дмитрий Иванович по привычке мерил неширокими шагами комнату. Лейтенант Струць сидел в углу и, держа на коленях планшет, рассматривал какие-то бумаги; эксперты разместились на стульях около стола и тоже терпеливо ждали, Забродский все время курил, и сигаретный дым раздражал подполковника.

В комнате, несмотря на открытые настежь окна, было душно. Коваль перестал ходить и засмотрелся в окно, которое выходило на Днепр.

Земля изнывала от зноя. Над городом стояло неподвижное марево. Пахло горячей пылью, раскаленным асфальтом. Небо поблекло, как будто к его голубизне подмешали серой краски. Где-то далеко гремела гроза, но и тут, над Днепром, темными причудливыми башнями, все время меняя свои очертания и пока еще медленно и лениво, словно бы обессиленные зноем, угрожающе наплывали и росли разрозненные тучи.

Снижалось атмосферное давление, и это, очевидно, отражалось на настроении Коваля. Его все раздражало. Бегающий взгляд эксперта-химика, его подвижные, не находящие себе места руки. И помятый костюм, который свидетельствовал, что старший лейтенант не женат и ведет безалаберную жизнь немолодого одинокого человека, а если и женат, то ссорится с женой, и она не хочет гладить ему этот белый костюм, который он не уберег от реактивов. Денег на новый костюм у эксперта не хватает, хотя получает приличную зарплату. Явно имеет какие-то «непредвиденные» расходы.

И молодой инспектор уголовного розыска с девичьей родинкой на верхней губе, и медик, придумавший себе вычурные усы, которые делали его похожим на сонного сома, раздражали сейчас Дмитрия Ивановича.

С утра усилилась боль в травмированной ноге. Пододвинув стул поближе к окну, подполковник опустился на него. Нога ныла все сильнее… «Облитерирующий эндартериит», — вспомнился ему диагноз, поставленный врачами. Повреждение сосудов, которое однажды может привести к гангрене и ампутации ноги. Впрочем, не исключено, что это обыкновенный возрастной склероз сосудов. К черту эту медицину! Ничего умнее не придумали, как советовать бросить курить. А как здесь бросишь, если только папироса и спасает от стресса. Да и все вокруг смалят. Он сердито глянул на Забродского, который вытащил из пачки новую сигарету. Наука доказывает, что вдыхание чужого табачного дыма, так называемое пассивное курение, не менее вредно, чем активное! Подполковник еще раз зыркнул на эксперта. Медик, а какой пример подает!

Коваль чувствовал, что должен немедленно достать свой «Беломор», чтобы не задохнуться от беспричинного недовольства, охватившего его. Он не успел еще взять в рот папиросу, как Забродский уже стрельнул зажигалкой и поднес огонь. Этот жест и затяжка дыма вроде бы сняли нервное напряжение. Поуспокоившись, он подумал, что всему виной, наверное, приближающаяся буря. Недавно, меряя давление, терапевт сказал ему: «Словом, как у юноши — сто двадцать на восемьдесят!» Только врач ведомственной поликлиники и сам он хорошо знают, что давление у него пониженное и потому перед непогодой наступает слабость, появляются раздражение и апатия. Спасибо, что добродушный толстяк Анисим Каленникович перед каждой очередной медкомиссией подлечивает его, чтобы потом с полным правом начертить на его карточке большими круглыми буквами: «Практически здоров».

Собственно, дело, которым ему предстояло заняться, казалось довольно простым. Экспертиза в конце концов установит, чем отравился Залищук, и, если не сам отравился, он, Коваль, будет искать виновника… В последнее время тяжелых происшествий становится все меньше. Это радовало. После каждого такого случая Дмитрий Иванович в душе надеялся, что это была последняя насильственная смерть, с которой ему пришлось столкнуться, и как собственное поражение воспринимал каждый раз новое известие о такой трагедии.

— Сколько можно ждать, — пробурчал лейтенант Струць, и Коваль, догадавшись, что это сказано в адрес следователя, вдруг понял, что не приближающаяся буря является причиной его плохого настроения, а именно Тищенко. Начинать совещание без следователя нельзя было, а тот, словно нарочно, где-то задерживался. Коваль не любил неточностей и опозданий, считая, что служебная неорганизованность — свидетельство неуважения к людям, и никому этого не прощал.

И все равно главное было не в том, что следователь опаздывал. Никогда не забудет Коваль историю осуждения художника Сосновского, когда следствие вел Тищенко, который потом старался скрыть свою ошибку, чтобы не испортить карьеру. Тогда ему, Дмитрию Ивановичу Ковалю, пришлось самому пробиваться в высшие инстанции, чтобы спасти невиновного человека.

Вспоминая сейчас об этом, Дмитрий Иванович как бы заново переживал те минуты, когда переступил порог кабинета Тищенко. Высокий потолок, длинная зеленая ковровая дорожка под ногами, а в конце ее — письменный стол, за которым сидит молодой розовощекий человек.

«Вам известно, Степан Андреевич, что Сосновский не захотел хлопотать о помиловании?»

«Знаю, — безразлично ответил Тищенко. — Он не дурак, понимает, что бесполезно…»

Коваль и сейчас — через столько лет! — чувствует, как сохнет во рту от волнения. «Разлаживается моя машина, когда волнуюсь, много адреналина выделяется. Под пулями и то волновался меньше, чем в кабинете Тищенко».

«Степан Андреевич, — еле ворочая языком, сказал он ему, — нужно немедленно сообщить прокурору об этом. Задержать исполнение приговора Сосновскому… Возможно, что все ошиблись. И мы с вами прежде всего… У меня появились новые факты, которые заставляют усомниться в предыдущих доказательствах против Сосновского».

«Что за ересь! — не понял Тищенко. — Какие факты? Вы в своем уме, Дмитрий Иванович?.. Представляете, что говорите?! Сосновского приговорили, его дело окончено…»

«Все понимаю! Важно признать ошибку, пока еще можно ее исправить».

«Подумали, чем это обернется для вас? За такой скандал подчистую выгонят! А меня под какой удар подставляете?!»

«Я не о себе сейчас. Я думаю о Сосновском. А вы сможете спокойно жить, Степан Андреевич, если окажется, что мы с вами ошиблись и невиновный человек будет из-за нас расстрелян?..»

Тогда в дело вмешался областной прокурор, и Сосновский был оправдан. Тищенко уволили из прокуратуры. Коваль знал, что тот устроился в юридическую консультацию. С тех пор как перешел работать в министерство, Дмитрий Иванович ничего больше о Тищенко не слышал. И для него было неожиданным, что он снова на следственной работе. Случай, который иногда определяет человеческую судьбу, неожиданно снова свел их в единой оперативно-следственной группе, и это обещало Ковалю длительное душевное беспокойство.