Испанский сапог. Нам есть чем удивить друг друга - Александр Григорьевич Звягинцев

Лера отправилась в Майский, отыскала Леню, но тот предпринимать каких-либо усилий в этом направлении решительно не хотел. Он воевал в горячих точках, был ранен, а в это время настоящими героями страны становились те, кто сделал сказочное состояние на обломках империи. О них трубили газеты, их показывало телевидение, а уж слухи об их богатстве ходили самые фантастические. Среди этих героев был и Муромский. Вот тогда-то город и поселок Майский вспомнили своего блудного сына. Поползли самые дикие слухи о тех временах, когда Муромский химичил в местной типографии, и кто-то вспомнил о его близости со Светой Горегляд, а потом, само собой, сын Светы превратился в сына Муромского.

Слух крепчал и потихоньку стал одной из легенд поселка Майский, спорить с которым было уже бессмысленно. Леня, который уходил в армию уже сиротой, никогда и в мыслях не державший, что некий мужик в Москве по фамилии Муромский имеет к нему отношение, вернувшись, тут же получил прозвище «сын олигарха». Никаких возражений никто и слушать не хотел. Самое же подлое и невыносимое было то, что на Леню перенесли часть той завистливой ненависти, с которой относились к новым богатеям. Можно было подумать, что Леня что-то от богатств Муромского имеет! А он не имел ничего, кроме дурацких слухов и подозрений, будто ему что-то от богатств «отца» перепадает. И постепенно возненавидел он этого «папашу» по-настоящему. И всякое известие о блудном отце вызывало в нем дикое раздражение.

Лере тратить время на уговоры было некогда. Она просто влюбила Горегляда в себя. Сделать это было нетрудно, ибо в поселке Майский таких женщин никогда не бывало. Отдавшись ему, она получила возможность вертеть им как угодно — Горегляд просто потерял голову. Ради Леры он был готов на все. Правда, иногда он мог поинтересоваться:

— А вдруг он, этот Муромский, вообще не отец мне? Если все это слухи и сплетни? Ведь никаких доказательств у меня нет…

— Их нет, потому что ты их не искал, — с улыбкой отвечала Лера. И мысль эта казалась ему неопровержимой, потому что это была уже его собственная мысль. — Я сама слышала, как Муромский, будучи в хорошем подпитии, несколько раз признавался, что у него вполне может быть ребенок… Где-то там, где он был молод… Больше того, в последнее время это становится его навязчивой идеей. А что касается доказательств вашего родства, то они будут. В Москве сделаем генетическую экспертизу с биологическими материалами обоих Муромских — и старшего, и младшего… Они у меня уже припасены. Ошибка тут абсолютно исключена.

Через два дня они были в Москве, где в каком-то серьезном медицинском учреждении Горегляд сдал необходимые анализы и через несколько дней получил официальное заключение. Из заключения следовало, что Муромский-старший и Муромский-младший — близкие родственники.

С этими доказательствами они и отправились в Мадрид, где тогда жил Муромский-старший. Однако им не повезло — олигарха нашли в собственном бассейне, плавающим лицом вниз. Но Леру было уже не остановить. Она придумала новый план. Наезжать на испанскую жену было опасно. Да и плевать она хотела на неведомых детей бывшего мужа, если даже родного сына была готова упрятать куда угодно — хоть за решетку, хоть в сумасшедший дом… Судя по всему, Муромский успел выделить Рафе деньги на сделку по заводу. Пусть делится с братом!

— Придешь к нему, потребуешь долю, — инструктировала Лера. — Ну, этот выродок рода человеческого нормального языка не понимает. Так что придется действовать жестко. Чтобы до него дошло…

Рафа, как она и предупреждала, разговаривать вообще не пожелал, сказал, что детям лейтенанта Шмидта не подает, а в следующий раз вообще сдаст в полицию. Пришлось действовать по жесткому варианту. В театре сыпанули ему азелептин в бокал, когда его повело и он перестал соображать, подхватили под руки, погрузили в машину и отвезли на квартиру, где приковали к батарее. Предлагали подписать документы о переводе денег на счета, которые завела Лера. Но Рафа оказался тем еще перцем — визжал и обделывался от страха, но деньги отдавать не хотел.

Кончилось все более чем печально — сообщника Леры застрелила полиция, а у Рафаэля от пережитого помутился рассудок. Он, тем не менее, уже ничего не соображая и подвывая от ужаса, прибрел домой, к Лере…

Ледников знал всю эту историю достаточно подробно, потому что сам в то время был в Лондоне и оказался в нее замешан. Несчастного Горегляда полиция, обнаружившая квартиру, где держали Рафу, пристрелила, когда тот пытался бежать. А с Лерой, хоть на нее не пало никаких подозрений, тогда произошла метаморфоза, на которую может быть способна, наверное, только русская женщина. Она вдруг поняла, что ее долг теперь — спасать свихнувшегося Рафаэля от сумасшедшего дома, заботиться о нем, потому что больше это сделать некому.

Потом уже в Москве Ледников прочел сообщение в газетах:

«Госпожа Валерия Согдеева, доверенное лицо российского бизнесмена Рафаэля Муромского, выступила с заявлением, в котором говорится, что есть все основания бороться за наследство господина Муромского-старшего с его испанской супругой сеньорой Морьентес, проживающей в Мадриде.

Сам Рафаэль Муромский уже долгое время тяжело болен. Болезнь его связана с серьезными психологическими потрясениями и тяжелым нервным истощением. Слухов вокруг причин его болезни ходит множество. Врачи не делают пока никаких прогнозов. Хотя и подтверждают, что бывают моменты просветления, во время которых Рафаэль Муромский вполне дееспособен.

Госпожа Валерия Согдеева заверяет, что она никому не позволит воспользоваться нынешним состоянием господина Муромского и сделает все, чтобы его интересы и права были соблюдены. Борьба между ней и сеньорой Морьентес, у которой весьма сложные отношения со своим сыном, судя по всему, будет долгой и трудной. Предсказать ее итог не представляется возможным».

И вот теперь эта женщина сидела в нескольких шагах от него в испанском баре. Она явно узнала его. Подойти и поздороваться? Зачем? Осведомиться, как здоровье Рафаэля и как там тяжба вокруг наследства? Но на кой ему знать это!

Размышляя так, Ледников вдруг ясно почувствовал, что двое молодых людей с цепями на здоровенных шеях за столиком в углу наблюдают за Лерой. То есть попросту, «пасут» ее. Причем было совершенно очевидно, что два этих бугая, один тонконосый шатен с близко посаженными глазами, а второй натуральный кавказский джигит, их соотечественники, из чего следовало, что Лера опять замешана в какую-то