Мерцание во тьме - Стейси Уиллингхэм

Я поднимаю трубку офисного телефона, набираю номер аптеки, упомянутой Лэйси — я и сама ею пользуюсь, это очень кстати, — и попадаю прямиком на автоответчик. Записываю сообщение.

— Алло, это доктор Хлоя Дэвис, — диктую имя и фамилию по буквам. — Я звоню, чтобы выписать рецепт для Лэйси Деклер, — снова диктую по буквам, — дата рождения шестнадцатое января две тысячи четвертого года. Я рекомендую пациентке начать курс «Прозака», десять миллиграммов в день в течение восьми недель. Продлевать не нужно. Спасибо.

Делаю паузу, барабаню пальцами по столу.

— Я также хотела бы продлить рецепт другому пациенту, Патрику Бриггсу, — по буквам, — дата рождения второе мая тысяча девятьсот восемьдесят второго года. «Ксанакс», четыре миллиграмма в день. Повторяю, доктор Хлоя Дэвис. — Диктую номер своего телефона. — Благодарю вас.

Кладу трубку и смотрю на нее, неподвижно лежащую на телефонном аппарате. Взгляд непроизвольно дергается к окну — заходящее солнце окрасило мебель из красного дерева в моем кабинете в оранжевый оттенок, цветом не слишком отличающийся от клейкого осадка, что засыхает на дне стакана. Смотрю на часы — семь тридцать, — закрываю свой ноутбук и подпрыгиваю на месте, когда телефон с пронзительным звуком пробуждается к жизни. Бросаю взгляд в его сторону, но офис уже закрыт, и сегодня пятница. Я продолжаю собираться, игнорируя трезвон, и тут соображаю — может быть, мне перезванивают из аптеки, чтобы что-то уточнить. После очередного звонка я все же беру трубку.

— Доктор Дэвис, — говорю я.

— Хлоя Дэвис?

— Доктор Хлоя Дэвис, — уточняю я. — Чем могу помочь?

— Однако к вам так просто не дозвонишься!

Голос принадлежит мужчине, и он сердито усмехается, словно я его чем-то обидела.

— Прошу прощения, вы — пациент?

— Я не пациент, — отвечает голос, — но я вам целый день звоню. Целый день. Ваша регистраторша отказывалась перевести на вас звонок; дай, думаю, попробую вечером, может, на автоответчике сообщение оставлю… Не ждал, что вы трубку возьмете.

Я морщу лоб.

— Видите ли, это мой офис. На личные звонки я в рабочее время не отвечаю. У Мелиссы инструкция переключать на меня только пациентов… — Тут я замолкаю, не понимая, с чего это решила распинаться перед незнакомцем и излагать ему распорядок собственной практики. Добавляю своему голосу немного жесткости. — Могу я узнать, с кем разговариваю? Кто вы такой?

— Меня зовут Аарон Дженсен. Я — журналист из «Нью-Йорк таймс».

У меня перехватывает дыхание. Я поспешно кашляю, хотя звук, наверное, такой, будто я подавилась.

— Вы там в порядке? — спрашивает он.

— Да, — отвечаю я, — просто в горле немного першит. Прошу прощения, вы сказали, «Нью-Йорк таймс»?

Стоит вопросу вырваться, и я уже готова себя возненавидеть. Знаю я, что ему нужно. Сказать по правде, я этого ожидала. Чего-то подобного. Не обязательно «Таймс», но чего-то в этом духе.

— Вы меня поняли? — неуверенно переспрашивает он. — Я из газеты.

— Да, я знаю, что это такое.

— Я пишу очерк о вашем отце и хотел бы с вами побеседовать. Как насчет кофе?

— Прошу прощения, — повторяю я, чтобы он замолчал. Мать вашу! Что ж я все время извиняюсь-то? Делаю глубокий вдох, прежде чем продолжить: — Мне не о чем с вами разговаривать.

— Хлоя…

— Доктор Дэвис!

— Доктор Дэвис, — повторяет он со вздохом. — Близится годовщина. Двадцать лет. Уверен, вы и сами знаете.

— Само собой, знаю, — резко отвечаю я. — Прошло двадцать лет, и ничего за это время не изменилось. Девочки по-прежнему мертвы, отец по-прежнему в тюрьме. Что вам всякий раз нужно-то?

Аарон на другом конце провода молчит; я понимаю, что и так уже слишком много ему сказала. Удовлетворила болезненную журналистскую страсть вскрывать чужие раны ровно тогда, когда они готовы зажить. Удовлетворила достаточно, чтобы он ощутил на языке металлический привкус и захотел еще, подобно акуле, которую манит запах крови.

— Но вы-то изменились. Вы и ваш брат. Читатели будут рады узнать, как у вас дела — как вы справились.

Я закатываю глаза к потолку.

— А ваш отец? — продолжает Дженсен. — Может статься, он тоже изменился… Вы не пробовали с ним поговорить?

— Мне не о чем разговаривать с отцом, — отвечаю я. — И с вами. Прошу больше мне не звонить.

Я заканчиваю разговор, бросив трубку на рычаги — резче, чем намеревалась. Опускаю взгляд и вижу, что у меня дрожат пальцы. Поправляю прическу, чтобы чем-то их занять, и гляжу в окно. Небо сделалось темным, чернильно-синим, а солнце — пузырьком на самом горизонте, готовым вот-вот лопнуть.

Я снова поворачиваюсь к столу, хватаю сумку и встаю, оттолкнув кресло. Бросаю последний взгляд на настольную лампу, медленно выдыхаю, потом выключаю ее и неуверенно двигаюсь сквозь мрак.

Незаметных для постороннего взгляда приемов защиты, которыми мы, женщины, подсознательно пользуемся на протяжении дня, превеликое множество. Защиты от призраков, от затаившихся хищников. О которых повествуют назидательные истории и городские легенды. Сказать по правде, эти способы незаметны настолько, что мы сами их почти не осознаем.

Уходи с работы прежде чем стемнеет. Одной рукой прижимай к груди сумочку, а в другой держи наготове ключи, зажав их между пальцами, словно оружие, — и осторожно подходи к машине, стратегически припаркованной прямо под фонарем ровно на тот самый случай, если закончить работу засветло все же не получится. Оказавшись рядом с машиной, сперва проверь заднее сиденье, а потом уже отпирай дверь. Возьми в руку телефон, держи его покрепче и так, чтобы указательным пальцем можно было сразу задействовать быстрый набор 911. Сядь в машину и сразу запри двери. Заведя мотор, не стой на месте, немедленно отъезжай.

Выехав с парковки рядом со зданием, где у меня офис, я сворачиваю в направлении от центра. Остановившись на светофоре, бросаю взгляд — надо полагать, по привычке — на зеркало заднего вида и морщусь, увидев в нем свое отражение. На улице духота, да такая сильная, что кожа покрылась тусклой пленкой; мои каштановые волосы, в обычное время прямые, сейчас слегка вьются на кончиках; в подобный беспорядок их может привести только лето Луизианы.

Лето Луизианы…

Как много для меня всего в этой фразе! Я здесь родилась. Ну, не то чтобы именно здесь, не в Батон-Руже. Но все-таки в Луизиане. В крошечном