Дональд Уэстлейк - Плата за страх

— Вот на чем вы прогорели, Тобин. Это была ваша крупная промашка, — торжествующе заметил один из стоявших полицейских.

Первый продолжал:

— Совершенно верно, ведь именно за Донлона мы потянем вас к ответу, Тобин. Понимаете, в чем вы дали маху? В Нью-Йорке отменена смертная казнь за убийство. За обычное убийство. Но вы убили полицейского. Такого убийцу в Нью-Йорке посадят на электрический стул.

Наступило молчание, должно быть, они закончили. Открыв глаза, я увидел, что все смотрят на меня.

— Детали? — потребовал я.

— Что-что?

— В вашей версии полно дыр, — объяснил я. — Заткните их.

— Покажите мне эти дыры, — сказал тот, кто сидел на стуле.

— Хорошо. Начнем с извращенки. Тот факт, что молодые люди живут в Гринвич-Виллидже, еще не доказывает, что они ведут аморальный образ жизни. Вам придется изрядно попотеть, чтобы достать доказательства того, что Робин или Терри Вилфорд занимались групповым сексом.

— Пусть решают присяжные, — ответил он.

Другой добавил:

— Вы когда-нибудь имели дело с судом, Тобин? Вы сами сказали, Гринвич-Виллидж. Для присяжных этого достаточно.

Возможно, он был прав. Я продолжал:

— Следующее — кровь.

— Кровь? — спросил первый. — Что вы хотите сказать?

— Кто бы ни убил Вилфорда и Боулз, — ответил я, — он должен был перепачкаться в крови, надеюсь, вам это ясно? На мне была кровь? Первый патрульный прибыл — когда? — не позже, чем через полчаса после убийства. Если это было спонтанное убийство, значит, я не захватил сменной одежды, возникает вопрос, куда же делась кровь?

— Вы ее смыли, — ответил он. — Просто воспользовались душем, смыли кровь с себя и с одежды и спустились вниз чистенький, как новый полтинник. Но в душевой кабине вы оставили следы, и мы нашли еще вот это. — Он протянул руку, и другой детектив, подойдя к нему, подал полотенце, а тот развернул его и показал мне. Оно было белое с названием гостиницы, вышитым зелеными буквами, и все — в коричневых пятнах.

— Мы его нашли, — объявил он. — Вы его не очень надежно спрятали.

— Ладно, тогда выходит, я разгуливал в насквозь мокрой одежде, и этого никто не заметил.

— Тобин, — сказал он, — последние полторы недели мы все разгуливаем в насквозь мокрой одежде. А кто заметит разницу между рубашкой, мокрой от пота и рубашкой, мокрой от того, что ее держали под краном? Так что свою зацепку про кровь можете забыть.

— А как же Джордж Пэдберри? Мы с ним находились в кафе в присутствии дюжины, а то и больше копов. Почему он не разоблачил меня?

— Вы его запугали.

— Вот как? В присутствии копов?

В разговор вступил другой:

— Угрожали, пока были с ним одни, что покажете на него как на убийцу.

А третий добавил:

— Не исключено, что вы заткнули ему рот, заявив, что у вас остались дружки в полиции, так что ему лучше помалкивать.

— Ребята, а сами-то вы всему этому верите? — спросил я.

— А то как же, конечно верим, — ответил тот, что сидел передо мной. Какие еще дыры остались незаткнутыми?

— Я подошел к машине Донлона, — заявил я, — уже после того, как он умер. Когда медэкспертиза определит время его смерти, дайте мне знать, а я предоставлю вам алиби на время убийства.

— Значит, вы признаете, что были возле машины после его смерти?

— Да.

— И вы знали, что он мертв?

— Я подумал, что он спит.

— Что? Ну уж этому-то я ни за что не поверю.

— Ну а что же вы от меня хотите услышать? Что я знал о его смерти и не сообщил в полицию? Даже если это правда, я же все равно в этом не признаюсь. — Я протянул руки вперед. — Зачем толочь воду в ступе? Проверьте руки на парафин. И станет ясно, стрелял ли я недавно из пистолета, — предложил я и добавил:

— В такой чертовски жаркий день не надевают резиновых перчаток, согласны?

Другой на это возразил:

— Ведь вы же видели его после смерти — логично было поверить, что это самоубийство и потребовать у нас проверить на парафин руки Донлона?

— Зачем? Вы все равно это сделаете, — пожал я плечами.

— Точно, — кивнул главный, — мы копаем под вас основательно, стараясь ничего не упустить, Тобин, потому что хотим отделаться от вас раз и навсегда. Потому что не желаем терпеть вас больше.

— Вам будет стыдно, — вырвалось у меня, — за эти слова, когда выяснится, что я невиновен.

— Поживем — увидим. Ну так как насчет оставшихся дыр?

— Дайте подумать.

— Как угодно, не возражаем.

Я размышлял, говорить или не говорить им о покушении на мою жизнь, о мальчике, которого убили вместо меня. Но они же махнут на это рукой, сочтя за совпадение, или даже постараются пришить мне еще и это убийство. И уж в любом случае не погладят по головке за то, что ввел следствие в заблуждение тем, что скрыл свою причастность к делу Вилфорда-Боулз.

Но почему мне мерещится что-то важное в этом покушении на мою жизнь или в том, что вместо меня убили того мальчишку. Нет, не вместо меня, просто в том, что его убили.

Неужели его наметили жертвой? Нет, конечно, не его, а меня, в этом нет сомнений. Но, когда мальчик погиб, что-то изменилось, вот только что и где?

Сидевший передо мной детектив спросил:

— Ну? Что-нибудь придумали?

Мои мысли витали где-то очень далеко, вокруг того мертвого мальчика, я пытался понять, при чем здесь он и где собака зарыта. Покачав головой, я ответил:

— Подождите минутку. Что-то наклевывается — дайте мне еще чуть-чуть подумать.

Другой из их компании сделал какое-то замечание, но я не прислушивался к его словам. Только для того, чтобы не молчать и выиграть время для размышлений, я поинтересовался:

— Если Донлон знал, что убийца — я, почему же он подпустил меня к себе и позволил застрелить из своего собственного пистолета?

— Он вас недооценил. Решил, что вы только с женщинами и детьми храбрец.

— Они — не дети, — рассеянно возразил я, хотя сам же считал их детьми, едва начавшими постигать взрослый мир. Но в обычном смысле этого слова детьми их назвать было нельзя.

Единственным убитым ребенком был этот мальчик. Убитым вместо меня.

— Эврика! — воскликнул я.

— Ну что еще?

— Наконец-то до меня дошло, — сказал я вместо ответа. — Теперь все стало на свои места.

— Ну так просветите нас, — предложил он.

Я покачал головой:

— Нет, не сейчас. Вы через какое-то время сами все узнаете. Сейчас вы хотите пришить мне убийство Донлона, что ж, давайте с этим покончим. А когда вам станет ясно, что я невиновен, тогда я хочу видеть капитана Дрисколла. Никому из вас я ни слова не скажу. Я буду говорить только с капитаном и только наедине, без свидетелей.

— Что вы собираетесь сделать, Тобин, вызвать его на дуэль один на один? — рассмеялся главный.

— Нет, — ответил я. — Я собираюсь сообщить ему имя убийцы.

— Какой драматизм. Мы все под впечатлением, Тобин.

— Я тоже, — сказал я, думая совсем о другом.

Тот, что сидел передо мной, спросил:

— Ну что — все? Больше к нам вопросов нет?

— Сдаюсь.

Он поднялся на ноги:

— Тогда пошли.

В одиннадцать часов меня наконец отвели в камеру и оставили в покое. Если до тех пор ничего не случится, меня продержат здесь до середины завтрашнего дня, а затем переведут в городскую тюрьму. Я едва дождался, пока окажусь наедине с самим собой, освобожденный от необходимости думать, говорить, двигаться, и груз ответственности больше не будет давить на мои плечи.

Использовав положенный мне телефонный звонок, я известил Кейт о том, где я нахожусь и что случилось, и попытался успокоить ее, что через день-два все уладится. Она, само собой, ни одному моему слову не поверила, решила, что я влип в серьезную переделку, и настояла на том, чтобы позвонить Фрэнку Кантору, адвокату, который давно уже вел мои дела. Приехал Фрэнк, он хотел поговорить со мной, выяснить все, что можно, я же желал только одного — чтобы меня оставили в покое. Я не мог быть с ним полностью откровенным, так как опасался, что он не сможет держать язык за зубами. Во время беседы мы оба чувствовали себя как на иголках: он пытался вытянуть из меня сведения, я отмалчивался и кончилось все тем, что он ушел, разозлившись на меня.

Еще у меня состоялась встреча с дотошным молодым человеком из окружной прокуратуры. Для него я был пешкой в захватывающей игре под названием «Правосудие», его задачей было в целости и сохранности подвести меня к электрическому стулу, избежав неприятностей с Верховным судом. Мы подробно обсудили мои права, я заверил его, что никакого признания из меня не выудили и что в самом начале мне сообщили правила игры и то, какие я могу делать ходы, и он, наконец, удалился с довольным видом примерного ученика, в ранце которого — выполненное должным образом домашнее задание.

В дополнение к встречам с юристами как с той, так и с другой стороны мне также пришлось пройти всю рутину, связанную с содержанием под стражей. У меня взяли отпечатки пальцев, сфотографировали в полный рост и в профиль, я ответил на все положенные вопросы, пока полицейский за пишущей машинкой заполнял необходимые бланки; я вывернул карманы, сдал бумажник, ключи, часы, пояс и шнурки тощему безучастному дежурному, и меня тщательно обыскали с головы до ног.