Шарль Эксбрайя - Болонская кадриль

— О да, еще бы! — невольно вырвалось у англичанина, прежде чем он успел прикусить язык.

Феликса улыбнулась. Ей нравился старина Ронни с его трогательной привязанностью к домашним. Семья пани Спалек сгинула в Варшаве, а седые волосы уже не оставляли надежды создать новую, поэтому для нее Хантер — Хантер из Кокермаута — олицетворял тот образ жизни, который ей самой хотелось бы вести.

— Договорились… Но я не хочу, чтобы вы возвращались в Кокермаут с общипанными перышками… Напротив, вас должны наградить и отпустить с почетом.

— И чего вы хотите от меня, мисс?

— Принесите мне настоящее досье Фальеро, только и всего. Наверняка Субрэй держит его при себе.

— А как же…

— Сначала придется избавиться от не в меру обременительного кейса — он слишком привлечет к вам внимание Джорджо Луппо. А потом возвращайтесь поскорее в Ча Капуцци, к Субрэю. Такова цена спокойной жизни с Дэйзи.

Жестокое падение. А он-то надеялся, что, поймав русскую, блестяще выполнил задание! В довершение всего Роналд вдруг заметил, что правое заднее колесо спустило. Англичанин выругался, но тут же закусил губу — когда он вернется к Дэйзи, она ни за что не потерпит таких дурных привычек. Склонившись над колесом, он стал искать причину аварии, но внезапно почувствовал, как его что-то кольнуло под левой лопаткой. Роналд быстро сунул туда руку и снова выругался — порезать палец не очень-то приятно! Он хотел разогнуться, но голос Майка дружески посоветовал ему вести себя осторожно.

— Если вы не хотите, чтобы я вас проткнул насквозь, Ронни, поднимайтесь помедленнее…

Хантер повиновался.

— Можно мне обернуться, Майк?

— Валяйте, старина, но без глупостей, да?

— А что теперь, Майк?

— По-моему, я выиграл во втором раунде.

— Несомненно, но остается еще дополнительное время!

— На сей раз его не будет, Ронни, потому как вы отдадите мне кейс и на том все закончится, в том числе и наше состязание. Согласны?

Хантер внутренне ликовал. Должно быть, сам святой Георгий послал ему дубину-американца! Но только нельзя показывать, что он, Роналд, спит и видит, как бы избавиться от проклятого чемоданчика!

— Не согласен, Майк!

— Правда? А мне бы так не хотелось сделать Дэйзи вдовой!

— Днем? Посреди улицы? Вы не посмеете!

— Залезайте-ка в машину!

— Но…

— Лезьте, говорю!

Англичанин не стал ждать, когда его снова ткнут ножом. Дело складывалось так удачно, что он безропотно забрался в машину. Как только он сел за руль, Мортон плюхнулся рядом и опять пощекотал его ножом. Роналд сделал вид, будто изрядно напуган.

— Может, уберете тесак, Майк? Уверяю вас, это крайне неприятно…

— Отдайте мне кейс, Ронни, и я выйду из машины.

— Но я не имею права, Майк!

— Пораскиньте мозгами, Ронни… Убив вас, я ведь все равно заберу чемоданчик, так что результат — тот же. Так почему бы не обойтись без крайностей? Это гораздо разумнее…

Хантер схватил чемоданчик и протянул американцу:

— Уходите скорее! Я… я обесчещен… Бегите, пока я не взял себя в руки!

Мортон не заставил себя упрашивать. Схватив кейс, он выскочил из машины, остановил такси и приказал ехать на виа Риччио, в гостиницу «Магеллан». Роналд расплылся в счастливой улыбке и, выждав, пока такси скроется из виду, побежал звонить Феликсе.

Эрнст Нубер любил Италию и ничуть не жалел о родном Айдахо. Не будь в Болонье так дорого виски, он чувствовал бы себя счастливейшим человеком на свете. Поэтому все виски, купленное для бара, откладывалось в сторонку, в особый ящик, который с полным основанием именовался «личным запасом хозяина». Верность далекой родине побудила Нубера принять предложение ЦРУ, и с тех пор он стал любящим папашей для всех секретных агентов США, приезжавших в Болонью. Если кто-то из них не хотел встречаться с консулом, Эрнст Нубер брал на себя роль посредника. Особую симпатию он питал к Майку Мортону. Нубер очень ценил и его простоту, и особенно способность поглощать спиртное в поистине невероятных количествах.

Заметив кейс в руке Майка и его гордый вид, Нубер сразу понял, что миссия завершилась успехом, и на радостях открыл новую бутылку «Бурбона» из «личного запаса». Бар гостиницы в это время пустовал, и мужчины могли спокойно отпраздновать событие. Не прошло и пяти минут, как содержимого бутылки стало вдвое меньше. И только после этого Эрнст задал первый вопрос:

— Жарко пришлось?

— Довольно-таки… англичане чуть нас не обскакали… но я утер им нос на финише!

Нубер налил новую порцию, и они выпили за поражение коварного Альбиона — их старого доброго союзника.

— А теперь, Майк, я пойду звонить… Надеюсь, вы получите хорошую премию! И если пересохнет в горле — можете не стесняться!

Мортона всегда терзала жажда. К возвращению Нубера бутылка из-под «Бурбона» приобрела скорбный вид опустевшей и ненужной посуды. Эрнст нахмурил брови и с угрожающим видом надвинулся на Майка:

— Кто вам позволил допивать мое виски, мистер Мортон?

Майк решил, что тот шутит.

— Жажда, мистер Нубер! Она приказывает — я покоряюсь!

— Ну так вы напокорялись на пять долларов, мистер Мортон!

— Как так?

— Надеюсь, вы не думаете, будто я стану молча смотреть, как всякие ни на что не годные олухи лакают мое виски, мистер Мортон?

— Но, Эрни…

— Никаких Эрни! Вы вели себя самым постыдным образом, Майк Мортон!

— Выпив виски?

— И это тоже! Но главное — позволив всучить вам чемодан, к которому прикованы глаза всей контрразведки Болоньи! Наш человек в английском консульстве предупредил, что это ловушка для дураков, а вы угодили в нее, как какой-нибудь новичок! Гоните мои пять долларов и живо дуйте обратно, в Ча Капуцци — Субрэй вроде бы носит досье при себе!

Позвонив Антонине, сержант вернулся в гостиную, к Тоске и ее мужу. Ехать в Мольо он не торопился, воображая, будто произвел на молодую женщину неизгладимое впечатление, а потому спокойно опустился в кресло, к величайшей досаде Санто — тот все более укреплялся во мнении, что стал жертвой заговора с целью не дать ему ни минуты побыть наедине с женой. Однако он заставил себя спокойно выслушать нескончаемую речь Коррадо, повествовавшего об Антонине, о собственном невероятном успехе у женщин и о том, почему столь выдающийся человек остается в Мольо и не уезжает в Болонью, куда призывают его недюжинные способности. Фальеро в равной степени злило и краснобайство сержанта, и напускное восхищение Тоски.

Тем временем карабинер Силио Морано, сидя в саду, мечтал о своей Джиоконде. Погрузившись в мечты, он не сразу узнал человека, который, пошатываясь, брел к нему через сад. И только когда тот подошел совсем близко, солдат сообразил, что это Субрэй. Силио Морано, несмотря на то что носил форму карабинера, не мог выносить вида крови, а потому при виде струйки, стекавшей по щеке француза, напряженно замер. Мортон и в самом деле ударил очень сильно, и, по мере того как к Жаку возвращалась память, он стал всерьез опасаться, не разбита ли у него голова.

Появление раненого Субрэя в сопровождении карабинера положило конец излияниям сержанта. Тоска первой заметила, как страдает француз, вскрикнула, бросилась к нему и усадила в свое кресло. На помощь тут же позвали Эмиля. Тот раздобыл все необходимое для перевязки и, ощупав ловкими пальцами голову Жака, заверил, что никаких серьезных повреждений нет — только кожа рассечена. Стоило лишь взглянуть, с какой нежностью Тоска ухаживает за Субрэем, чтобы и без особых познаний в психологии догадаться о ее чувствах. И Санто искусал все губы от ярости. Сержант немного досадовал, что кто-то отвлек от него внимание синьоры Фальеро, но стоически ждал, пока французу перевяжут рану, чтобы потом допросить его по всем правилам. Наконец все еще немного пришибленный Жак рассказал, что произошло.

— Короче говоря, знаменитый кейс, который так отважно защищал месье Субрэй, все же попал в руки той молодой особы, — философски заключил Эмиль.

Жак вздохнул:

— Да, по-видимому, Наташа победила в этой игре…

— В какой игре? — вмешался сержант. — Я требую объяснений, синьор!

— Нет, сержант… люди нашей профессии никогда ничего не объясняют…

— Какой же профессии, синьор, а?

Субрэй не ответил, вместо него сержанта решил просветить Фальеро.

— Шпион! Вот кто он такой, questo cavaliere! Questo cascamorto.[22]

— Шпион! А для кого вы шпионите, синьор?

— Не вмешивайтесь в это дело… Так будет лучше для вашего же спокойствия, — мягко посоветовал Жак.

Коррадо весьма ценил собственный покой, зато терпеть не мог выглядеть недостойным высокого поста сержанта карабинеров. Однако француз тут же избавил его от необходимости выбирать:

— И потом, синьор сержант, я, право же, не в состоянии сейчас что-либо обсуждать…

— Нельзя беспокоить раненого! — поддержала его Тоска. — Это бесчеловечно!