Шарль Эксбрайя - Вы помните Пако?

— Наконец-то, Кончита миа! Наконец-то!

— Да что случилось?

— Любовница Виллара заговорила. В два часа она встречается с Гомесом на Французском вокзале, чтобы сбежать за границу. Мы схватим андалусийца, и, клянусь тебе, уж я заставлю его выложить все, что он знает о Вилларе… Мартин велел мне ехать к нему на вокзал. Знаешь, Конча, я готов поверить, что ты была права и дон Альфонсо сдержит слово!

— Ох уж эта твоя вечная подозрительность! Только бы Святая Дева помогла вам скорее покончить с этой историей! И ты снова сможешь жить, как нормальные люди!

— Обещаю тебе, querida mia, как только Виллар окажется под замком, мы с тобой повторим свадебное путешествие!

— Осторожнее, Мигель Люхи, не бросай слов на ветер, я ведь тоже никогда не забываю обещаний!

Весело смеясь, они поцеловались — оба были счастливы. Когда Мигель уже собирался уходить, жена удержала его за руку.

— А вдруг Гомес не придет на вокзал?

— Тогда мы явимся к нему домой. Двое моих коллег ждут его у двери, чтобы незаметно проводить до вокзала.

— Обещай мне, что позвонишь, как только вы разделаетесь с этим типом!

— Клянусь!.. А теперь отпусти меня, я не хочу опаздывать на встречу с комиссаром…

— Но еще только четверть первого!

— Да, но дон Альфонсо хочет, чтобы мы были на месте уже в час и успели расставить ловушку понадежнее. Наконец-то счастье изменит дону Игнасио…

Где-то в ночи часы пробили один раз, оповещая спящий город о начале нового дня. Эстебан сложил в чемодан все, что мог захватить с собой. Для него начиналась новая жизнь. Гомес радовался, что снова увидит Андалусию. Ни Барселона, ни общество столь отличных от него каталонцев парню не нравились. Эстебан считал их слишком хитрыми и недостаточно надежными. Как только Виллар сообщил ему по телефону, что отъезд откладывается, Эстебан окончательно уверовал в правоту Нины. Дон Игнасио явно хочет его обмануть. Гомеса беспокоило лишь, что придется покинуть город, не расплатившись с предателем, но он рассчитывал, что когда-нибудь судьба еще сведет их лицом к лицу и уж в тот день… Красивая девушка эта Нина. Гомеса удивляло, как он не заметил этого раньше. Может, из нее получится надежная спутница, на которую он сможет опереться в новой жизни? От калле Эспадериа, где жил андалусиец, до Французского вокзала всего несколько минут ходу, и осторожность подсказывала, что самое разумное — оставаться в убежище как можно дольше, но Эстебан хотел зайти в соседнюю церковь Санта-Мария дель Map и попросить Матерь Спасающую взять его под свое святое покровительство. Гомесу даже в говору не приходило, что, быть может, Святую Марию не очень интересует судьба преступников вроде него.

Эстебан в последний раз огляделся. Скоро у него будет светлая комната, днем залитая лучами чудесного андалусийского солнца, а ночью — мерцанием звезд… Ночное небо в Севилье всегда пронизано светом… Гомес вскрикнул, заметив, что чуть не забыл на стене образ Макарены. Он любовно снял изображение Мадонны в резном окладе и положил в чемодан, между рубашек.

Увидев, как на пороге дома возник силуэт Эстебана Гомеса, полицейские замерли, вжавшись в стену чуть поодаль. Андалусиец, напряженно вытянув шею, долго оглядывал пустынную улицу и лишь потом наконец решился покинуть укрытие. Полицейские позволили ему уйти вперед, немного удивляясь, что парень избрал направление, противоположное тому, чего они ожидали, и направился вовсе не к вокзалу. Крадучись вдоль стен, они старались совершенно слиться с окружающими домами. Оба не спускали глаз с добычи и не заметили, что, едва они покинули укрытие, из темноты за спиной вынырнула еще одна тень и двинулась следом.

На углу площади Санта-Мария полицейские остановились, издали наблюдая, как Гомес с чемоданом в руке направляется к церкви. Они видели, как парень снял шляпу, словно приветствуя статуи святых Петра и Павла, которые, казалось, ожидали его у входа, и вошел в святое место. Инспекторы, слегка растерявшись, не знали толком, как быть. Что могло понадобиться Гомесу в церкви в столь поздний час? Решив, что, войдя следом в пустынную церковь, лишь привлекут внимание андалусийца, наблюдатели подошли поближе и, спрятавшись за выступом портика, стали ждать, пока Гомес покончит со своим благочестивым занятием и снова покажется на глаза. Ни тот, ни другой не обратили внимания на загулявшего прохожего, который, пройдя через площадь, направился мимо церкви Санта-Мария дель Map в сторону калле де Платериас.

Гомес любил эту церковь — под величественными сводами он чувствовал себя в полной безопасности. Три нефа церкви поддерживали восьмиугольные колонны, и Эстебану всегда казалось, что, переступив порог, он попадал в совершенно иной мир да и сам становился другим человеком. Бандит, готовый на все, что угодно, ради нескольких тысяч песет, вдруг бесследно исчезал, и Гомес опять превращался в мальчугана, вместе с другими верующими участвующего в процессии лихорадочными ночами Святой Недели в Севилье. Проскальзывая под высокие узкие своды бокового предела, Эстебан наслаждался восхитительным ощущением полного покоя. Здесь он был дома.

Гомес подошел к главному приделу, где над алтарем, освещенная дрожащим пламенем свечей, улыбалась сама Дева. Он преклонил колени у подножия алтаря. В гулком пространстве церкви стояла полная тишина. И любое, чуть заметное потрескивание рождало пугающе громкое эхо. Но андалусиец не испытывал никаких опасений. Здесь, под покровительством самой Богоматери, с ним не может случиться ничего дурного. Он уже довольно долго молился с непритворной страстью. В том мире, который он сам для себя создал, Эстебан Гомес раз и навсегда отделил вопросы веры от повседневной жизни. И сейчас не убийца молил Деву помочь ему беспрепятственно покинуть Барселону, а верующий, искренне убежденный, что в смертный час он оставит на земле бренную оболочку преступника и предстанет пред Всевышним Судией в первозданной чистоте. Он знал, что Святая Дева будет сидеть одесную Господа, и она поможет маленькому андалусийцу, который так скверно вел себя среди людей. Она скажет своему небесному Сыну, что Эстебану, ее малышу Эстебану просто не повезло.

Слова молитвы струились из приоткрытых губ, как освежающая влага, и жестокий зверь, всегда живший в глубине души Гомеса, успокоился. Однако бдительности он не потерял. Привычка всегда держаться настороже помогла андалусийцу расслышать осторожные, крадущиеся шаги. Губы еще шептали молитву, но сигнал тревоги сработал, и Эстебан стал внимательно прислушиваться. Ему показалось, что рядом кто-то учащенно дышит. Но даже больше, нежели чувства, об опасности предупреждал инстинкт. В первую очередь он поспешил выскользнуть из круга света. Эстебан покинул центральный предел и, нырнув в темноту, стал ловить малейшие шорохи. Все мышцы напряглись для прыжка. Андалусиец вытащил нож и, придержав пружину, чтобы не щелкнула, выпустил лезвие. Как только глаза привыкли к темноте, Гомес стал вглядываться в ту сторону, откуда, как ему показалось, исходил звук. Там как будто белело бледное пятно. Лицо? Медленно и осторожно, как зверь к добыче, Эстебан стал подкрадываться все ближе и ближе. Каждые два шага он останавливался и внимательно слушал. Вскоре он снова уловил чье-то дыхание. Теперь Гомес больше не сомневался, что не ошибся. Рука сжала рукоятку ножа. Добравшись до колонны, за которой, по его расчетам, прятался неизвестный враг, Эстебан замер. Пусть только выдаст свое присутствие! Минуты тянулись бесконечно долго, но Гомес обладал невероятным терпением. Едва темный силуэт отделился от скрывавшей его тени, андалусиец прыгнул. Однако, против ожидания, незнакомец и не подумал сопротивляться, и тот, кого он схватил за плечи, бессильно повис на руках. От растерянности Эстебан не решился нанести удар. Он склонился над лицом противника.

— Так это ты за мной охотился? Почему?

И тут до него донесся чуть слышный шепот:

— Вы помните Пако, сеньор?

Убийца! Открытие обрушилось на него, как разряд тока, и Гомес, отпустив руки, взмахнул ножом. Но прежде, чем он успел нанести удар, в живот вонзилось стальное лезвие. Эстебан на мгновение застыл, и убийца еще раз пырнул его ножом. Андалусиец понял, что никогда больше не увидит Андалусию. Он выронил нож, и под сводами прокатилось гулкое эхо. Оцепенев в неподвижности, Гомес даже не чувствовал боли. Голова лихорадочно пылала, отказываясь признать очевидный факт. В церкви!.. Он умрет в церкви! Забыв, что сам чуть не совершил здесь убийство, Эстебан оторопел от такой чудовищной несправедливости. Эхо шагов убийцы замирало где-то у хоров. Вероятно, он намеревался ускользнуть через дверь, ведущую на зеленый и рыбный рынок. Но Гомес уже не думал о том, кто нанес ему смертельную рану. Волны боли, поднимавшиеся от живота, наливали все тело тяжестью. Андалусиец инстинктивно зажал раны руками и чуть не потерял сознание, почувствовав под пальцами теплую кровь.