Екатерина Гринева - Продавец иллюзий, или Маска страсти

– Сейчас откроет. Это у него меры предосторожности такие суровые, что вполне объяснимо, учитывая род его прошлой деятельности.

– А кем он был?

– Правой рукой Карася. Тот уже пять лет как преставился.

Дверь избы распахнулась, и к нам по тропинке зашагал плотный, среднего роста мужчина в черной кепке. Сначала я подумала, что ему лет сорок, но когда он подошел ближе, поняла, что ошиблась. Лицо незнакомца пересекали глубокие морщины, а на левой щеке был шрам. Выцветшие голубые глаза задержались на мне, потом он перевел взгляд на Алексея.

– Входите, – голос был по-молодому бодр и звучен.

Мы вошли в дом, комната, в которой мы оказались, была просторной, как будто бы ее забыли обставить мебелью или передумали. Пахло краской, как после ремонта. Мужчина взял стул и придвинул мне.

– Садись. Как звать?

– Настя.

– Настя, – покачал он головой. – Хорошее имя. И девушка хорошая. Везет же дураку. Прости господи!

– Это вы о ком? – вырвалось у меня.

– О муже твоем, об Андрюхе. О ком же еще. Ну, рассказывайте, ребятки, что там у вас за дело…

Мы пересказали ему нашу историю.

– Попала девчонка в переплет ни за что. Почему она должна за чужие грехи отвечать? Мы, конечно, могли бы и дальше скрываться. Только не порядок это. Поэтому и пришли к вам, Николай Степанович.

– Правильно сделали, – мужик стукнул ребром ладони, – разумный поступок. Одобряю. Значит, говоришь, Андрюша деньги стибрил наши? Можно поподробнее…

Я не сразу поняла, что «Андрюша» – это мой муж, и вопросительно посмотрела на Алексея. Он ободряюще улыбнулся мне.

– Да. Выходит так. По всем раскладам, деньги вашего общака у него, на них он и открыл свой первый бизнес. Потом женился на Марине. Это его первая жена.

– Знаю, – он кивнул головой. – Это моя дочь. Оторва была, прости господи! Я все отговаривал ее от этого шага. Но девка уперлась. Она у меня одна была. Мамаша умерла, когда Маришка была совсем маленькой. Вот я и маялся с ней. Сладу никакого не было. Поженились они, помыкались. Потом кому-то из них и пришла в голову мысль общак стырить. Стырили и уехали. Мы их долго искали, но не нашли. А они, оказывается, бизнесменами заделались… Вон оно как! Да и дочка сучкой оказалась! Хоть бы знак какой дала, мол, так, папка, и так, все в порядке. Я бы ее простил, а деньги наказал бы вернуть. Так-то оно! А теперь уже ничего не попишешь. Маринки нет, а этот подлец…

– Вообще мы пришли сказать, чтобы ваши ребята нас не преследовали больше.

– А вот это ты им и скажи… – ласково сказал Николай Степанович, как-то чересчур ласково, – может, и поверят…

У меня клацнули зубы. Дверь распахивается, и появляются уже знакомые мне Лещ, Ворона и двое незнакомых мужиков. Алексей вскакивает, и его голос звенит от возмущения:

– Вы же обещали…

– Молодой еще! – сокрушенно покачал головой Николай Степанович. – Обещанного, говорят, три года ждут. А мне тут твои упреки ни к чему. Девушка у тебя молодая, красивая, личико портить ей бы не хотелось, так что засунь свой язык в одно место и помалкивай.

У Алексея ходят желваки. Я чувствую, что ему хочется сказать что-то резкое, но он смотрит на меня и молчит. Он боится за меня, он был прав, когда хотел оставить меня дома. Я его не послушалась. Вот и вляпалась. А с другой стороны, может быть, так и лучше… Вместе так вместе! Эта мысль придает мне силы, и я улыбаюсь Алексею.

– Ишь ты. Еще зубы скалит, – Лещ подошел ко мне и взял рукой за подбородок. – Сучка!

– Отвали! – рыкнул старый бандит. – Отойди и остынь. Тут дела поважнее есть, чем с бабой разбираться. Сейчас это для нас не главное…

На лбу Леща пролегла вертикальная складка. Он послушно отошел, но перед этим зло сверкнул на меня глазами.

– Не за тем я вас сюда вызвал… Андрюха-то, язви твою мать, что сказал-то?

Бандиты переминались с ноги на ногу.

– Ну! – крикнул Степаныч. – Не томите.

– Он… это… – незнакомый бандюган с рассеченной правой бровью сплюнул на пол.

– Не плюйся!

– Он ничего не сказал…

А я похолодела, услышав, что об Александре, то бишь Андрее Норкине, говорят в прошедшем времени. Неужели его уже нет в живых?

– Точно?

– Ну, да! Сказал, что ничего у него нет.

– Хорошо спрашивали? – тихий голос Николая Степановича в тишине звучит особенно зловеще…

Бандит осклабился.

– Естественно. Все по правилам.

А по моей спине проходит дрожь: я представляю себе, что значат эти «правила». Какой бы скотиной ни был мой бывший муж, надеюсь, что все-таки он мучился недолго…

– И результата никакого?

– Нет, говорит, что не знает, где деньги.

– Плохо, – сокрушенно качает головой Степанович. – Очень плохо. Получается, что деньги у вас, голубки. Больше не у кого. Так что сказочки вы мне тут сладкие не рассказывайте, а говорите все как есть… иначе смерть вам слаще пирожного крем-брюле покажется. Я в эти игры страсть как играть не люблю. Да и о девчонке своей подумай. Ей-то за что страдать? Порешу ведь, но перед этим по кругу в расход пущу. Парни у меня молодые, горячие, так что, сам посуди, каково тебе будет. А ей-то?

Я боюсь повернуть голову в сторону Алексея. Даже на расстоянии я ощущаю охвативший его гнев. Я на секунду закрываю глаза, мне хочется верить, что все это – дурной сон, но когда я открываю их, то все остается на своих местах. Это мне не снится. Это самая настоящая жуткая явь, от которой никуда не деться.

– Итак, что?

– У нас ничего нет.

– А если подумать… хорошенько? Как надо?

– Я все сказал, – голос у Алексея сел, и он натужно хрипит. – Больше мне сказать нечего, неужели вы думаете, если бы у меня были деньги, я бы не отдал их? Зачем я вообще тогда сюда пришел? Мы бы по-прежнему скрывались…

– Потому что ты, малец, больно умным себя вообразил и решил, что умнее самого Викуленко. А это не так. Захотел все свалить на Андрюху, а себе ручонки развязать и быть в белом. Но не получилось. Сам посуди: денег нет, Андрюха перед смертью… Спаси господь его душу. – И при этих словах Викуленко размашисто перекрестился. – Ничего не сказал. Не думаю, что он такой стойкий. Просто сказать ему было нечего. Так что все стрелки указывают либо на тебя, либо на твою зазнобу. Ты был его телохранителем и мог знать, где он деньги хранит. А она – женой, тоже лицо не последнее. Просто вы сейчас, ребята, молчите и проблемы создаете мне и себе. Говорить все равно придется. Только с отягчающими обстоятельствами. Так что лучше бы мы решили этот вопрос тихо-мирно.

– Ладно, – Алексей делает шаг вперед. – Я вам все расскажу. Только отпустите ее. И я отдам вам деньги.

У меня буквально отвисла челюсть, но Алексей старается не встречаться со мной взглядом. Я смотрю на него во все глаза. Значит, деньги у него, а он молчал? Неужели это так? Неужели я так в нем ошиблась?

– Так-так, – протяжно говорит Викуленко. – У тебя, говоришь? – напирает он на слово «тебя».

– Так.

– Ну, вот и посмотрим.

– Скажу, когда ее отпустят. Если не выполните этого условия – буду молчать.

Возникает пауза. Она ширится и ширится. Мне кажется, что стены становятся ледяными и медленно оседают… Как в голливудских фильмах. А этот лед я ощущаю буквально физически.

– Так-так, – вторично говорит Викуленко. – Думаешь старого воробья провести на мякине. Она будет здесь до последнего. Если ты отдашь нам деньги, мы тебя отпустим. Нет, – не обессудь. Сам напоролся. Так что мы сейчас тихо-мирно выходим из дома и едем в другую сторону. Туда, где мы с вами сможем без помех и свидетелей спокойно поговорить.

Лед подступает к горлу, к глазам. Я уже превратилась в ледышку. Кажется, это и правда конец.

– Не глупи! – голос Алексея звучит на редкость спокойно. – Давай поговорим конкретно. Я – вам деньги, ты ее отпускаешь. Она тут ни при чем.

– А мне по барабану. При чем – или нет. Ты ею дорожишь, значит, будешь гарцевать как надо. Это мое последнее слово, и базарить дальше не станем.

Мы выходим в коридор.

И здесь я решаюсь. Дело в том, что когда мы еще шли в дом, я заметила справа ящик с гранатами. Я молниеносно бросаюсь к нему и хватаю гранату.

– Ложись! – не своим голосом кричу я. – Ложитесь, падлы, взорву, не глядя!

– Сумасшедшая! – орет Викуленко. – Отдай, это тебе не игрушки!

– Нет, – я мотаю головой. – Сейчас я подорву себя и вас. Всех. Дайте нам выйти отсюда. Ну…

Я кричу, по щекам текут слезы.

– Уйми свою бабу! – рычит бандит. – Живо!

– Дайте нам уйти, – вставляет Алексей. – Единственное, чего мы хотим, покинуть этот дом. Положите оружие на пол. Мы хотим чувствовать себя в безопасности.

Минуту-другую бандит колеблется. Потом принимает решение.

– Уходите! – машет он рукой.

Бандиты кладут оружие на пол.

Мы пятимся. При этом я не спускаю глаз с группы людей, которые застыли на месте. Лещ шевельнулся, и я угрожающе взмахнула гранатой.

– Но-но! Без шуток. – Викуленко не спускает с меня взгляда. Мы выходим из дома.