Светлана Гончаренко - Больше не приходи

Самоваров стоял у Дома под навесом, смотрел, как по краю крыши перебегают и срываются капли, и собирался с духом. Уже четыре часа, скоро темнеть начнет. Итак, третья попытка вырваться в мир…

Он вызвал из своей избушки Валерика и сказал строго:

— Поручение тебе очень важное. Быстренько пойдешь по большой дороге на станцию. Позвонишь в Афонино, в милицию, и в город. Вот тебе телефоны. Эти — моего друга из угрозыска, рабочий и домашний, а этот — Слепцова, охранника Семенова. Расскажешь потолковее, что тут у нас произошло. Пойдешь один.

— А Егор? Вы же говорили, мы вместе пойдем… Чтобы не так боязно…

— Егор мне тут нужен.

— Вы его подозреваете?

— Нет, не подозреваю.

— Значит, вы знаете, кто… это сделал?

— Знаю.

— Это… это не?..

— Она здесь ни при чем. Иди и не бойся. Больше неожиданностей не будет.

Валерик чуть не вприпрыжку побежал с горки к Ярилиным воротам, к мостику. Из сарайчика выскочил обескураженный Егор.

— Дядя Коля! Куда он? Без меня?

Самоваров затолкал его обратно, усадил на кровать.

— Чего орешь? Говорил же — не высовываться. Все! Финита этой комедии. Настя сейчас пойдет в Дом, а ты по наружной лестнице взберись наверх. Да, и ружье возьми.

У Егора округлились глаза и удивленной трубочкой сложился пухлый рот.

— Рот закрой, — скомандовал Самоваров. — Соберись. Дело серьезное, страшное. Сядь с ружьем наверху, у двери на внутреннюю лестницу, и слушай. Смотри, не засни! Если я тебя позову, выбегай, делай вид, что целишься. Только, ради Бога, не стрельни сдуру. Запомнил? Довольно будет и твоего мужественного вида.

Изумление Егора сменилось пылким интересом. Он согласно мотал головой, получая указания, и от нетерпения ерзал на лоскутном одеяле.

— Вы его нашли? — тихо спросила Настя. — Кто?

— Скоро все узнаешь. Шагай в «прiемную», устройся где-нибудь в уголке не слишком заметно и сиди. А ты, — Самоваров повернулся к Егору, — мухой наверх!

Егор сорвался с места и помчался к Дому такой хорошей, легкой, пригибистой рысью, что Самоваров невольно им залюбовался.

В Доме было темновато. Валька протопила печку, но уютнее не стало. Старые вещи уже не казались затейливыми и веселыми, они даже стали вроде крупнее — недовольная угрюмая толпа, мебельная богадельня. Настя ушла за шифоньер и заскрипела стулом, Самоваров уселся на полосатую оттоманку. Покатаев дремал в своем кресле. Оксана все так же покоилась на кровати, в ее руках сновала маникюрная пилочка. Даже Валька, всегда предпочитавшая кухню, уселась за рояль, поближе к печке. Самоваров знал: она торчала тут, чтобы никто ничего не стащил. И не из верности Кузнецову, точнее, его памяти, а из презрения к его гостям.

Тишина стояла препротивная, говорить было не о чем. Можно было слушать шлепки капель, сиплое дыхание недужных жестяных часов да раздающиеся иногда вдруг то скрип, то суставный хруст, то шорох — неизбежные звуки большого деревянного дома, невесть откуда берущиеся. Самоваров, радуясь сонному спокойствию, все же посматривал на свои часы, ужасно хотелось, чтобы все побыстрее кончилось. Но стрелки заленились, и казались такими же безжизненными, как циферблат дурацких эмалевых часов. Часы эти висели на стенке напротив и напоминали глупое круглое лицо. Стрелок на них не было вовсе, дырка посередине глядела носом, а декоративная гирляндочка чуть пониже — залихватской улыбкой. Все равно, надо высидеть, пока не вернется Валерик с милицией. Лишь бы припадочной модели не вздумалось снова поорать. В самом деле, что, если она вдруг примется рваться прочь? Как удерживать? Стрелять по ногам?

Однако время шло, все было спокойно, и по расчетам, через часок можно было ждать гостей в фуражках.

И тут случилось то, чего Самоваров никак не ожидал. На верхней площадке лестнице, за дверью, послышались глухие звуки, голоса, наконец, дверь распахнулась, и на ступеньках появилась Инна. Была она вся в черном, прямая, бледная и решительная. С ее плеч драматически свисала черная шаль, причем не простая, а с какими-то художественными прорехами, сетками и неизбежной бахромой. Голос Инны вибрировал:

— Толик! Что за дела были у тебя вчера с Игорем Сергеевичем?

Покатаев сморщился:

— К чему эти сцены, Инна? Здесь, сейчас? Когда вообще все уже не важно?

— Нет, важно, — холодно возразила Инна. — Ты знаешь, я не люблю сплетен, шушуканья по углам. При всех, вслух скажи: ты был у Игоря заполночь?

Тут уж всполошился Самоваров. До чего эта выходка некстати! Обещала ведь тихо сидеть у себя. Как тут не понять Кузнецова и вечный его припев «чертовы бабы»! Какая муха ее укусила?

— Успокойтесь, прошу вас, — попытался отвратить худшее Самоваров. — В самом деле, Инна… Не надо!

— И вы, Николаша! — укоризненно воскликнула она. — Ведь сами мне обещали, сами всех выспрашивали, а теперь не надо?.. Он был, был ночью у Игоря! Я вспомнила!

— Ты что же, меня видела? — усмехнулся Покатаев.

— Не видела! Но знаю — ты там был!

— Телепатия? Второе зрение?

— Нет. Сигары твои! «Давидофф» пижонский! Там, на лестнице! Я даже засыпала, а все чуяла это амбре.

— Конечно, я единственный в мире курю «Давидофф»!

— Здесь — один. У меня сигареты с ментолом, у Вальки всякая дрянь. Ни Игорь, ни Семенов не курили. Может, Настя?

— Не курю. Тем более сигары, — помедлив, отозвалась та.

— Вот видишь! Ты там был, был, был!

— Так вот кто у нас Шерлоком-то Холмсом оказался, знатоком окурков! — засмеялся Покатаев. — Кто там только не был, на лестнице этой. Ты, Инна, несешь ахинею. Это Николаша всех подвигнул на сыщицкую стезю. Но мне надоело. Убили моего лучшего друга, а вокруг творится какая-то чертовщина, балаган. Сначала всех допекал этот мебельный самородок, теперь является пифия в ложноклассической шали. Всему есть предел! Вы как хотите, а я удаляюсь. Оксаночка, пошли, детка, пешком. Хоть милицию этим недоразвитым вызовем.

— Останьтесь, — тихо попросил Самоваров, — милиция скоро будет.

— Я не могу больше ждать. Да и что сделают ваши поселковые мегрэ? Запишут мою фамилию в школьную тетрадку? Вот вы и продиктуйте.

— Останьтесь, — повторил Николай. — Все-таки убит человек, считавшийся вашим лучшим другом…

— Вот я и еду сообщить вдове, — Покатаев бросил презрительный взгляд на Инну, — Тамаре Афанасьевне, о случившемся. И, кстати, вдовствующей невесте, Елизавете Дедошиной. Им-то надо знать.

— Им все сообщат в свое время. Останьтесь.

— А подите вы к черту! Корчит из себя важную персону! Сидеть, слушать идиотские бредни и дамские истерики? Да ни за что! Суетесь со своими вопросами, баб довели до идиотизма — ну, и чего добились? Что все трясутся и волком друг на друга смотрят? Вы, может, знаете, кто убил?

— Знаю.

— Ну и кто же?

— Вы меня все Порфирием Петровичем дразнили. Так вот — «Вы и убили-с».

Стало тихо. Немного погодя в каких-то часах внятно и туго повернулся то ли валик, то ли колесо, и после гулкого металлического глотка пробило семь раз.

— Так, — тихо сказал Покатаев. — Передаем последние известия.

Он равнодушно повернулся и пошел к двери.

— Куда вы? — окликнул Самоваров.

Покатаев пошел быстрее, почти побежал. Самоваров отчаянно, глухо крикнул:

— Егор!

Егор, прямо как в боевике, с грохотом распахнул дверь на лестницу и вскинул ружье, расставив ноги. Он все слышал, а потому целился правильно, в кого надо.

Покатаев остановился, оглянулся, громко расхохотался и лениво похлопал в ладоши:

— Ба, ба, ба! Егорка, браво! Долго ты репетировал этот дешевый вестерн? Дружок, ты, сдается мне, нашел свое призвание? Поди, и стрелять будешь?

— Буду, дядя Толя, — Егор не шутил, продолжая целиться.

Зубы Покатаева сверкали, а на улыбку совсем было не похоже. Лицо же Егора сделалось неподвижно, губа закушена, и в гримасе в самом деле проглядывало что-то дикое.

— Ну что мне с вами, дураками, делать? — пробормотал Покатаев. Он вдруг повернулся к Самоварову: — За что же я, по-вашему Кузю угробил?

— Деньги. Я думаю, деньги, — серьезно ответил Самоваров. — Чем вас еще проймешь?

— А кроме меня некому? Вы же тут всех ходили-подозревали?

— Все сошлось, когда убили Семенова. И рация, и моторка, и короткая тропа. Сделать все это мог: а — мужчина, бэ — современный мужчина, разбирающийся как в простой, так и в сложной современной технике, и вэ — современный мужчина, хорошо знающий окрестности.

— Ишь ты! — усмехнулся Покатаев. — Егорка тоже разбирается в моторах и все тропки здесь знает, как себя.

— В то время, как Семенов двинулся по этой злосчастной тропе, мы с Егором на верандочке вели малоприятный, но долгий разговор. А потом они с Валентиной дрова рубили, так?

— Угу, — отозвалась Валька. — Печки-то надо топить, холодрыга же. У Егора же растопочка получается. Здесь он был.