Дик Френсис - Расследование

Поистине, «Сезам, откройся!». Я всегда любил хитрую механику.

В сейфе, кроме денег и скаковых трофеев, было несколько антикварных серебряных вещиц, три картины, две статуэтки, чашка с блюдцем мейсенского фарфора, табакерка эпохи Людовика XIV и четыре не-ограненных алмаза общим весом в двадцать восемь каратов. Это была, так сказать, моя будущая пенсия, завернутая в зеленое сукно и неуклонно повышавшаяся в цене. Жокей, выступающий в стипль-чезах, мог отправиться на пенсию после очередного падения, а если ты ухитрялся дожить в седле до сорока лет, это уже был предел.

Там же хранился поистине бесценный кусок чугуна с полукруглым отверстием. К этим несметным сокровищам я добавил и конверт, полученный от Ферта. Расставаться с ним мне было еще рано.

Запирать входную дверь не хотелось: нужно спускаться по лестнице вниз, карабкаться обратно, а потом совершать такое же путешествие утром, чтобы отпереть ее. Поэтому я оставил дверь открытой, ограничившись тем, что в ручку двери гостиной вставил стул.

Вечером я позвонил Ньютоннардсу в его розовый дом в Милл-Хилле.

– Привет, – сказал он. – Значит, получили назад лицензию? Сегодня только об этом и говорили.

– Да, это великая новость.

– Что же заставило милордов изменить первоначальное решение?

– Понятия не имею... Слушайте, а вы больше не встречали того типа, который играл у вас Вишневый Пирог?

– Как ни смешно, но я видел его как раз сегодня. После того как узнал, что вы снова на коне. Я и решил, что он вас больше не волнует.

– Вы случайно не выяснили, кто он такой?

– Случайно выяснил. Скорее чтобы удовлетворить собственное любопытство. Достопочтенный Питер Фокскрофт. Вам это имя что-нибудь говорит?

– Брат лорда Мидллберга?

– Да, так мне и сказали.

Я усмехнулся про себя. Ничего сверхъестественного в том, что Крэнфилд отказался назвать имя своего таинственного приятеля. Обычное карабканье вверх по социальной лестнице. Конечно, он может подняться на одну ступеньку, используя в качестве курьера достопочтенного П. Фокскрофта, но скатился бы на пять, если бы имя Фокскрофта всплыло на расследовании.

– У меня еще один вопрос... не могли бы вы... не были бы вы так любезны оказать мне еще одну услугу?

– Все зависит от того, что именно. – Ответ осторожный, но не отрицательный. Хитрый, повидавший виды тип.

– Я могу предложить взамен очень немногое.

Он хмыкнул:

– Заранее предупреждаете не ждать от вас подсказок, когда будете выступать на битом фаворите?

– Что-то в этом роде, – согласился я.

– Ясно. Иначе говоря, хотите получить кое-что ни за что. Это я просто чтобы понять, где мы стоим. Ну давайте спрашивайте!

– Вы не помните, кому вы рассказывали о Вишневом Пироге?

– Перед расследованием?

– Да. Вы упоминали коллег-букмекеров.

– М-да... – В его голосе были сомнения.

– Если это возможно, не могли бы вы узнать у них, кому они об этом рассказывали?

Он присвистнул в трубку:

– Ничего себе просьба.

– Извините. Будем считать, что я ни о чем вас не просил.

– Подождите-подождите. Я не сказал, что это невозможно. Это, конечно, скорее всего, дохлый номер – вряд ли они о таком будут помнить.

– Знаю. Шансов немного. Но все же мне очень хотелось бы узнать, кто рассказал стюардам о том, как у вас выиграл Вишневый Пирог.

– Вы же получили назад вашу лицензию. Почему бы вам на этом не успокоиться?

– А вы бы на моем месте как поступили?

– Даже и не знаю, – сказал он со вздохом. – Ну ладно, попробую что-нибудь сделать. Ничего не обещаю. Кстати, было бы полезно знать, когда какая-нибудь ваша лошадка будет без шансов. Просто физически не сможет выиграть. Вы меня понимаете?

– Вполне, – сказал я. – Договорились.

Я положил трубку, подумав, что лишь подавляющее меньшинство букмекеров закоренелые негодяи и что большинство из них гораздо лучше, чем принято считать. Все их племя несло на своих плечах бремя вины лишь немногих из них. Точь-в-точь как студенты.

Оукли в эту ночь не пожаловал. Собственно, ко мне никто не пожаловал. Утром я вынул стул из дверной ручки, чтобы впустить новый день. Никто не поспешил воспользоваться моим гостеприимством.

Сварил себе кофе. Когда я стоял в кухне и отхлебывал из чашки, появился Тони и налил себе виски в кофе. Это был его завтрак. Он только что посмотрел работу нескольких своих лошадей и собирался посмотреть, как трудится другая партия. Он провел перерыв в моем обществе, обсуждая их шансы так, словно ничего не случилось. Для него моя дисквалификация была уже седой, забытой древностью. Он вполне разделял кредо газетчиков: сегодняшние новости – это важно, завтрашние – тем более, но то, что было вчера, никому не интересно.

Тони допил кофе и удалился, жизнерадостно похлопав меня по плечу, отчего возопил синяк, поставленный Оукли. День я провел в основном, лежа на кровати. Я отвечал на телефонные звонки, а больше глядел в потолок, давая возможность природе самой лечить раны, и думал, думал...

Еще одна тихая ночь. У меня в голове вертелось два имени, и я жонглировал ими, пытаясь понять, кто же из них негодяй. Двое подозреваемых – это лучше, чем триста. Но я вполне мог ошибиться.

В субботу утром почтальон принес почту прямо наверх, как он стал делать с наступлением гипсового периода. Я сказал ему «спасибо», просмотрел корреспонденцию, уронил костыль и, как всегда, долго и неловко поднимал его. Когда я открыл одно из писем, то от удивления уронил оба костыля.

Оставил их валяться на полу, прислонился к стене и прочитал:

"Дорогой Келли Хьюз!

Я прочитал в газетах, что вам вернули лицензию, так что информация моя, скорее всего, опоздала и вам не понадобится. Тем не менее я посылаю ее вам, поскольку один мой знакомый, который ее добыл, сильно поистратился из-за этого и был бы счастлив, если бы ему возместили расходы. К сему прилагаю их список.

Как вы увидите, он потратил на это немало денег и сил, хотя справедливости ради надо отметить, что, по его словам, занимался этим не без удовольствия. Надеюсь, это именно то, что вам хотелось получить.

Искренне ваш Тедди Девар.

Отель «Грейт-стэг», Бирмингем".

К письму было прикреплено несколько листков разного формата. На верхнем я увидел список имен в виде перевернутого генеалогического дерева. Внутри кружочков диаметром два дюйма значилось по три-четыре имени. От этих кружочков вели стрелки к другим, расположенным ниже или сбоку. Читавшего этот список указатели вели все ниже и ниже, пока наконец все стрелки не указывали на три кружка, затем на два и, наконец, на самый нижний, в котором значилось одно-единственное имя: «Дэвид Оукли».

К этому листку была пришпилена пояснительная записка.

"Я вышел на контакт с человеком под именем Дж. Л. Джонс (фамилия подчеркнута в третьем ряду). От него я стал работать в разных направлениях, проверяя людей, знающих Дэвида Оукли. Каждый из тех, кто упомянут в списке, слышал, что именно к Оукли следует обращаться, если вы оказались в сложном положении. Как и было договорено, я притворился человеком, с которым приключилась беда, и практически все, с кем я разговаривал, либо называли его сами, либо подтверждали, что к нему действительно имеет смысл обратиться, когда я упоминал его имя.

Я очень надеюсь, что хотя бы одно из указанных здесь имен вам пригодится, поскольку расходы оказались немалыми. Расследование в основном проводилось в пивных и барах отелей, и нередко приходилось сильно напоить источник, прежде чем он проявлял откровенность.

Искренне ваш Б. Р. С. Тимисон".

Сумма расходов оказалась настолько внушительной, что я присвистнул.

Я стал внимательно изучать список имен.

Я искал одного из тех двоих.

И в конце концов нашел.

Возможно, мне следовало обрадоваться. Или разозлиться. Но вместо этого я загрустил.

Я решил удвоить сумму за труды и выписал чек с сопроводительной запиской.

«Это просто великолепно. Не знаю, как и благодарить. Одно из имен, безусловно, годится. Ваши хлопоты не пошли прахом. Бесконечно благодарен».

Я также написал благодарственное письмо Тедди Девару, сказав, что информация пришла как раз вовремя, и вложил в письмо конверт для его друга Тимисона.

Когда я наклеивал марку, зазвонил телефон. Я поскакал к нему и снял трубку. Ньютоннардс.

– Весь вечер провисел на телефоне. Счет будет астрономический.

– Пришлите его мне, – кротко сказал я.

– Сначала подождите и послушайте результаты, – возразил он. – Карандаш под рукой?

– Секунду. – Я взял блокнот и шариковую ручку. – Порядок. Слушаю.

– Значит, так. Сначала ребята, которым я сам это рассказал. – Он назвал пять имен. – Последний – тот самый Пеликан Джобберсон, который заимел на вас большой зуб. Но, как оказалось, он тут ни при чем, поскольку на следующий же день уехал отдыхать в Касабланку. Теперь те, кому рассказал Гарри Инграм... – Он назвал три фамилии. – Теперь те, кому сказал Герби Саббинг. – Четыре фамилии. – Это те, кому сообщил Димми Овенс. – Пять имен. – Ну а Клоббер Макинтош оказался особенно болтливым. – Восемь имен. – Это то, что они припомнили. Они не могут присягнуть, что больше никому не говорили. Естественно, те, кому они это рассказали, и сами могли сообщить это другим. Это же как круги по воде...