Александр Чернобровкин - Мера прощения

Кто-то хотел и со мной проделать такой номер. Ничего чужого не обнаружив, я разложил на диване и столе купленные в рейсе шмотки и, уходя, остановился перед дверью, чтобы достать ключ из кармана и закрыть каюту: береженого бог бережет. У комингса был постелен коврик – подарок боцмана. Я часто цепляюсь за коврик, поэтому на нем всегда складки и один угол как бы загнут, насунувшись на комингс. Сейчас коврик был словно утюгом проглажен. Под ним лежал журнал «Плейбой». Как написал однажды безграмотный помполит о подобном случае, был обнаружен журнал с порнографией и однографией. Однография – это, наверное, снимок одного обнаженного тела. Кто подсунул мне журнал – выясним. Уверен, что не Маркони, поскольку знает: на него подумаю в первую очередь. Скорее всего, тот, на кого вообще не подумаю. Допустим, Раиса. Кто бы ни был, а наказать надо. И чтобы другим неповадно было, и потому, что люблю мстить. Месть – сладкое, как любовь, чувство, и только двум этим чувствам жертвуют жизнь.

Первым на судно прибыл кагэбэшник – молодой старший лейтенант с тонкими, словно подбритыми, бровями и ловкими и важными движениями официанта из шикарного ресторана. Не знаю, кто из стукачей, где и когда снабдил информацией, но, заняв каюту первого помощника, пустовавшую весь рейс, старлей сразу вызвал дневальную. Допрашивал ее с полчаса, а потом, как я и предполагал, вызвал меня. По его вопросам я понял, что от Нинки он ничего не добился, кроме признания в соучастии в преступлении. Со мной кагэбэшник вел себя хамовато, хотя, я уверен, знает, с чьим зятем имеет дело. Я подробно выложил ему все, что знал о третьем механике, упустив лишь способ, которым спровоцировал Андрея на драку. Старшему лейтенанту приятно было услышать, что сбежавший – убийца и что это нетрудно доказать.

Едва старлея увез катер, как к борту подошел другой, с таможней. Этих было десять, за всеми не уследишь, и я не удивился, когда пожилой и грузный таможенник с красными полосками на щеке – наверное, досыпал на катере, положив голову на верх спинки переднего сидения, – сразу же направился ко мне в каюту.

– Может, по рюмочке? – предложил я, уверенный, что он откажется.

– На службе не пью.

– Ну, тогда приступайте к исполнению обязанностей, – разрешил я, не скрывая усмешки, и показал на разложенные на диване и столе шмотки.

Он быстро и небрежно осмотрел их, прошелся по каюте, разглядывая переборки и подволок, остановился перед ковриком.

– Поднимите, – попросил он.

Есть что-то подлое в том, что тебя заставляют находить у себя контрабанду. Вежливо просят поднять или открыть что-нибудь, вежливо советуют, куда и что положить, вежливо предлагают подписать акт об изъятии. Это унижает сильнее, чем грубость. Меня унизить не получилось, по крайней мере, сегодня. Я, насмешливо глядя в глаза таможеннику, поднял коврик. Мужик попался умный, понял все чуть раньше, чем я выполнил просьбу, и отошел к столу, точно хотел еще раз проверить разложенное там.

Я достал из рундука бутылку виски, два стакана и тарелку с бутербродами, поставил на стол, скинув вещи на диван. Молча налив по полстакана, взял свой. Таможенник восхищенно хмыкнул – ну, ты и жох! – и взял второй стакан. Молча чокнувшись, выпили.

Я снял с руки японские часы – не какая-нибудь штамповка, обошлись в сто десять тысяч иен, – положил перед таможенником на стол.

– Кто?

Он поскреб красные полосы на щеке, посмотрел на меня, на часы. В людях и часах он разбирался, поэтому бережно взял презент, спрятал во внутренний карман кителя и произнес:

– Третий помощник.

Ах, щенок! Вот уж на кого, действительно, не подумал бы! Хотя, конечно же, только молодые глупые цуцики тратят валюту на порнушку, и только они думают, что справиться с матерым волком – раз плюнуть. Ну, ты у меня поплюешь с причала, посидев годик-два матросом в подменном экипаже.

– Повторим? – предложил я, взявшись за бутылку.

– Хватит, – отрезал таможенник и посмотрел на блок жевательной резинки, который, вместе с тремя пачками сигарет, для него и был приготовлен.

Я кивнул головой.

Забрав лишь жвачку – наверное, для внуков, отцы больше о себе заботятся, цапнули бы в первую очередь сигареты, – он опять поскреб щеку, протянул мне руку, прощаясь, и вышел из каюты, довольный собой и мной. Людям нравится продаваться умным и щедрым.

Во время обеда я понял: случилось что-то важное, непосредственно касающееся меня. Не мог угадать, что именно, однако по ожидающим, с плохо скрытой насмешкой взглядам членов экипажа я сообразил, что трон под Тираном пошатнулся или уже падает. И неудачный подкоп третьего помощника, и хамство кагэбэшника, и досмотр (раньше не досматривали вообще) – это не случайные совпадения. Такое впечатление, что у меня все-таки нашли журнал и составили протокол, а тесть отказался выгораживать меня. Кстати, не в тесте ли причина? Обычно интуиция не подводит меня.

Я поднялся на мостик. Там был один Янцевич. Он оставил нос в покое, грыз ногти. Белесые перья волос были тщательно прилизаны к загорелым бронзово-красным темени и вискам, а на затылке торчали, напоминая недощипанный куриный хвост.

– Катер заказали? – спросил я.

– Да, – ответил Янцевич сквозь зубы, которыми вцепился в ноготь указательного пальца, того самого, которым обычно ковырялся в носу. – Везут.

«Граница открыта» – таможенники закончили работу, и родственники, торчавшие с утра на причале, получили разрешение сесть на рейдовый катер, чтобы добраться к нам. Наверное, приедет жена Янцевича, поэтому он и прилизался. Сомневаюсь, что она соскучилась по мужу, скорее, за барахлом едет. Однажды подслушал разговор двух жен моряков. Та, что постарше, втолковывала молодой: «Обязательно встречай. На час опоздаешь – пропьет все или проституткам раздарит. Выгребай весь товар, а потом отпускай его, пусть что хочет, то и делает. А с деньгами и ты найдешь с кем погулять». Моя жена чуть лучше, потому что деньги интересуют ее постольку поскольку. Шмотки – да, любит подарки, но она первые годы действительно с нетерпением ожидала моего возвращения из рейса, даже поговаривала, не бросить ли мне флот, мол, хорошее местечко подыщут на берегу. Я бы согласился, если бы было куда отступить в случае развода. Уж лучше стану капитаном дальнего плавания: с этой профессией всегда найду хорошо оплачиваемую работу, и не только у нас, но и за границей.

Матрос мне мешает, поэтому приказываю:

– Иди помоги таможне сесть на катер. Чем скорее они уберутся, тем лучше для нас.

Янцевичу моя мысль настолько понравилась, что он оставил ноготь в покое и чуть ли не бегом отправился к трапу.

Я достал из штурманского стола ключ от кладовки, в котором хранятся ящики с запасными частями к навигационным приборам. Третий помощник как-то проболтался, что не выбросил за борт списанную пиротехнику: сигнальные ракеты, фальшфейеры, дымовые шашки. Когда у нее истекает срок годности, составляют акт о списании и сдают на склад. Так как перед отходом в рейс сдать не успели, то составили акт, что выбросили за борт. Но цуцик потому и цуцик, что возможность устроить иллюминацию корешам ценит дороже карьеры. Найдя пиротехнику, я оставил ее на месте, закрыл кладовку и положил ключ в стол.

Янцевич еще не вернулся, отдавал швартовы рейдовому катеру. Я связался с портовой телефонной станцией и попросил соединить с приемной тестя. Телефонистка предложила перейти на другой канал связи, и через минуту я услышал продолжительные гудки. Примерно после пятого на том конце подняли трубку.

– Приемная, – ответил незнакомый мне женский голос.

Наверное, тесть решил, что предыдущая секретарша одевается слишком... медленно.

Я прошу соединить меня с шефом, сообщаю, что звонит зять.

– Его нет, – отвечает секретарша.

– Скоро вернется?

– Его сняли, – злорадно произносит она.

– Давно? – задаю вопрос по инерции.

– На прошлой неделе, – отвечает она и кладет трубку.

На мостик поднимается Янцевич, удивленно смотрит на меня. Тут только замечаю, что все еще стою с трубкой в руке. Я вставил ее в тугие пазы, автоматически переключив радиостанцию на дежурный канал. И сразу же в динамике послышались позывные нашего судна. Я ответил.

– С какого борта подходить? – спросили с рейдового катера.

– С правого, – сказал я и повернулся к Янцевичу: – Объяви по циркуляру, что едут жены, и иди встречай катер.

А мне надо заглянуть в каюту, припрятать кое-что из шмоток, о которых жене знать ни к чему, и подумать, нужна ли мне такая жена?

Как положено любящему мужу, встретил у трапа. Жена не должна догадаться, что я осведомлен о снятии тестя. Лишний козырь не помешает – и я изображаю радость.

– Здравствуй! – Жена радостно прижимается ко мне и пачкает помадой обе щеки. Любит сыграть на публику. И умеет.