Мастер Чэнь - Этна

То, что официанты меня знают и хорошо ко мне относятся, от острого глаза Шуры и Ивана не укрылось.

— Смотри, Иван, наш парень тут в неплохих местах бывает, — порадовался Шура. — Вино к устрицам подберешь? А то шабли, шабли, скучно. Что-то бы местное.

Вино мы подобрали. И обсудили заведение — в духе «скромненько, но чистенько».

— Дело закончено, можете проводить свою встречу, — сказал я после первого глотка (и первой устрицы). — Ни российским, ни американским ее участникам с самого начала ничего не угрожало. История была другая и касалась винного предприятия «Пьетро дель Куоре». Нашего. Кое-кто хотел поиграть с финансами, долгами и прочим, устроить нечто вроде его рейдерского захвата. И чисто случайно врезался в этих ваших американских троллей. Что, кстати, помогло кому надо всю рейдерскую историю раскрыть и закончить. А то бы этого парня и не заметили бы.

Иван и Шура молчали.

— Его звали Джанкарло Скифани, — сообщил я и вручил им свою маленькую квадратную бумажку.

— Слышишь, Иван, — «звали», — подметил Шура.

— А ты думал? Вот ты только что тут морем на закате любовался, — показал Иван большим пальцем на лунную дорожку, — а он там стоит. Джан, блин, Карло. Ноги в тазике с цементом. Правильно я угадал, Серега?

— Неправильно, — вздохнул я. — В двадцать первом веке живем. На этой бумажке — номер дела, полицейский участок и всё прочее. Никаких тазиков. Сбила большегрузная фура на въезде в Палермо. Свидетелей нет. Мотоцикл парня увезли на свалку, номер имеется. Сам — финансист. Из вот этих консультантов, которые помогают чужой бизнес уводить. Пусть ваши американцы по своим каналам всё проверяют, никаких проблем.

Шура и Иван внимательно посмотрели на бумажку, она перекочевала в карман Ивана. Потом оба начали рассматривать меня с грустью.

— Врет ведь, гад, — сделал вывод Иван. — Всегда был умным и работал сам по себе. О некоторых фактах умалчивал.

— А мы что — не так разве работали? Главное — что труп, видимо, настоящий, — уточнил Шура.

Я тяжело вздохнул:

— Помех вашей встрече точно не будет. Из-за этой истории, по крайней мере. А если что — вы всегда знаете, где меня найти. И просто в глаза посмотреть.

— А глаза у него добрые-добрые, — сказал Шура Ивану.

— А мы-то думали, что тут какая-то баба замешана, — отозвался Иван. — А то чего он по Таормине все время болтался? Вместо того чтобы делом заниматься?

— А вы хотели, чтобы я болтался по тому въезду в Палермо, где этого финансиста сбили? — поинтересовался я. — Я, по-вашему, тут чем занят? Я дегустатор.

— Логично, — вынес заключение Шура. И мы приступили к закускам.

— Если ваши американцы считают, что труп — не доказательство, то дело их, — сообщил я, наконец, посматривая на несущиеся по шоссе, далеко внизу, потоки огней — бледных в одну сторону, красных в другую. — Но неинтересна здесь никому эта ваша встреча. Все заняты деньгами, акциями, собственностью, а какие-то там иностранцы пусть встречаются как хотят и где хотят. Если вы считаете, что я работу не выполнил, то вполне обойдусь без гонорара. В конце концов, очень трудно собрать улики несуществующей акции. Все равно что описать пустоту. Как ее опишешь, если там ничего нет и не было?

— Да ладно, — успокоил меня добрый Шура. — Гонорар у нас вообще очень своеобразный. Но сначала — расходы. Как и сказано, в двойном размере. В отель твой мы позвонили, цену знаем. Когда выписываешься — завтра? Нам так и сказали. Плюс бензин. Командировочные. Вот.

Я сунул тонкую пачку денег в карман и на секунду задумался: а не отметить ли грядущие вот-вот полмиллиона евро покупкой, допустим, «альфа-ромео»? С другой стороны, а зачем? Машина пока есть. А может, и правда пришла пора чего-то посерьезнее, то есть домика с видом на море? Или еще поиграть с лондонским ан-примёрным фондом, возобновить через пару лет инвестицию? А домик… тут будто кто-то произнес в моей голове: Джоззи.

И я представил себе, как сижу в своем домике один и смотрю на это чертово море. И завтра тоже на него смотрю.

Не слишком ли дорого мне обойдется, или уже обошлась, эта история?

— Ладно, всё это фигня. Мы даем сигнал, что встреча будет, — сказал Иван, критически рассматривая принесенную ему рыбу. — И она будет. Послезавтра. Американских пиндосов мы уговорим, бумажку твою они съедят. Дело в том, что если бы всерьез готовилась какая-то пакость, то никто бы в них заранее врезаться не стал. А прочих угроз не зафиксировано.

И мы начали договариваться о том, что когда эта их встреча чрезвычайной важности закончится, то чтобы они обязательно зашли ко мне. Получат экскурсию по винным цехам, наверное — впервые в жизни.

— И вина попьем? — уточнил Шура.

— Да еще как.

— А что тут у вас пьют, когда начинается и вправду серьезный разговор? — спросил Иван.

— Кофе, потому что мы за рулем. И сейчас минимальной дозы пока почти не превысили, как я вижу. А вам еще ехать по незнакомым горам…

— Это ты прав. Так вот, настоящий гонорар ты сейчас получишь не за эту историю. Мы знаем, что ты бы для нас и так всё бы сделал, всё узнал и так далее. А мы сейчас сделаем кое-что для тебя, потому что ты сам понимаешь, кто ты, и сам понимаешь, что написал. Ну, начинаем серьезный разговор. Знаешь, что такое счастье?

Я, кажется, от такого вопроса загрустил, но они этого не заметили.

— Счастье — это когда не только тебе хорошо, но и другим вокруг очень хреново, — сказал Шура. — Мы тут с Иваном посовещались — рассказывать тебе всё это или нет. Оно ведь секретное. Консенсус у нас с ним достигнут. Потому что с какой это стати наши ребята должны плохо жить. Обязаны жить хорошо. Так вот. Что у нас будет за встреча — мы тебе почти всё сказали. Не сказали только, о чем там будут говорить. А тема серьезная. Она называется — полный и тотальный глобальный пипец о сорока восьми ногах.

— Вот если эта ваша штука завтра взорвется на хрен, — задумчиво проговорил Иван, махнув рукой в сторону почти невидимой сейчас за огнями шоссе Этны, — то это будет фигня. А фигню мы не лечим. А мы тебе говорим о том, что надвигается пипец. И его мы тоже не лечим, но что-то сделать можно.

Я посмотрел на них: сломанный нос Шуры, всегда мрачные глаза Ивана, у обоих морщины, четко обозначившиеся в полумраке веранды… и оба были не просто серьезны, а предельно серьезны.

— Разговор с республиканцами будет вот о чем: чтобы сейчас, пока они еще у власти, принять определенные решения по части мировых финансов, — начал монотонно говорить Шура. — Потому что пипец произойдет как бы типа завтра, ну, через неделю. Странно, что еще не произошел. Ты о чем-то, кроме как о вине своем, читаешь? Историю с «Сосьете Женераль» во Франции знаешь? Поразвлекалась группа финансистов на пятьдесят миллиардов евро. А то, что «Фиат» ваш закрыл пару заводов? Что по всей этой вашей Европе спад производства, и только финансисты мыльные пузыри продолжают надувать?

— Главная пакость вообще-то у них в Америке как раз, — уточнил Иван. — Ипотечный рынок квакнулся, это ты знаешь. Но тот бизнес был застрахован, вот только за страховщиками стояли банки. И я даже тебе не хочу говорить, как сейчас всё это висит на ниточке. Долбанется один крупный американский банк — и повалится весь мир. Я не шучу. Потому что один банк — это дыра миллиардов этак в сорок, пятьдесят, шестьдесят… Бюджет трех каких-нибудь там Ган, откуда пипец родом.

— Странно, что оно вообще не накрылось еще полгода назад, — покачал головой Шура. — Но ведь постепенно до всех доходит, что ехать уже некуда.

Ну да, подумал я: мне ведь всегда казалось, что если все-все пассажиры самолета, и пилоты, и стюардессы в одно и то же мгновение скажут себе, что не может эта тяжелая металлическая штука летать — то она в тот же момент камнем пойдет вниз.

— Ну и вот теперь прикинь, — поддержал его Иван, — после выборов в ноябре приходит к власти в Америке эта умная шоколадка. И говорит: ребята, вы тут понаписали друг другу всяких красивых долговых бумажек. И по ним выходит, что мы всем должны. Так вот, кому мы должны, я прощаю. Потому что это всё Буш. А я ведь не Буш. Доллар этот несчастный я роняю втрое, долги списываю, дутые финансовые конторы закрываю. И ведь это самое умное, что он, сука, может сделать.

— А нам сейчас надо, — вступил Шура, — пару вещей обсудить с пиндосами, причем до января, пока шоколадка не вселится в Белый дом. И договориться — не только вдвоем, а и с европейцами и прочими. А если прямо завтра рванет — то тем более надо. Чтобы шоколадка сел в бушиное кресло уже весь повязанный всякими соглашениями. На этом, кстати, козлиная история с Грузией и ее нападением на осетин тоже закончится. Не до грузин всем будет.

— А договариваемся — и вот сейчас я тебе очень серьезную информацию передаю, сам знаешь, что это значит, — договариваемся мы конкретно о том, что пустые бумажки пусть горят, но вот деньги и банки должны стоять. Помнишь, что было в двадцать девятом году? Нет, ты тогда маленьким был, небось. Банки лежат, бумажки по ветру летают, денег у половины Америки нет вообще, но можно погреться на улице у бочки, которую топят всякими там акциями. Вот нам этого не надо. Доллар должен остаться. И евро тоже. Понял?